Джоффре, князь Сквиллаче, о котором нам мало что известно;
и наконец, младший сын, о котором история вообще умалчивает.
Из трех братьев Борджиа выше всех вознесся Чезаре. Он все подготовил к тому, чтобы после смерти отца стать королем Италии, и принял на этот счет столько предосторожностей, что успеху его, казалось, уже ничто не могло помешать. Все было предусмотрено, за исключением одной безделицы, но нужно было быть самим Сатаной, чтобы предвосхитить и ее. Впрочем, предлагаю читателю составить об этом собственное суждение.
Папа пригласил Адриана, кардинала Корнето, отужинать на свой виноградник в Бельведерском дворце. Этот служитель церкви владел большими богатствами, и Александр VI рассчитывал их унаследовать, как это уже случилось с кардиналами Сан-Анджело, Капуи и Модены. По этому случаю Чезаре Борджиа отправил отцовскому виночерпию пару бутылок отравленного вина. В свои планы он прислугу, разумеется, не посвятил, сказав только, что вино следует подавать на стол лишь по его приказу. К несчастью, во время трапезы виночерпий ненадолго отлучился, и, пока его не было, кто-то из слуг по незнанию наполнил этим вином бокалы самого Папы, Чезаре и кардинала Корнето[17].
Через несколько часов Александр VI умер, а Чезаре Борджиа оказался надолго прикован к постели, так что о своих амбициозных намерениях ему пришлось забыть. Что касается кардинала Корнето, то несчастный ослеп, утратил способность пользоваться всеми другими органами чувств и уже не чаял поправиться.
Пий III сменил Александра VI на Святом престоле. Правление его продлилось двадцать пять дней; на двадцать шестой его отравили.
В распоряжении Чезаре Борджиа было восемнадцать кардиналов, обязанных ему своим избранием в Священную коллегию. На их преданность он мог вполне рассчитывать, а потому использовал в своих интригах, как ему заблагорассудится. Будучи на смертном одре и не имея возможности сделать что-либо для себя, Чезаре продал их голоса Джулианно дела Ровере, который и был избран новым понтификом под именем Юлия II. На смену Риму императора Нерона пришли Афины времен Перикла.
Лев Х продолжил политику Юлия II. При этом Папе христианство приняло языческий характер, что, конечно же, нашло свое отражение в произведениях искусства и людских нравах, придав эпохе в целом своеобразный, ни с чем не схожий колорит. На смену преступлениям пришли пороки, но пороки изысканные, утонченные, сродни тем, которым предавался Алкивиад и воспевал Катулл. Лев Х умер, успев за восемь лет, восемь месяцев и девятнадцать дней своего правления собрать под своим крылом Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Корреджо, Тициана, Андреа дель Сарто, Фра Бартоломео, Джулио Романо, Ариосто, Гвиччардини и Макиавелли.
Главными претендентами на папство стали кардиналы Джулио Медичи и Помпео Колонна. Поднаторевшие в политике и придворных интригах, эти достойные мужи не уступали друг другу ни в уме, ни в заслугах, однако ни тот, ни другой не имели в Священной коллегии большинства. К превеликому огорчению кардиналов, заседанию не было видно конца. И вот наконец наступил день, когда одному из святых отцов это настолько наскучило, что он предложил избрать вместо Медичи или Колонны сына то ли утрехтского ткача, то ли пивовара, о котором прежде никто и не вспоминал и который на тот момент правил Испанией по поручению временно отсутствующего Карла V. Остальным кардиналам шутка понравилась. Так, волей случая, новым понтификом стал Адриан.
То был истинный фламандец, ни слова не знавший по-итальянски. По приезде, увидев на улицах Рима античные скульптуры, на сбор которых Лев Х потратил немало усилий и денег, Адриан вскричал: «Sunt idola anticorum!»[18] – и хотел распорядиться, чтобы их разбили. Первой заботой нового Папы было отправить своего нунция Франческо Керигатто на заседание сейма в Нюрнберг, где в очередной раз обсуждался вопрос о признании Лютера вероотступником, с наставлениями, дающими некоторое представление о нравах того времени: «Чистосердечно признайте, – говорит Папа, – что Господь допустил этот раскол и эти гонения по причине людской греховности, и наипаче греховности священнослужителей и прелатов католической церкви; ибо известно нам, что и при Святом престоле совершено немало мерзостных деяний…»
Адриан хотел установить в Риме порядки простые и строгие, подобные тем, что существовали на заре христианства, и с этой целью подготовил очень обстоятельную реформу. Так, из ста конюхов, служивших Льву Х, он оставил себе дюжину – «…и то лишь затем, чтобы иметь на два конюха больше, чем полагается кардиналу».
Правление такого Папы не могло продолжаться долго; через год Адриан умер. На следующий день после кончины понтифика двери дома, где жил лекарь, его пользовавший, кто-то украсил цветочной гирляндой и надписью: «Освободителю Отечества!»
