В том, что этот человек точь-в-точь повторил мне слова, только что сказанные другим людям, было какое-то лицемерие. Оно создавало впечатление холодного равнодушия. Но, по всей видимости, доктор был главным в здешних местах и знал, что делать.

– Понятно, а те двое? – неуверенно пробормотал я.

– Это ваши отец с матерью, они за вас очень переживают, потому и взволнованы. Но всему свое время.

Доктор Шмидт с помощью молчаливой медсестры проверил, всё ли в порядке с моим организмом, функционируют ли конечности, чувствуют ли тепло, холод, как и на что реагируют части моего организма. Процедура была очень приятной, я с азартом естествоиспытателя исследовал границы себя, узнавал, что я могу ещё что-то ощущать, как-то по-другому реагировать. Теперь я получил в подарок тело, которое предоставляло всё больше и больше опций его составных частей. По мере осмотра я начинал понимать, что всё имеющееся добро сочетается в едином универсальном комплексе, управляемом одной моей мыслью.

«Да, верно!» – звучало одобрительное подтверждение маленькой улыбающейся старушки из серой пульсирующей липкости, постепенно отдаляющейся от меня.

И теперь осмотр закончен, мне проведена презентация шикарнейшего инструмента, которым можно осознавать и чувствовать этот прямоугольный мир – моего тела. Радость от владения столь полезным агрегатом даже перевесила смущение от того, что я по-прежнему не понимал, что происходит вокруг. Ведь даже если память и не вернется, как обещал доктор Шмидт, у меня есть чем изучить всё заново.

– Очень хорошо, Петр, с вами всё просто замечательно, вы очень быстро восстановитесь, – так же деловито и размеренно выдал результаты осмотра доктор. – Вы голодны? Марта принесет вам что-нибудь поесть, – продолжил он, кивком указав на медсестру.

– Не уверен… возможно.

Я узнал что-то новое. «Поесть»… Похоже, я когда-то очень хорошо понимал, что это такое, и только сейчас об этом вспомнил. Верное дело, для того чтобы что-то начало существовать – его нужно назвать. К примеру, меня зовут Петр, и раз, вот он я – какой красавчик, и руки у меня, и ноги, а ещё я могу поесть. Красота, да и только!

– Марта, принесите ему всего по чуть-чуть, и как можно разнообразнее, – махнул рукой доктор, и медсестра, послушно кивнув, удалилась через тот же прямоугольный проем, в котором исчезли мои родители.

– А вы ешьте, отдыхайте и собирайтесь с мыслями. Если вам что-то понадобится, здесь кнопка вызова. Как только на нее нажмете, к вам сразу кто-нибудь придет. Зовите, если что, не стесняйтесь. А мне пора идти к другим пациентам. Выздоравливайте!

– Спасибо, доктор.

Доктор Шмидт вышел вслед за медсестрой, и я остался в палате один, наедине со своим великолепным телом. Я ощупал себя с ног до головы, с легкостью определяя названия частей тела. Слова «нога» или «голова» просто возникали из ниоткуда и находились сами собой. И это не удивительно, ведь они же есть, я их вижу – вполне логично, что и названия к ним так быстро всплывают. Я попробовал встать и пройтись, попрыгать, наклониться, присесть. До чего же всё-таки приятно осознавать, что контроль над собственным телом так прост при его столь сложной конструкции! Должно быть, тот, кто придумывал такое тело, был весьма амбициозен, несмотря на задатки творчества. Вместе с приятным осознанием себя я начал вспоминать предметы, окружающие меня. Все прямоугольники постепенно обрели названия: стол, стул, кровать, дверь, окно. И это было чертовски здорово!

Спустя некоторое время медсестра принесла на подносе «разнообразную» еду и расставила её на столике:

– Приятного аппетита, господин Мергель! Когда закончите обедать, нажмите кнопку вызова, и я заберу посуду.

– Большое спасибо, Марта, – поблагодарил я, почти не отрывая взгляд от принесенных ею предметов.

