Навстречу ему бодро пошли туземный премьер, несколько серых личностей из его окружения, а со стороны русской делегации выдвинулись боевой «свиньей» Гулякин (на острие фигуры) и «сопровождающие лица», как принято писать в скучнейшей политической прессе.

Состоялся обмен рукопожатиями, холодными улыбками, затем последовало перебрасывание цветов из одних рук в другие, взмахи дирижерской палочкой, второй гимн со стоянием навытяжку гостей и хозяев, и, наконец, торопливый отъезд на черных лимузинах – делегации гостей, эскорта, охраны, а также сопровождающего председателя правительства собственного журналистского стада, которому очень хотелось быть хотя бы стаей, и всякой иной технической мелкоты.

Председатель прежде, чем раствориться в пещерном сумраке салона лимузина, успел быстро пробежать настороженным взглядом по лицам посольских работников и недовольно вскинуть бровь оттого, что не нашел среди них Никиты Матвеевича Зеломудрова. Гулякин уловил момент и шепнул председателю:

– Я за него пока. Ждет у себя. Есть некоторые обстоятельства. Он сам всё объяснит.

Но председатель не нуждался в объяснении. Он ведь был одним из самых деятельных участников того самого заговора, о котором тайно шумела вся страна, и теперь сразу определил место в нем Зеломудрова и людей, стоящих за ним, рядом с ним и около него. Председатель внутренне вздрогнул, по его полной спине прокатился холодок. Не знак ли ему подан? Мол, остановись пока не поздно! Советская номенклатура всегда обладала набором таких тайных знаков, которые и не снились самым загадочным, самым тайным сообществам, ложам и племенам. Усвоивший эти знаки, эти шифрованные намеки мог без последствий для себя отказаться от обычной человеческой речи, настолько они были полны информацией: наподобие иероглифов, обозначающих не буквы и даже не слова или фразы, а целые понятия и, более того – яркие эмоциональные полотна. Видимо, поэтому истинно советский, а ныне российский, номенклатурный работник высокого ранга выглядит нередко окаменевшим изваянием египетского фараона, либо спящим Буддой. Ему не нужны слова! Он ВИДИТ сквозь них и сквозь нас…

Председатель относил себя именно к таким персонам и поэтому, надо заметить, весьма близко к истине понял отсутствие товарища Зеломудрова в начале красной ковровой дорожки в аэропорту.

На Гулякина обратили особое внимание сопровождающие председателя лица, и в первую очередь – начальник охраны главы советского правительства, полковник Владимир Викторович Ведомственный. Заметим, что его странная фамилия образовалась не из истории чиновничьей жизни его предков, так как таковых он никогда не знал. И еще добавим, что был он из детдомовских, причем из такого места, где всем питомцам давались подобные фамилии. Если их туда доставляли чекисты или милиционеры, то фамилия была как ныне у этого полковника, а если дети поступали по инициативе других организаций или даже частных лиц, то и фамилии назначались другие: например, Коллективов, Комсомолов, Исполкомов или Индивидуалов, а еще реже – Индивидов. В дальнейшей жизни нареченные братья Ведомственные редко общались с нареченными «братьями» Коллективовыми, и еще реже с модификациями всяких там Индивидуаловых и, тем более, Индивидовых. Фамилии диктовали будущее, словно это был код, внесенный в жизнь вчерашних беспризорников чьей-то опытной государственной рукой.

Полковник Ведомственный каким-то особым оперативным чутьем угадал, что бледный, худой, невысокий тип и есть тот самый Гулякин, племянник генерал-полковника Артема Лаврентьевича Бероева, и незаметно подплыл к нему сзади.

– Алексей Аркадьевич, – профессионально чревовещал он, не раскрывая губ, – наше вам с родины! Минутку уделите позже?

Гулякин сначала отшатнулся в страхе, затравленно стрельнул за плечо взглядом, но затем согласился:

– А как же! С радостью.

Он не знал Ведомственного в лицо, но догадывался, что в таком месте посторонний не посмел бы приблизиться ни к нему, ни к делегации. Спросить об этом человеке было не у кого, но Гулякин присмотрелся к его повадкам и как относится к нему охрана в штатском, и безошибочно угадал, какую роль здесь играет этот высокий, крепкий лысеющий мужчина со свинцовым взглядом и тяжелой челюстью.

