– Алло, привет, мам!

– Да, Пе́тре?

– Только что разговаривал со своим однокурсником и выяснил, что завтра занятие, которое желательно не пропускать. Так что я возвращаюсь в институт.

– Хорошо. На обед останешься?

– Нет, мам, ты мне сделай бутерброды, я перекушу в дороге, а поужинаю уже в общежитии.

– Жаль, конечно, нас всех вечером на ужин пригласили новые соседи – думала, ты присоединишься.

– Я бы с радостью, но не получается… – Волнение во мне немного возросло.

– Понимаю.

Похожий звонок я сделал Лизе, и уже через час отправился в путь к месту своего обучения.

Нужно было прервать рассказ. Я устал, Стефан и Фрейя тоже.

– Ну что? – спросил я, разминая затекшую спину. – У меня получается выполнять условия, оговоренные договором госпожи Арк?

– Да, Петр, всё отлично. Немного литературно, но именно так и нужно, чтобы передать эмоциональное состояние, – ответил Стефан.

Мы попрощались вечером и поприветствовали друг друга утром следующего дня. Уснул я не сразу. Несмотря на усталость, мысли от подробностей пережитого роились в моей голове и отгоняли сон. Но мне приятно было вести рассказ, так как повествование давало мне возможность повторно пережить моменты своего преображения. Я с нетерпением ждал утра, и как только вернулись слушатели, мы продолжили без особых церемоний.

Переезд с одного места на другое дал мне время всё обдумать. Выбор был особо не велик: отдать фигурку, выбросить её или попытаться оставить себе. Отдать – и лишить себя шанса узнать о возможностях, ещё для меня не открытых?! Жизнь с осознанием такого поступка напрочь бы лишила меня самоуважения. Вариант выбросить выглядел ещё более ничтожным: в нем я со словами «Если не мне, так не достанься же никому!» швырял фигурку с моста в реку под зловещее хихиканье примата. Но какие шансы были удержать её у себя более пары дней? В теперешней моей обстановке они быстро стремились к нулю. Пойди я даже в столичные бомжи, люди, умеющие организовать карантин и ремонт парка, меня найдут за считанные дни. А потому нужно было уйти от цивилизации, в какой-нибудь домик на Аляске, где я смог бы спокойно заняться созерцанием трещинок в ледяной корке и ловлей комаров. Но перемещения через границы тоже без труда фиксируются, потому экотуризм шансов затеряться, увы, особо не повысит. Видимо, для начала мне нужны поддельные документы для выезда из страны – и уехать туда, где шансы отыскать человека будут минимальны в силу недоразвитости инфраструктуры. Может, Амазонка или Непал.

Вопрос, как удержать, формально был решен. Теперь нужно было подготовить пути к отступлению. Хоть ценность получения специальности стоматолога начала стремительно уменьшаться, терять потраченные на учебу усилия было неразумно. Хотелось бы оформить академический отпуск на год, а после решить, что делать. Даже при самых неудачных раскладах в рамках первого этапа обучения мой госэкзамен был сдан хорошо, и измени я специализацию на другую, я потеряю только пару предметов клинического этапа обучения. В свете последних событий было бы неплохо переквалифицироваться на психолога. Жалко, что в меде не преподают шаманство и мистицизм, мы бы с фигуркой добились там больших высот.

Прочтя студенческий статут и узнав обо всех условиях оформления академического отпуска, я обнаружил не очень радужные перспективы. Будь я беременной девушкой, всё выглядело бы значительно проще. Но даже при самых плохих раскладах, если бы управление по делам студентов отказало мне в отпуске с учетом моих оценок, я был уверен в возможности продолжить учебу повторно, подав документы через год. Да и запрос на официальный академотпуск мог быть всё же одобрен, скажем, для ведения практической деятельности с целью исследований, с учетом переквалификации.

