Монахи возвысили свои голоса в песнопении, и процессия тронулась, направляясь к тюрьме Корта-Савелла. У входа она остановилась в ожидании женщин. Беатриче с мачехой вышли, тут же, на пороге, преклонили колени и поклонились святому распятию, после чего процессия проследовала дальше.
Женщины шли самыми последними, друг за дружкой, в самом хвосте вереницы братьев ордена кающихся грешников. Головные покрывала у обеих доходили до пояса, с той лишь разницей, что у сеньоры Лукреции, как и полагается вдове, оно было черное. Того же цвета были на ней и туфли – на высоких каблуках и, по тогдашней моде, обильно украшенные лентами. Беатриче, будучи незамужней девушкой, была одета по-другому: тюрбан из того же шелка, что и безрукавка, с ниспадавшей с него бархатной, затканной серебром драпировкой, фиолетовая сутана и белые туфли на каблучках, украшенные золотыми бантами и вишневого оттенка бахромой. Руки у обеих были связаны, но не туго: так, чтобы в одной можно было нести распятие, а в другой – платочек.
Еще в субботу ночью на площади возле моста Святого Ангела возвели высокий эшафот, а на нем установили деревянную колоду и плаху. Над ней, между двумя опорами, располагалось широкое лезвие, движущееся в пазах между столбами. Стоило отпустить специальную пружину, и лезвие это всем своим весом падало на плаху.
К мосту Святого Ангела и направилась процессия. Лукреция выказала больше слабости, чем падчерица, и теперь горько плакала. Лицо Беатриче не выражало ничего, кроме спокойной решимости. По прибытии к месту казни женщин тотчас же препроводили в часовню, где в скором времени к ним присоединились Джакомо и Бернардо. Там на какое-то мгновение они снова смогли побыть все вместе. Затем пришел черед братьям Ченчи взойти на эшафот, несмотря на то что Джакомо должны были казнить последним, а Бернардо будто бы получил свое помилование. Едва ступив на возвышение, Бернардо во второй раз упал без чувств. Палач подошел, чтобы привести его в чувство, но тут из толпы послышались голоса тех, кто решил, что и мальчика тоже хотят обезглавить: «Папа помиловал его!» Палач же усадил Бернардо возле плахи, и возмущение стихло. Джакомо встал на колени по другую сторону от деревянной колоды.
Когда все было готово, палач спустился с помоста и вывел из часовни сеньору Лукрецию, которой предстояло умереть первой. У подножия эшафота он связал ей руки за спиной, разорвал платье так, чтобы обнажились плечи, и дал ей примириться с Господом, облобызав его святые раны. Затем он подвел ее к лесенке, по которой, будучи очень тучной, она с трудом взобралась. На помосте палач первым делом сорвал с ее головы покрывало. Для сеньоры Лукреции было совестно предстать перед людьми вот так, с открытой грудью, а когда она взглянула на плаху, то вздрогнула всем телом, и содрогание это передалось толпе. И тогда, сквозь слезы, она промолвила громко: «Всевышний, сжалься надо мной, а вы, братья, молитесь о моей душе!»
Не зная, что ей дальше делать, сеньора Лукреция обратилась к Алессандро, первому палачу, и спросила указаний. Он велел ей оседлать колоду и в таком положении прилечь, что она и сделала, сгорая от стыда и прилагая большие усилия. И поскольку грудь у сеньоры была очень крупная, у нее никак не получалось положить голову на плаху, из-за чего пришлось подмостить ей под шею кусок дерева. Все это время бедной женщине пришлось ждать, терзаясь более от стыда, чем от страха смерти. Наконец ее уложили как следует, палач отпустил пружину, и голова, отделившись от тела, скатилась на подмостки, где, к ужасу большинства, дважды или даже трижды подпрыгнула. Палач поспешил поднять ее и показать толпе, после чего завернул в отрез черной тафты и вместе с телом уложил в гроб у подножия эшафота.
Пока палачи готовились к казни Беатриче, обрушилось несколько ступенчатых помостов, которые возведены были специально для зрителей. Много людей погибли, а еще больше получили раны и увечья.