Переговоры между премьером небольшой, но исключительно важной европейской страны, на счетах банков которой находилось такое количество денег, которые не могло бы уместиться не только в сейфах, но даже и в головах их владельцев, и председателем советского правительства шли параллельно с пересудами, которыми были заняты журналисты, преисполненные творческого любопытства, дипломаты, для которых любопытство – грех, и чекисты, для которых любопытство – профессия.

Но ничего «любопытного» в переговорах премьера и председателя не было, потому что премьер был уже информирован со стороны дружественного ЦРУ о том, что этот одутловатый тип «не жилец». Председатель же не имел никаких полномочий от своего окружения что-либо обсуждать с премьером этой хоть и очень важной, но очень уж маленькой европейской державы. Визит был необходим для демонстрации устойчивости власти правительства в Советском Союзе, а эта маленькая, но важная страна была избрана потому, что в ней послом с недавних пор значился Зеломудров, который опирался на самых серьезных партнеров в СССР. Предстоящий путч обязывал заручиться поддержкой не только тех, кто уже вложил свою голову в общий мешок (им и так уже деваться было некуда!), но и тех, кто свою голову берег и никуда вкладывать ее не собирался. Можно себе представить раздражение председателя оттого, что Зеломудров не только не приехал встретить его в аэропорт, но и не пожаловал на первый и единственный раут переговоров с местным премьером. Визит был провален! Внутренние враги добивались именно этого и, надо признаться, преуспели, мерзавцы!

Тем временем, в пивном пабе поблизости от правительственного учреждения, где сидели переговорщики, в темном уютном углу, на деревянной, отполированной сотнями задов скамье сидели полковник Ведомственный и подполковник Гулякин. На столе перед ними высились две литровые пивные кружки и восемь пустых водочных рюмок.

– Эх, Леша! – пьяно панибратствовал Владимир Викторович Ведомственный, похлопывая Гулякина по плечу. – Не знаешь ты своего счастья, брат!

– А в чем оно, мое счастье? – настороженно удивлялся захмелевший Алексей Аркадьевич, пока не сообразивший, как ему относиться к коллеге: почтительно или свысока.

– Во дает! – усмехался полковник. – В друзьях твое счастье! А друзей у тебя тьма! Вот я, например!

Полковник Ведомственный приосанился и гордо похлопал себя обеими ладонями по широкой груди.

– Ты? – удивился Алексей Аркадьевич.

– Я! – обиделся Ведомственный. – А как же! Мне о тебе, знаешь, какие люди говорили!

Он стал театрально вертеть головой по сторонам, показывая, что не смеет назвать имена столь высоких своих собеседников в таком ненадежном месте. Не заметив вокруг ничего подозрительного, он сильно, будто даже с обидой, засопел носом и продолжил:

– Ну, это неважно. Главное – это ты! Вот такой, какой есть! Разведчик, дипломат, умница, семьянин, свой парень, надежный, отчаянно смелый, честный, как… как… настоящий чекист-дзержинец. Бессребреник! Альтруист! Душа нараспашку, в хорошем смысле этого слова! Герой! Человек-пароход, можно сказать!

– Почему пароход? – изумился Гулякин, для которого всё, что было сказано до этого странного сравнения, никаких сомнений и тем более протеста не вызывало.

– Пароход? – удивился сам себе Ведомственный. – Я сказал: «пароход»?

– Да! Ты сказал: «пароход»! – заводился Гулякин.

– Так это… – растерялся полковник, – потому что товарищ Нетте был человеком-пароходом. У него «курок аж палец свел… суньтесь кому охота!» Тоже чекист, дипломат почти, дипкурьер… и того… герой!

– А! – обрадовался Гулякин. – Так то ж Маяковский! «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». Тогда понятно.

– Вот, Леха! – расходился во всю свою добросердечную, загадочную для европейцев национальную ширь порядком охмелевший Ведомственный. – За то и любим! И ценим! Ты только скажи, и мы кому хошь башку открутим за тебя и за твоего глубокоуважаемого дядьку! За Лаврентия Павловича… тьфу ты, черт! За Артема Лаврентьевича! За родного, можно сказать, человека! Роднее не бывает!