мне им сказать?

Я потерла глаза, прогоняя последние остатки сна.

— Я бы хотела не вмешивать в это мою сестру. — У меня есть очень плохое чувство, что

я точно знаю, почему Джесса оказалась в той больничной кровати. Это никак не связано с

болезнью, а связано с ее паранормальными способностями. — Давай выдадим им тот же

сценарий, но скажем, что тот, кого я убила, был мужчиной. Мой будущий муж. Возможно, потому

что он изменял мне.

Уильям наморщил лоб, словно делал заметки в уме.

— Как этот мужчина выглядит?

— Шатен, карие глаза, — сказала я, выдумывая на ходу. — Нос, похожий на трамплин

для лыж. Родинка на подбородке. Кривые зубы, которые он решил не исправлять.

— Кривые зубы, понял, — он оглянулся через плечо и посмотрел сквозь черные прутья

решетки. Коридор оставался пустым, но он встал, чтобы уйти. — Я не могу дольше оставаться.

Слишком рискованно.

— Подожди! — я схватила его за руку, отчаянно нуждаясь в межчеловеческом

взаимодействии. — Я не понимаю. Почему ты вообще мне помог?

— Момент слабости, — он слабо улыбнулся и мягко высвободил свою руку. — Ты

знаешь, я был там. Мониторы позволили мне прожить твое воспоминание вместе с тобой. Я мог

сказать, насколько ты любишь свою сестру, и то, чем закончилось твое воспоминание… В общем,

я пожалел тебя, — он погладил меня по плечу. — Мне жаль.

«Спасибо тебе, — захотелось сказать мне. — Я тоже себя жалею». Но прежде чем мой рот

успел произнести слова, он уже исчез, словно призрак во сне.

Не уверена, что проспала все оставшееся от ночи время, но я резко проснулась, когда

стены замерцали, что было версией АВоБ для звонка будильника.

Мой желудок заурчал, и я заставила себя проглотить пару ложек бурды, которую дали в

качестве ужина прошлым вечером. По вкусу походило на мокрые древесные опилки и навело

меня на мысль о выворачивании желудка наизнанку. Что вроде как лишает смысла сам процесс

поглощения пищи.

Я опорожнила свой мочевой пузырь в одно из двух ведер, стоящих в углу. Первое для

мочи, второе для экскрементов. Мило. А затем я стала нарезать круги вдоль стен камеры. Я хотела

подумать о своем воспоминании о будущем, но боялась, что мой разум может снова превратиться

в какое-то странное воспроизводящее устройство. Полезное, спору нет. Но жуткое. По-

настоящему жуткое.

Вместо этого, я размышляла о воспоминании, выдуманном мной и Уильямом. Мужчина с

носом, похожим на трамплин для лыж. Родинкой на подбородке. Кривыми зубами. Я собиралась

быть готовой, когда они придут за мной. Я во сне буду способна повторять эту версию моего

воспоминания о будущем.

Была только одна проблема. Они никогда не придут. Я сделала 1028 кругов по камере. Я

заполнила мое вымышленное воспоминание деталями вплоть до тонких черных волосков,

вьющихся на груди моего предполагаемого мужа.

Мой желудок просил еще немного бурды. А они все еще не пришли.

Я обвила руками черные прутья решетки и всмотрелась в коридор. Моя камера выходила

на бетонную стену, и, если я вытягивала шею вправо или влево, то могла увидеть бледную плоть

нескольких рук, находящихся в том же положении, что и мои.

И я определенно могла слышать других заключенных. Свист, вопли, выкрикивание

незнакомых имен.

Я была в заключении дольше двух дней. Меня никто не допросил, никто не

проинформировал, к чему меня приговорили. Как я полагаю, они будут держать меня здесь всегда,

без дальнейших объяснений.

Я больше не могла ждать.

— Я хочу поговорить с Председателем Дрезден. — Мой голос перекрыл остальной шум.

На секунду повисла мертвая тишина. Затем болтовня возобновилась.

— Хорошо, а я хочу, чтобы меня обслужили как следует! — прокричала одна девушка.

