Кто-то топает деревянными башмаками. Нарочито громко. Этот человек разозлен.

Кабинет ректора - начале довольно длинной галереи, там обитают холостые преподаватели. К кабинету пристроены жилые комнаты. Получилось, что самую захудалую каморку, узкую и без окна, приспособили именно к кабинету ректора. Этот кабинет - первый от входа. Ректор бесплотен, это только должность, и комнатка могла служить кладовкой либо местом для переодевания. Не предполагали, что столь высокое лицо там поселится - ректор должен быть богат, оснащен родней и обзавестись особняком в городе. А этот вагант, дитя монастыря, равнодушный к жилью, так и поселился в узкой каморке. Деревянные башмаки топотали пока дальше по коридору. Может быть, служанка по прозвищу Бешеная Марта соизволила-таки вымыть пол в уборной. Она приходила и уходила, когда ей вздумается. Холостые преподаватели то и дело собирались скинуться и нанять настоящую экономку, только для их обиталища, но дело не заходило дальше разговоров. Сами они были аккуратны и весьма неприхотливы - и куда больше времени проводили в комнатах для занятий и своих кабинетах.

Человек в башмаках замялся на пороге, громко и коротко постучал в дверь, вошел. Бенедикт поднял глаза и не успел встать.

Посетительница набрала воздуху - одна из служанок, приглашенная заместить Игнатия. Лизхен? Грета? Она гремела башмаками, и преподаватели спешно убирали предметы, положенные не так. Крепкая девица с большими руками и толстой шеей. Но чепчик и передник всегда накрахмалены. Сейчас девица разрумянилась и выглядела как слепень, напившийся чьей-то крови.

- Я прошу расчет! - заявила она.

- Грета, в чем дело?! Почему я должен...

- Он, он обвинил меня!!! Я бы никогда этого не сделала!

- Да кто? Что случилось?!

Грета передохнула и успокоилась. Румянец ее пошел пятнами, подбородок твердо воткнулся в воздух, и Бенедикт посочувствовал от души ее будущему мужу.

- Господин ректор! Он сказал, что это я украла деньги и напустила ему клопов. А у самого блохи по полу скачут!

Грета сделала детское обиженное лицо и собралась расплакаться. Но слезы, видимо, не могли просочиться сквозь твердокаменность ее души - так она была разгневана.

- Я понял, понял, что ты не виновата. Но кто это?

- Да Ваш любимчик, сторож. Ну и деревенщина!

Бенедикта словно окатило горячей волною. Волна пришла и стала внутри стеною пламени, по затылку побежали мурашки. Значит, вернулся! Бесшумно выдохнув, Бенедикт попросил пояснить, в чем дело.

- Я только взяла ключ и пошла прибраться к нему. А он вернулся и заявил, что это я украла его деньги и подбросила ему клопов. Я не собираюсь с ним работать!

- Хорошо. Иди и получи расчет. Я согласен.

- Спасибо.

Девушка присела, подобрав юбки, развернулась и вышла.

А Бенедикт решил улизнуть. Игнатий, как и он сам, выучился жить невидимкою. Нечего взять с глупого сторожа. Он окончательно пришел в себя, сосредоточился и ушел. Огненный столп ожил в нем, из-за него он мог стать заметным. Но университетский двор - все равно что земля у муравейника. Снуют туда-сюда, кто-то занят, кто-то просто слоняется. В субботу можно поболтать с приятелями, обсудить то, что стоило бы предпринять вечером. Многие точно так же прятались, как и Бенедикт, и были заняты исключительно собою.

***

Урс забился под лежанку и оставил снаружи только нос, а сам Игнатий беспрерывно, шепотом, поносил сразу нескольких святых (до Игнатия никто за ними таких грехов и извращений не замечал). Резко развернувшись, он показал Бенедикту вспоротый край воротника - куртка с воротником неизвестного меха была его лучшим одеянием.

- Смотри-ка! - Игнатий был в ярости; глаза цвета болотной воды высветлились, и он их свирепо щурил. Из разреза торчали обрывки черных ниток. - Я зашивал их по-другому!

- Что случилось?! Грета прибежала...

- Это не она, - грозно насупился Игнатий, отпустив, наконец, воротник.

- Тогда что?

- Кто-то залез сюда. И знал ведь, подлец, ... ..., где искать. Он, ... ... ... ..., нашел куртку, вспорол воротник и забрал золотой. ... ... ... !!!

- Догадываешься, кто?

Игнатий только рукой махнул.

- Да никто! Главное, гаденыш, подсунул мне вместо монеты горсть клопов, - сторож сказал это уже почти спокойно. - А они злющие, голодные. Вот.