Медсестра посмотрела на меня, на еду, понимающе улыбнулась и удалилась, только сделала это уже через дверь, а не через четырехугольник, как раньше. Шаги моих близких или доктора, когда они уходили, я отчетливо различал, Марта же двигалась плавно и неслышно. Казалось, она парит над поверхностью пола, искусно имитируя передвижения обычных людей. И, в отличие от доктора Шмидта, она выглядела искренней, ей хотелось доверять.

Принесенное Мартой поразило меня не меньше открытия самого себя. И тут дело не только в ноющем позыве внутри моего тела, именуемом – я вспомнил – чувством голода. Поразили формы предметов и их цвета. Оказывается, не только люди не вписываются в требования прямоугольного мира, но и сам мир, ранее названный прямоугольным, таковым полностью не является. Посуда и столовые приборы были явным тому доказательством, не говоря уж о самой еде, которая буйствовала разнообразием форм и красок. Все элементы, расположенные на столе, мне были хорошо знакомы: вилка, суп, брокколи. В памяти сразу как чертик из табакерки выскочила эмоция: «Фу, как я не люблю брокколи!», причем так ярко, что начать пробовать еду захотелось именно с этого продукта. Что же это за такие ярко-зелёные кудряшки, и за что я их так не люблю?!

На вкус брокколи оказалась нейтральной, вместе с тем породив множество вопросов на тему «люблю – не люблю». Организм воспринял её весьма одобрительно, равно как и все остальные продукты. Только вот на вкус всё было одинаковым: менялась форма, цвет и плотность пищи, но будто суть из них вынули. Тут явно было что-то не так, ведь не могут столь разнообразные элементы вызывать такие схожие реакции – такое положение вещей неправильно само по себе.

Из глубин моего тела что-то одобрительно квакнуло, указывая на содержательность поглощённой пищи, и мне не оставалась ничего больше, как смириться с таким положением вещей. Я вызвал медсестру убрать посуду. Увидев, что я съел практически всё, она с восхищением покачала головой.

– У вас отменный аппетит! Похоже, вы сильно проголодались?

– Да, пожалуй, вы правы, хотя мне пока сложно об этом судить.

– Всё было вкусно? Чего бы вы хотели на ужин?

– Если честно, – замялся я, пытаясь собраться с мыслями, чтобы пояснить свою странную реакцию как можно доходчивее, – вся эта еда показалась мне на один вкус, но чувство голода взяло верх.

– А, понятно! Вы пока не ощущаете вкусов. Так бывает у некоторых пациентов. Не волнуйтесь, всё скоро придет в норму. Я пока велю подобрать вам рацион с учетом полезности и калорийности, а как только к вам вернутся вкусовые ощущения, мы снова станем учитывать ваше мнение при выборе пищи. Договорились?

– Да, конечно! Большое вам спасибо!

– Я бы советовала вам прогуляться после обеда, на улице прекрасная погода. Секунду, я принесу вам бейджик. Вы его не снимайте, и если не сможете найти свою палату, обратитесь к любому сотруднику больницы, и вам помогут.

– А как я узнаю, кто здесь медицинский персонал?

Марта немного смутилась:

– Простите, а вы цвета различаете?

Возникла неловкая пауза. Пока мне не сказали, что я не различаю вкусов, осознать такой факт самому было проблематично. Понимание того, о чем ты знаешь, а о чем нет – очень важный аспект существования. И мне предстояло решить, по каким признакам люди оценивают свои знания о том, что умеют, или понятия об окружающем мире. При кажущейся простоте вопроса, ответ на него скрыт в самом центре той серой липкости, из которой я только что выбрался. Сторонний наблюдатель может лишь констатировать факт большинства таких же сторонних наблюдателей, но истинное осознание знания в состоянии оценить только невнятный первобытный сгусток внутри нас. Капелька той серости, из которой мы все вышли, специально оставленная кем-то в груди каждого человека для принятия инстинктивных решений. А недавнее мое пробуждение оставило крепкую связь с этой капелькой, нужно было всего лишь воспользоваться полученным даром. Я его осознавал, этот дар. И даже тот факт, что вместе с этим пришло некрасивое чувство собственного превосходства, меня не смущал. Теперь я знаю!

– Да, различаю цвета, – ответил я очень спокойно, преисполненный уверенности.