Между Джулио Медичи и Помпео Колонной снова разгорелось соперничество. Возобновились интриги и распри, и конклав оказался в положении настолько плачевном, что иные стали подумывать о том, а не прибегнуть ли к уже испытанному трюку – выбрать кого-либо третьего. Благосклонный отклик вызвала кандидатура кардинала Орсини, но тут недюжинную ловкость проявил Джулио Медичи. Для его избрания недоставало пяти голосов. И вот пять его сторонников предложили пяти приверженцам кардинала Колонны пари: сто тысяч дукатов против десяти, что Джулио Медичи не изберут. И что же? Пять недостающих голосов Медичи получил в первом же туре выборов. Упрекнуть кардиналов было не в чем – никакого подкупа не случилось, они всего лишь заключили пари и выиграли.
Восемнадцатого ноября 1523 года Джулио Медичи взошел на папский престол под именем Климента VII и в тот же день великодушно возместил своим приверженцам потраченные на спор пятьсот тысяч дукатов.
В его понтификат, в один из тех семи месяцев, на протяжении которых Рим, завоеванный солдатами-лютеранами коннетабля Шарля де Бурбона, с ужасом взирал на осквернение своих святынь, и появился на свет Франческо Ченчи.
Он был сыном монсеньора Николо Ченчи, занимавшего при Папе Пии V должность главного ватиканского казначея. Сей достопочтенный понтифик уделял больше внимания вопросам власти духовной, нежели управлению имуществом Церкви, и Николо Ченчи воспользовался этой отчужденностью Папы от всего мирского, дабы обеспечить себе доход в шестьсот тысяч пиастров, что, в пересчете на нынешние деньги, составляет два миллиона пятьсот тысяч франков. Франческо Ченчи, его единственный сын, унаследовал отцовское состояние.
Юность его пришлась на правление пап, слишком занятых борьбой с реформаторством Лютера, чтобы обращать внимание на что-либо еще. Как следствие, Франческо Ченчи, рожденный с дурными наклонностями и к тому же обладатель неисчислимых богатств, позволявших купить себе полную безнаказанность, предался всем порокам, к которым его подталкивал страстный, необузданный темперамент. Он трижды попадал в тюрьму за разврат и так же легко выходил оттуда, уплатив двести тысяч пиастров (порядка пяти миллионов франков). Нелишним будет упомянуть, что в эти годы папство особенно нуждалось в деньгах.
И только при Папе Григории ХIII за Франческо Ченчи взялись всерьез. Правду сказать, во время этого понтификата обстоятельства всячески способствовали обретению дурной славы, к какой стремился этот странный донжуан. При болонце Бонкомпаньи в Риме было дозволено все – при условии, что денег хватит и на наемных убийц, и на судей. Насилие и даже душегубство стали делом привычным, и, если родственники жертвы не горели идеей отмщения, судейских подобные пустяки тем более не интересовали. Такая снисходительность была вознаграждена: Господь даровал Григорию ХIII радость – Варфоломеевскую ночь.
В ту пору Франческо Ченчи исполнилось не то сорок четыре, не то сорок пять лет. Росту в нем было пять футов и четыре дюйма, и был он хорошо сложен и наделен большой физической силой, хоть и несколько худощав. Волосы с проседью, большие и выразительные глаза с чуть нависающим верхним веком, длинный нос, тонкие губы, располагающая улыбка… Однако эта улыбка легко меняла выражение и становилась ужасной, стоило Франческо заметить своего недруга. Малейшее раздражение или волнение вызывало у него нервную дрожь во всем теле, которая не утихала на протяжении долгого времени после того, как приступ, ее породивший, сходил на нет. Мессир Ченчи не пренебрегал физическими упражнениями и был отличным наездником, фехтовальщиком и стрелком. Ему ничего не стоило проскакать без остановки расстояние в сорок один лье, разделяющее Рим и Неаполь, по дороге, которая пролегала через лес Сан-Жермано и Понтийские болота, не опасаясь встречи с разбойниками, – и это в одиночку, не имея другого оружия, кроме шпаги или кинжала. Когда лошадь валилась с ног, он покупал другую. Если владелец не желал ее продавать, Франческо отнимал ее силой. Несогласных он усмирял при помощи оружия, причем если и наносил удар, то исключительно острием клинка, а не рукоятью. Впрочем, во владениях его святейшества все хорошо знали и самого Ченчи, и его щедрость, а потому не противились его воле; одни повиновались ему из страха, другие – ради выгоды. Будучи нечестивцем, святотатцем и безбожником, он избегал храмов и церквей, а если и входил туда, то только для того, чтобы возвести на Всевышнего хулу. Ходили слухи, что он падок на все необычное и что нет такого преступления, которого он бы не совершил в своей неистовой погоне за новыми впечатлениями.
