Он еще лежал на полу, когда внезапно раздался громкий механический щелчок, и все вокруг сразу погрузилось во мрак. Борис мигом вскочил на ноги и буквально лбом уперся в затворенную кем-то дверь. Он попытался ее открыть, но дверь почему-то не поддавалась. Тогда он забарабанил по ней кулаками, выкрикивая страшные угрозы в адрес неумных шутников. Ответа не последовало (если, конечно, не считать за ответ рев совершенно неожиданно заработавшего двигателя).

Началась сильная тряска. Вертолет медленно поднимался в воздух. Борис перестал терзать дверь и уселся на первый подвернувшийся ящик. Он попытался взять себя в руки и спокойно поразмыслить на тему: что бы это все значило? Впрочем, ответ напрашивался сам собой: наверняка чьи-то идиотские шуточки. Летчики, наверное, балуются. Придурки. Делать им, баранам, нечего. Слетают, небось, раз в неделю на буровую, а затем до следующего рейса бухают, режутся в карты и маются от безделья. Зато теперь они, гады, могут быть довольны – ржачкой запаслись впрок. Год потом будут вспоминать, как столичного лоха в трюме заперли. Козлодои.

Борис опять начал волноваться и решил подумать о чем-нибудь другом. Он поднялся с ящика и стал осматриваться, насколько это позволял царивший в отсеке полумрак. Иллюминаторы были заставлены поклажей, и свет просачивался внутрь лишь мелкими ручейками. Ориентируясь где визуально, а где и на ощупь, Борис нашел штабель аккуратно уложенных мешков и решил, что здесь ему будет удобнее. Он забрался на это импровизированное ложе, принял горизонтальное положение и, несмотря на все еще взвинченные нервы, попытался немного вздремнуть.

Попытка эта, однако, успехом не увенчалась. Промаявшись с полчаса в безнадежных потугах заткнуть фонтан непрошеных мыслей, Борис вдруг ощутил довольно сильный толчок. Похоже было на то, что вертолет приземлился. Во всяком случае, мотор затих, и лишь лопасти по инерции все еще продолжали вращаться, сообщая корпусу небольшую вибрацию.

Борис соскочил с мешков и стал прислушиваться. Он ожидал услышать звук приближающихся снаружи шагов. Кто-то ведь должен был в конце концов вспомнить о нем и освободить из этого нелепого заточения. Но сколько ни напрягал Борис свой слух, силясь уловить хотя бы намек на стук каблуков о земную твердь – все без толку. Тогда он подошел к дверце и попробовал ее открыть. На этот раз, к немалому его удивлению, дверь легко поддалась, впустив внутрь поток дневного света.

Борис спрыгнул (на этот раз вполне удачно) и тут же без раздумий направился к кабине. Он хоть и не злился уже на пилотов, но выяснить с ними отношения считал для себя святым долгом. Иначе думали пилоты.

Едва ступив несколько шагов, Борис содрогнулся от звука взревевшего мотора. Длинные лопасти пугающе завертелись над его головой, и тогда то ли от страха, то ли от толчка воздушной волны он упал ничком на землю и лежал там до тех пор, пока вертолет не взлетел. Через некоторое время Борис снова поднялся на ноги.

– Сволочи, – прокричал он и погрозил кулаком тарахтевшему в небесах вертокрылу. Он опять был взбешен, даже сильнее, чем прежде.

Впрочем, злость и обида – не те чувства, что в состоянии долго владеть душой Бориса. В конце концов, он прилетел к своему старинному другу, которого не видел последние пять лет, и это главное. Позади остались тысячи километров пути, Венька где-то уже совсем рядом, и забивать голову проклятиями в адрес неумных шутников просто глупо.

Так примерно думал Борис, пытаясь привести в порядок свои расстроенные нервы, но внезапно осознал, что не летчики и не их дурацкий розыгрыш являются главной причиной его волнения. Борис огляделся. Он стоял почти в самом центре обширной, метров триста в диаметре, поляны, окруженной со всех сторон лесом. Один посреди тайги. Без еды, без питья. Без теплых вещей. Без всякого понятия, как выруливать обратно к железной дороге. И даже если где-то поблизости действительно обитает Вениамин (а это, кстати, совсем не гарантировано), то что с того? Кого он встретит в таежной избушке на курьих ножках? Губбель и раньше был человеком со странностями, а за пять лет добровольного затворничества на краю цивилизованного мира с ним могло произойти все что угодно. И одному лишь богу известно, во что он превратился теперь.