Нож установили в прежнюю позицию, кровь смыли, и палач вернулся в часовню за Беатриче, которая в это время молилась перед распятием о спасении своей души. Увидев палача с веревкой в руках, она вскричала: «Господь желает, чтобы ты связал это бренное тело и освободил душу, удел которой – бессмертие!» После этого Беатриче поднялась с колен, вышла на площадь, где благоговейно облобызала раны Христовы и, разувшись, проворно поднялась по лесенке на эшафот. О способе казни она все разузнала заранее, поэтому быстро села на колоду и положила голову куда следует, чтобы никто не успел увидеть ее обнаженных плеч. Но, сколь бы она ни старалась приблизить свою судьбу, ей пришлось подождать, и вот почему: понтифик, зная пылкий нрав Беатриче и опасаясь, чтобы она не совершила ничего богопротивного в промежуток времени между предсмертным отпущением грехов и смертью, распорядился, чтобы в замке Святого Ангела дали пушечный залп, как только девушка взойдет на эшафот. Что и было проделано, к удивлению толпы, ничего подобного не ожидавшей. Неожиданностью это стало и для Беатриче, которая чуть было не вскочила на ноги. Климент VIII, который в это время молился в Монте-Кавалло, дал Беатриче отпущение грехов in articulo mortis[29]. Так что еще около пяти минут она ждала, положив голову на плаху. Когда же палач счел, что отпущение грехов свершилось, он отпустил пружину, и лезвие упало.
И тогда случилось нечто странное: голова откатилась в одну сторону, а тело подалось назад, словно бы отпрянуло. Палач подхватил голову и показал людям, после чего положил ее в гроб, где уже покоились останки сеньоры Лукреции. Однако тело ее уложить рядом с телом мачехи ему не дали: монахи из братства милосердия приняли его из рук палача, чтобы самим это сделать. И тут случилась новая неприятность: один монах неловко повернулся и тело Беатриче упало с помоста на землю и заголилось до пояса. Много времени ушло на то, чтобы отмыть его от крови и налипшей пыли. Видя все это, юный Бернардино в третий раз упал в обморок, такой глубокий, что пришлось влить ему в рот вина, чтобы он пришел в себя.
Наконец наступил черед Джакомо. Мачеха и сестра умерли у него на глазах, и одежда его была вся забрызгана их кровью. Палач подошел, сорвал с несчастного плащ, и все увидели, что грудь у него покрыта ранами от раскаленных щипцов, да так, что на ней не видно живого места. Он сейчас же поднялся, полуголый, и обратился к брату: «Бернардо, если на допросах я оклеветал и напрасно обвинил вас, я погрешил против истины; и, хотя я уже покаялся в лжесвидетельстве, сейчас, прежде чем предстать пред Господом нашим, я повторяю: вы ни в чем не повинны и жесток судья, обрекший вас на это зрелище!»
Палач поставил Джакомо на колени, привязал за ноги к опоре, завязал ему глаза и ударом дубинки размозжил ему голову, после чего, без промедления и на виду у всех, разрубил мертвое тело на четыре части[30].
Как только бойня эта закончилась, монахи удалились, уводя с собою Бернардо; и поскольку у юноши был сильный жар, ему пустили кровь, а затем уложили в постель.
Останки сеньоры Лукреции и Беатриче в гробах поставили подле статуи святого Павла, у опоры моста, с четырьмя факелами из белого воска, которые горели до четырех пополудни. Затем, вместе с расчлененным телом Джакомо, их перенесли в церковь святого Иоанна Обезглавленного. Наконец, к девяти вечера, тело девушки, укрытое цветами и в том же одеянии, в котором она была казнена, перенесли в церковь Сан Пьетро ин Монторио в сопровождении пятидесяти факелоносцев, братьев ордена Святых Ран Христовых и всех монахов-францисканцев Рима. Там, у подножия главного алтаря, Беатриче, согласно ее последней воле, и была похоронена.
В тот же вечер была исполнена и последняя воля сеньоры Лукреции: останки ее погребли в церкви Сан Джорджо в Велабре.
Что ж, можно сказать, что весь Рим собрался посмотреть на эту трагедию и улицы его были запружены каретами, повозками, всадниками и простолюдинами, пришедшими пешком. К несчастью, день казни выдался таким жарким и знойным, что многие теряли сознание, многие вернулись домой с горячкой и многие еще умерли следующей же ночью оттого, что три часа, пока длилась экзекуция, простояли под палящим солнцем. В следующий вторник, 14 сентября, в честь праздника Воздвижения Креста Господня, монахи братства Сан-Марчелло, со специального дозволения Папы, освободили из тюрьмы злосчастного Бернардо Ченчи, которому вменено было в обязанность выплатить в течение года две тысячи пятьсот римских скудо монахам церкви Пресвятой Троицы, что у моста Сикста в Риме, письменные свидетельства о чем по сей день хранятся в ее архивах.
