Полностью исцелившись, Карл возвращается в Эрганген и впервые прочитывает «Фауста». Сначала он изумляется и произведение это воспринимает как плод безудержной фантазии гения; но, перелистнув последнюю страницу, пересматривает первые впечатления и пишет:

«4 мая.

О эта ужасающая битва человека и демона! Что Мефистофель живет и во мне, я только теперь осознаю, и, Боже милостивый, это повергает меня в трепет!

Я закончил читать трагедию ближе к одиннадцати вечера и увидел и почувствовал этого демона в себе – столь явственно, что к полуночи, заливаясь слезами и будучи в полнейшем отчаянии, я уже боялся самого себя!»

В то же время Занд понемногу впадает в сильную меланхолию, от которой отвлечь его может лишь стремление очистить и возвысить нравы окружающих его студентов. Для тех, кто знаком с университетской жизнью, задача эта покажется сверхчеловеческой. Однако Занда это не остановило; и, если ему и не удалось распространить свое влияние на массы, вокруг него все же сплотился кружок единомышленников из числа самых умных и добродетельных студентов. Но и за этими апостолическими трудами его то и дело посещает необъяснимое желание умереть: он словно бы вспоминает небо и испытывает потребность туда вернуться. Эти свои настроения он называл «ностальгией души».

Его любимыми авторами были Лессинг, Шиллер, Гердер и Гете. Раз, наверное, в двадцатый перечитав произведения двух последних, вот что он пишет:

«Добро и зло соприкасаются: страдания юного Вертера и обольщение Вайслингена – истории почти что одного толка; как бы то ни было, мы не должны судить, что в другом хорошо или дурно, потому что это сделает Господь. Я много размышлял об этом и убежден, что ни при каких обстоятельствах нельзя позволять себе искать в ком бы то ни было дьявола и мы не имеем права никого судить. Единственное существо, над которым нам дана власть судить и осуждать, – это мы сами; нам и с самими собой хватает забот, трудов и огорчений.

Сегодня мне снова остро захотелось покинуть этот мир ради мира более совершенного; но желание это было продиктовано скорее унынием, нежели силой; следствие утомления, но никак не порыв души».

Тысяча восемьсот шестнадцатый год Занд посвящает своим благочестивым трудам в студенческой среде, постоянному изучению собственной природы и непрекращающейся борьбе с желанием смерти, его преследующим. С каждым днем он все больше сомневается в себе. Вот молитва, которую он записал в дневнике 1 января 1817 года:

«Господи, Ты послал меня на эту землю, наделив правом самому распоряжаться своей судьбой. Так даруй же мне милость, сделай так, чтобы в этом новом году внимание мое к самому себе ни на мгновение не ослабевало и чтобы я постыдно не прекратил анализировать свои мысли и поступки, как это прежде со мной случалось. Дай мне силы, дабы еще больше внимания я обращал на то, чем занят сам, и меньше – чем заняты другие люди. Да прибудет у меня душевных сил, чтобы я возобладал над желаниями тела и заблуждениями разума; даруй мне чистоту сознания и устремление к Небесному Царствию Твоему, дабы я принадлежал Тебе вечно и, если и случилось мне оступиться, мог еще к Тебе возвратиться!»

У Занда были все основания просить у Всевышнего сил для года 1918-го, и страхи его были пророческими: небо над Германией, прояснившееся было после Лейпцига и Ватерлоо, снова стало укрываться тучами. На смену колоссальному и всеобъемлющему деспотизму Наполеона пришел гнет мелких князьков, составлявших германский сейм, и единственное, чего добился народ, прогнав великана, – это оказался под властью карликов.

На всей территории Германии возникают тайные общества. Расскажем о них немного, ведь повествование наше затрагивает не только индивидуумов, но и целые нации, и при любой возможности мы стараемся расширить горизонт нашей маленькой картины.