Следующее, что было необходимо сделать – как-то объяснить свой поступок моим близким, дабы уменьшить их волнение на мой счет. Насколько это, конечно, возможно. С человеком, который тебе дорог, никогда не нужно хитрить или врать. Такое действие автоматически переводит его в разряд безразличных тебе людей. Такой подход ко лжи был известен мне ещё с детства и привит полученным воспитанием. Конечно, вопросы кровного родства оставляют связь, но даже с ним близкий человек при отсутствии честности просто переходит в разряд родственника. Не говоря уже о паре мужчины и женщины, которые, в принципе, чужие, и объединены лишь природной тягой, вызванной химией тел. Близость для них должна копиться годами прожитых совместно лет и может быть разрушена даже недомолвками и холодом в отношениях.

Всё это означало, что содержание объяснений должно было быть вполне определенное. Я решил кардинально изменить ход своей жизни, поменять специализацию в институте и, по возможности, разобраться в себе. Со мной всё в порядке, только на какое-то время мне необходимо сменить обстановку и побыть одному, чтобы оценить всё со стороны. А ввиду того что чувства близких мне людей не дадут им возможности оставаться безучастными по отношению ко мне, я обязан скрыться из виду на неопределенное время. По правде говоря, так в действительности и было, но только без подробностей о моей находке и открывающихся мне возможностях. Про фигурку и про её влияние я всё равно не смог бы толком объяснить, а посему запутывать излишними подробностями не стоило.

Что мне нужно было сделать со своей учебой и как объясниться с близкими – было решено. Но не имело смысла начинать кардинальные изменения без возможности исчезнуть из поля зрения. Необходимо было разобраться с удостоверением личности или чем-то подобным.

Для меня такой вопрос оказался совершенно новым, но фильмов про шпионов я посмотрел немало, и всю картину представлял себе хорошо. Я набрал номер, и услышал в трубке знакомый голос:

– Привет, Пет, слушаю.

– Привет, Замир, ты на учебе?

– Нет, а что?

– Ну, я имею в виду – в городе?

– А, если ты об этом, то да. Я на тренировке как раз. А ты что, где-то далеко?

– Был, но уже подъезжаю. Буду часа через полтора. Давай встретимся в восемь, как обычно, у меня к тебе будет серьезная просьба.

– Хорошо, до встречи.

«Давай, сколько можно трепаться, тебя все ждут!» – раздалось эхом спортзала, прежде чем Замир положил трубку.

Я позвонил ему не зря. Он всегда знал человека, который знает человека, у которого «это есть», и за ним водились темные делишки. И кроме всего прочего, в Замире я был уверен как в самом себе. В нем живой ум сочетался с ответственностью и какой-то внутренней добротностью. Замир был из неблагополучной и бедной семьи, очень хорошо учился и в будущем, я верю, станет талантливым хирургом. Но ему вечно приходилось подрабатывать какими-то полулегальными заработками. На мой вопрос, зачем ему хирургия, он отвечал с завидной уверенностью:

– В ней нет ничего сложного. Научись шить, и шей красное к красному, а белое к белому. Дальше всё срастется само, люди будут тебе благодарны, а как бонус – заработок, уважение и материальное благополучие.

Он каким-то образом всегда был прав в разговоре. В диалогах со мной старался скрывать свое пренебрежительное отношение к стоматологии, хоть и частенько меня поддразнивал.

– Странно, что ты не пошел в пластические хирурги, – говорил он мне. – Надувал бы сиськи губатеньким фифочкам.

– Ну, пластические хирурги ещё и исправляют людям дефекты внешности, мешающие жить, – возражал я.

– Ага, между срезанием десяти кило жира с какой-то задницы и надуванием сисек, – хихикал он в ответ.

Даже звал он меня «Пет» сокращенно не от имени Петр, а от чашки Петри, о которой говорил, что от нее толку больше, чем от всей стоматологии. Я всегда знал, что он дразнит меня по-доброму. В его суждениях о том, что представителей этих специальностей больше заботит корысть, чем желание помочь людям, всегда было больше правды, чем в моих отговорках. Но кто, как не близкий друг, имеет право на самую острую критику в твой адрес, даже если она идет в разрез с твоим виденьем мира.