Внезапно задул сильный ветер. Борис поежился и посмотрел на небо. Огромная темно-синяя туча выползала из-за верхушек деревьев. Все более разрастаясь, она медленно теснила ясный и солнечный день, наполняя мир тревогой и безнадежным предчувствием чего-то несбыточного.

Стало темнее. Туча закрыла солнце. По всему было видно, что собирается дождь.

Борис оторвался от созерцания небесных стихий и начал озабоченно озираться по сторонам. Он очень любил подобное состояние природы, но перспектива промокнуть под дождем да еще в столь диком месте ему совсем не улыбалась. Он лихорадочно скользил взглядом вдоль лесной опушки. В одном месте его взор задержался, привлеченный тем, что могло сойти за краешек деревянного забора. Там рос обильный подлесок из боярышника и малины, плотной завесой покрывавший нижние этажи леса, и поэтому Борис не мог сказать определенно, действительно ли то, что он видел, было творением рук человеческих. Однако, в любом случае, иного выбора не оставалось, и Борис решил сходить и проверить, тем более, что идти предстояло метров сто-сто пятьдесят, не больше.

Прошагав лишь половину пути, Борис был уже полностью уверен, что объект, к которому он приближался, действительно является частью деревянного забора, сложенного из плотно пригнанных друг к другу досок в человеческий рост высотой. Перед забором, помимо кустов боярышника росли лиственницы и сосны, однако чуть дальше за ними в сплошной стене леса можно было заметить некоторый просвет. Скорее всего, за забором был участок открытого пространства.

Приблизившись к опушке, Борис заметил утоптанную тропинку, терявшуюся в подлеске чуть правее того места, где из кустарника виднелся участок ограды. Борис свернул вправо, вышел на тропинку и к своему удивлению обнаружил в зарослях довольно широкий проход, упиравшийся в слегка покосившиеся деревянные ворота. Проход находился под тупым углом к той части опушки, что непосредственно примыкала к забору, и потому, вероятно, не был замечен Борисом с места посадки.

Ворота оказались заперты. Борис приоткрыл одну из створок и осторожно заглянул внутрь. Двор был пуст. Ни собаки, ни какой-либо другой живности. Ни человека. Слева собранные в поленницу дрова. Несколько пустых ведер. Дом – бревенчатая изба с пристроенным сбоку сараем из досок. Изба как изба, ничего особенного. Неухоженная, правда. Между бревен в некоторых местах не зашпаклеванные щели, крыша явно требует ремонта.

Борис прикрыл за собой ворота, пересек двор, поднялся по ступенькам на крыльцо. Задержавшись у порога, деликатно постучался. Ответа не последовало. Он постучался еще раз, после чего тихонько приоткрыл дверь. В нос ударил крепкий, затхлый запах. Борис открыл дверь пошире, ступил внутрь дома и, миновав захламленные сени, остановился у входа в горницу. Не заходя за порог, уперся плечом в косяк дверного проема. На губах его застыла печальная полуулыбка…

В горнице запах ощущался еще сильнее. Обставлена комната была весьма скудно – самодельные стол, две табуретки, лежак. В углу вешалка, под ней куча тряпья. Впрочем, детали интерьера Бориса в данный момент не интересовали, ему хватило и одного беглого взгляда. Все свое внимание он сосредоточил на том, кто спал. Грубое подобие кровати, служившее спящему ложем, было сколочено из плохо обработанных неокрашенных досок. Поверх лежака набросано несколько шкур, на шкурах матрас. Человек лежал на боку, лицом к двери. Борис смотрел на него во все глаза, с трудом узнавая в этом заматеревшем типе своего старого дружка Веньку. Он видел перед собой худощавого жилистого мужика с густой, русой бородой и обветренным, изборожденным резкими складками лицом, спавшего в верхней одежде, без простыни, без подушки, прямо на голом матраце, подоткнув себе под голову свернутое валиком одеяло.