— А я хотела бы мои умные линзы, чтобы я могла смотреть фильмы прямо из камеры.

— Я хочу горячую ванну с лепестками розы.

— Но у меня нет черного чипа, — мои слова прокатились по коридору, и ко мне

вернулось эхо. В первый раз с тех пор, как они нацепили мне на запястья электрические

ограничители, я почувствовала уверенность. В себе и в своих эмоциях. В моей собственной

судьбе. — Они заперли меня здесь, но они даже не знают, о чем мое воспоминание.

По ряду камер прошла волна шепота. Я не была уверена, разговаривают ли заключенные

друг с другом, или же они говорят сами с собой. Я даже не знала, обсуждают ли они меня, или

мои слова были им безразличны. Но затем одна девушка закричала:

— У них нет ее воспоминания! У них нет причины ее здесь держать!

Пара заключенных начала скандировать, и громкость нарастала, пока звук не заполнил

весь коридор.

— Нет чипа! Нет чипа! Нет чипа!

Не могу поставить себе это в заслугу. Сомневаюсь, что эту группу сложно побудить к

действиям, так как они уже взбешены АВоБ. И все же, пока я слушала, как абсолютные

незнакомцы повторяют мои слова, на моем лице ширилась улыбка. Я могу быть не так уж и

одинока, в конце концов.

В конце коридора появился охранник и щелкнул электрическим кнутом по стене. Из

конца полетели искры, и даже в своей камере я услышала шипение, с которым оружие рассекло

воздух.

— Тишина! — прокричал он. Его плечи, скрытые под сине-белой униформой, были вдвое

шире моих. Отвратительный шрам змеился по одной стороне его лица. Он мог бы с легкостью

исправить этот физический дефект. Что значит, что он либо умышленно его оставил, либо что он

заплатил кому-то, чтобы сделать себя настолько устрашающе выглядящим.

Скандирование прекратилось. Тяжелые черные ботинки протопали по коридору, и

охранник остановился напротив моей камеры. Створка решетки отъехала в сторону.

— Ты, — охранник нахмурился, а его шрам, казалось, зазмеился по лицу.

— Ты все это начала?

Я кивнула.

— Похоже, ты получишь то, что хочешь. Иди за мной.

Я тяжело сглотнула. Это был глупый план. Что такое несколько дней ожидания, даже

несколько недель, когда у меня впереди вся жизнь в этом месте?

Человек со Шрамом вывел меня из моей камеры, и, несмотря на то, что я попала в

неприятности, я с жадностью впитывала сменившуюся обстановку. Я так долго пялилась в одни и

те же серые блоки, что чувствовала, как умирают фоторецепторы в моих глазах.

Линия из тюремных камер тянулась по обеим сторонам от коридора, но они были

расположены в шахматном порядке, чтобы свести к минимуму зрительный контакт между

заключенными. Однако так как большинство девушек стояли прямо за прутьями, я смогла их

хорошо рассмотреть, пока шла мимо.

Все мы вполне могли сойти за близнецов. Грязные волосы, желтый комбинезон. Кожа

пепельного цвета, как будто нам всем не хватает какого-то базового питательного вещества.

Единственная разница состояла в том, что у них у всех на левых запястьях была татуировка в

форме песочных часов. А у меня ее не было.

Я сконцентрировалась на их глазах. В них отражаются все особенности характера.

Голубые глаза, карие, зеленые. Только стандартные цвета, так как у нас нет доступа к краскам для

глаз. Моргающие, прищуренные, широко распахнутые и напуганные.

Никто не проронил ни слова. Либо я им не нравлюсь, либо это как-то связано с

электронным хлыстом, стерегущим у моей спины.

Мы остановились у входа в помещение с камерами. Толстая дверь, усиленная металлом,

выглядела почти непроницаемой. Справа был офис со стеклянными стенами, полный

оборудования. Слева глухая комната с настоящими стенами. Может быть, это — то место, где

охранники обедают или дремлют, когда не размахивают их хлыстами.

По Человеку со Шрамом нельзя было сказать, что он в настроении отвечать на вопросы.