Он раскрыл перед Бенедиктом ладонь. Клоповая вонь и бурое пятнышко.

- Это студенты, - решительно сказал Бенедикт, - Мы такого добра не держим. Скажи мне... Ты знаешь, кто подколол тебя?

Игнатий что-то буркнул Урсу, указал псу и Бенедикту на дверь. Сначала выбежал пес, затем, обернувшись вопросительно, Бенедикт, а Игнатий словно бы оттеснял их от сторожки. Урс умчался туда, где работали фуксы.

- Осторожно. Еще притащишь их к себе. Урс точно растащит.

- А Урс не найдет их?

- Нет. Эта дура все там затоптала.

- Он побежал именно к студентам. А ты, значит, просто выгонял эту Грету...

- Да если кто-то и подговорил фукса... Или ее. Но нет, бабы так не шьют. Ведь зашил же, подлец...

- Хочешь сказать, теперь концов не найти?

- Ага.

Теперь Бенедикта словно бы залил ледяной поток и тут же обратил в колонну льда. Приглядевшись к фуксам и старостам широко раскрытыми глазами (пес миновал их и скрылся из виду), он повел друга к площадке для игры в мяч.

- Врачи говорят, что на том самом месте воспоминания возвращаются, - Он привычно насупился и подобрался, сжав кулаки. И давил, давил на Игнатия взглядом. - Так ты точно не понял, кто тебя ранил?

- Ладно. Смотри, как было. Я подметал. Потом остановился передохнуть. И тут меня кто-то вроде бы пнул под зад - просто толчок, понимаешь? Я упал. Урс зарычал, и они взяли ноги в руки. Я встал, а они были уже далеко и разделились. Урс погнался за одним, но не поймал.

- Жалко. А какие они?

- Да как все. Обычные фуксы. Совсем зеленые. А! Один кричал "Еще одна дырка! Дырка в заднице!".

- Узнаешь по голосу?

- Нет. Звонкий такой голосок. Очень молодой парнишка.

- Таких много.

- Вот именно. А сейчас я пойду на базар. За отравой.

- Что?!

- Для клопов!

Друзья разошлись, и Бенедикт в холодной задумчивости, сцепив руки за спиною, еще немного покружил по двору; желто-пегийй Урс выписывал свои круги. Если он кого-нибудь укусит, нужно взять это на заметку. Но он не кусает без приказа - это священный для него запрет, все равно что для человека запрет на людоедство. А если я укушу? Тогда мы станем заметными, тогда все кончено для нас... А скажи-ка мне, дружок, ты действительно ничего о них не знаешь? Или уже вычислил? Для чего ты их выгораживаешь - хочешь защитить меня, нас и разобраться самому? Или ты отчаялся и якобы смирился? Проникнуть в мысли Игнатия невозможно - в этом он подобен своему Урсу и новому знакомцу, Базилю. О чем думает зверь, если думает? Игнатий будет драться, когда дело дойдет до драки. Но сейчас он не хочет нарушать то десятилетнее затишье, которое начал строить я? Вероятно, так. Ты уехал, чтобы они успели спрятать концы в воду и успокоились? Ну да. Но почему ты не подпускаешь меня именно сейчас? Если так, ничего не поделаешь...

Бенедикт отправился к себе, по-студенчески попинывая листья. Они не разлетались, а просто сдвигались с шорохом. Слежались.

Работа о Платоне сейчас была ни к чему. И в то же время очень нужна, чтобы дождаться вечера. И чтобы ее автор наконец оставил ректора в покое. Бенедикт злился, но бессильная злость была сейчас где-то в отдалении, потому что злился он главным образом на Игнатия. Это мучило его чисто физически, заставляло напрягаться и удерживать гнев подальше. Если: если...

Но чем он заработал этот золотой? Если сказал мне, то, значит, скопил мелкой контрабандой либо взятками с фуксов. Со старшими он не связывается. За что его подкололи? Он мог обидеть, обсчитать или оскорбить кого-то, а то и целое землячество. Или тех беззащитных и злых, кто вне землячеств. Но если... Все-таки, если он... Да кому он здесь нужен, кроме меня? Примем, что им нужен он. Тогда речь идет о незаметном преступлении. Я его никогда не ограничивал, и он до сих пор не наглел. Но если им нужен я? Тогда непонятно, кто они - тогда как, если охотятся за Игнатием, то они - это студенты. Кто может охотиться за мною? Кому я нужен? Или господам постарше просто не дали доиграть и сжечь несколько ведьм, чтобы самим освободиться от страха пред инквизитором? Они теперь...