Если уподобить германские тайные общества, о которых мы много слышали, но в итоге ничего не знаем, реке, то, поднимаясь по течению ее, можно сделать вывод, что источники, ее питающие, – это знаменитые общества иллюминатов и франк-масонов, наделавшие столько шуму во Франции в последние десятилетия XVIII века. Во времена Великой французской революции 1789 года различные философские, политические и религиозные секты подобного плана с энтузиазмом восприняли республиканскую пропаганду, и успех наших первых генералов часто объясняется негласными усилиями их участников.

Когда Бонапарт, который был осведомлен о деятельности тайных обществ и, как говорят, даже принимал в ней участие, променял свой генеральский мундир на императорскую мантию, все эти секты, взиравшие на него как на ренегата и предателя, не только восстали против него на территории страны, но и восстановили против него своих сторонников за границей. И, поскольку взывали они ко всему благородному и рыцарственному, что есть в человеке, многие откликнулись, и мелкопоместные князьки, сообразив, какую можно извлечь из этого выгоду, какое-то время их даже поощряли. Так, принц Людвиг Прусский был великим магистром одного из таких обществ.

Покушение на убийство, совершенное Штапсом, о чем мы уже упоминали, можно сравнить с раскатом грома, предвещавшим эту грозу. Но уже на следующий день был подписан Шёнбруннский мир, и унижение Австрии дополнило развал устаревшей конфедерации германских государств. Так и не оправившиеся от смертельного удара 1806 года и находясь под надзором французской полиции, эти общества, вместо того чтобы в открытую набирать приверженцев, были вынуждены делать это украдкой.

В 1811 году множество агентов подобных организаций оказались под арестом в Берлине, однако прусские власти, повинуясь тайному распоряжению королевы Луизы, покровительствовали им, и для них не составляло труда при случае ввести французских полицейских в заблуждение.

Начиная с февраля 1813 года неудачи французской армии возродили боевой дух тайных обществ, поскольку стало очевидно, что Господь на их стороне. С особенным энтузиазмом перемену восприняли студенты, активно присоединяясь к их новым усилиям; едва ли не целые университеты полным составом записывались в армию добровольцами, выбирая в командиры своих ректоров и профессоров; героем этой кампании стал поэт Кёрнер, который погиб 18 октября в Лейпциге.

Триумф национального движения, два раза приведшего в Париж прусскую армию, значительную часть которой составляли добровольцы, породил в Германии ужасную реакцию, когда стали известны условия мирного договора 1815 года и новой германской конституции: вся эта молодежь, которая, по наущению своих правителей, восстала во имя свободы, скоро уразумела, что явилась лишь инструментом, коим европейский деспотизм воспользовался для укрепления своих позиций. Германское юношество потребовало было исполнения обещаний, им полученных, но политика господ Талейрана и Меттерниха довлела над ним и, заглушив первые же публичные выступления, вынудила молодых патриотов унести свое недовольство и надежды обратно в стены университетов, которым, благодаря своему особому статусу, легче было избегнуть интереса со стороны ищеек Священного союза. И все же, сколько бы их ни подавляли, тайные общества продолжали свою деятельность, соотносясь друг с другом посредством путешествующих студентов, кои, получив то или иное поручение в устной форме, путешествовали по Германии под предлогом сборов гербария и, переходя от одних гор к другим, всюду сеяли надежду и воодушевление, которым во все времена так жадно внимают люди и которых боятся короли.

Как мы уже знаем, Занд, увлеченный общим порывом, по собственному желанию участвовал в кампании 1815 года, хотя на тот момент ему было всего девятнадцать. По возвращении он, как и многие, разочаровался в своих радужных надеждах, и именно в это время мы можем наблюдать, как дневниковые его записи проникаются мистицизмом и грустью, хотя читатель и сам наверняка это заметил. Вскоре он поступает в одно из таких обществ – «Тевтонию» – и, возведя цели этой организации в ранг религии, предпринимает попытку сделать своих новых товарищей достойными миссии, которую они на себя возложили. Отсюда и его попытки морализаторства, имевшие некоторый успех, но большинством отвергнутые.