— А почему вы не могли послать Глеба за ящиком?

— Он только что переболел гриппом.

— Да, помню, эпидемия, я сама… У него был с собой ключ от дачи?

— Нет!

Больную затрясло, доктор приказал переменить тему.

— Ваше раздражение на мужа было сиюминутным или что-то серьезное?..

— Он был прекрасный человек, прекрасный. Он был прекрасный…

— Переменить тему!

— Во сколько вы узнали о случившемся с мужем?

— В девять часов.

— Вам позвонил Глеб?

— Нет, с помощью черной магии.

Доктор: «Переменить тему!»

— Во сколько вам позвонил Глеб?

— В одиннадцатом.

— Что он сказал?

— «Где ты была?»

— Ну и…

— «У тети Маши», — я сказала. Они были прекрасные люди, я их любила…

Таким образом мы подошли к самому опасному моменту — затронули проблему алиби — и доктор уже категорически потребовал закончить допрос, чем вызвал яростное сопротивление больной.

— Она обещала доказать, что мой сын невиновен!

— Она слишком много на себя берет!

— Пусть докажет!

— Ну, доказывайте!

— О чем вы еще говорили с Глебом по телефону?

Больная встала со стула и пошла к двери, бормоча: «Нету больше сил…».

— Сейчас вам сделают укол, вы поспите, а потом…

Больная бросилась ко мне.

— Вы никогда не сможете доказать!

Я действительно слишком много на себя взяла, но отступать было некуда.

— Я сделаю, что смогу.

— Только не смейтесь надо мной: здесь замешана потусторонняя сила, здесь тайна мертвых.

— Переменить тему!

— Что вам еще сказал Глеб по телефону?

— «Ты знаешь, что отец отравился на даче в девять часов? Что делать?»

— Что вы ответили?

— «Позвони в милицию, скажи: только что подъехал на дачу, как вы с отцом условились. И застал его мертвым. Еще скажи: он издавна страдал депрессиями, тягой к самоубийству. Я сейчас выезжаю».

— А что Глеб?

— Он сразу ответил: «Все сделаю, как ты говоришь».

Боже мой! Они спасали друг друга и не спасли: ложь во спасение не сработала, нужна полная правда.

— Но вы читали записку мужа и должны были сделать выводы…

— Я не знаю, как он выманил у отца эту записку. «Тайна мертвых», помните? Это черная магия.

— Вам давно пора поспать!

— Ирина Васильевна, давайте разберемся. Глеб был в лаборатории и имел возможность взять яд. Раз. Два — его фраза: «Сегодня он за все ответит». И третье: его звонок вам в одиннадцатом часу. Вы подозревали сына на основании косвенных улик.

— Моего мальчика? Да хоть бы тысячи улик… но все было предсказано заранее.

— Переменить тему!

— Ирина Васильевна, давайте останемся на реальной почве. Вас, конечно, поразил звонок сына.

— Откуда он мог знать про отраву? И про девять часов?

— Про отраву — очевидно: листок из записной книжки отца, стакан с недопитым коньяком и записка. А про девять часов… Он видел чью-то тень и, возможно, слышал голоса.

— А вы смеетесь над моей мистикой!

— Я не смеюсь. Но про тень сказал сам Глеб в ту последнюю пятницу.

— Мне он не говорил!

— Вы пытались его расспрашивать?

— Пыталась… намеками. Он не желал, обрывал меня с ужасом. Только раз… Глеб сказал, что приехал позже отца — вот так: «Я раздумал ехать, ушел с вокзала, а потом все-таки решился». Он сказал, что застал отца мертвым.

— И дверь была распахнута, да?

— Дверь была заперта и открыта.

— Пойдемте, дорогая, вам нужен передых. После сна вы соберетесь с силами…

— Она обещала доказать!

— Доказывайте! Бог вам судья.

— Расскажите про дверь.

— Я спросила у Глеба, не он ли взял запасной ключ (ключ пропал). Оказалось, он.

— Где хранился ключ?

— В сарае, в бочке с опилками.

— Чтоб его извлечь, требовалось некоторое время?

— Ну да. Я спросила: «Значит, отец заперся?» Вот тут он и сказал — многозначительно, с нажимом: «Дверь сначала была заперта, а потом открыта». — «То есть ты ее открыл?» — «Мертвец».

Выводы были слишком очевидны. Мы переглянулись с психиатром… он нерешительно кивнул.

— Ирина Васильевна, разыскивая вас, Глеб звонил соседям. И Виктор Аркадьевич сказал, что вас у них не было.

Настоящий подспудный смысл моего заявления до нее явно не дошел — реакция была удивительной: опухшее от накачки транквилизаторами лицо вспыхнуло румянцем, помолодело (на миг чем-то напомнило ту девочку в саду).

— Я же вам говорила, — прошептала больная таинственно. — Она сказала, что мужа ждет смерть от левши.

— Она? Вы в тот вечер ходили гадать?

— Нельзя было трогать эти силы, понимаете?

— К кому вы ходили?

— К знаменитой хиромантке.

— Господи, зачем?

— Просто так.

На минуту мы с доктором стали счастливы: рискнули и — и выиграли. Великолепное алиби: знаменитость, несомненно, обладает профессиональной памятью на лица.

— Вот теперь, Ирина Васильевна, поведение вашего сына, кажется, можно объяснить… нет, не во всем — главная загадка остается, но… Вот как я представляю. Глеб действительно приехал на дачу позже отца, подошел к освещенному окну и увидел мертвого. Бросился к двери — она заперта — и побежал в сарай за ключом. А когда вернулся, дверь оказалась открытой.

— Кто ее открыл?

— Я не знаю.

Подтекст допроса начал доходить до больной, ее всю затрясло. Доктор подскочил, схватил ее за руки, сжал.

— Вы думаете… я?

— Ну что вы, дорогая! Мы знаем, что вы ходили к гадалке.

— А Глеб не знал. Он думал на меня?

Доктор повторил властно, поглаживая больной руки:

— Успокойтесь, это уже в прошлом.

— Он мог так подумать? Он меня ненавидел?

Я не выдержала: реальность и полная правда!

— Он вас любил, Ирина Васильевна! Больше жизни. Вы, все трое, любили друг друга — и ни на ком из вас нет смертного греха.

— На мне есть. Тетя Маша предупреждала: не ходи.

— Тут нет никакой мистики. Вы подозревали друг друга по косвенным уликам.

Больную удалось переключить на криминальные подробности.

— По каким?

— Он слышал вашу реплику по телефону: «Тогда я сама поеду!». Полтора часа не мог вас разыскать. Наконец вы сказали, что провели вечер у соседей, и изложили готовую версию для милиции.

— Не за себя же я боялась!

— Он этого не знал.

— Вы жестоки, — бросил мне доктор. — Добивать лежачего…

— Ей нужна правда.

— Значит, полгода мы…

— Немедленно укол — и спать!

— Значит, Глеб наложил на себя руки, потому что я…

— Я сам вам сделаю укол!

— Потому что я ходила к колдунье! — заключила она и засмеялась.

— Добились? — вставил доктор и ловко всадил шприц в руку больной.

Я заплакала и сказала:

— Ирина Васильевна, вас кто-то погубил, всех троих.

— Кто? — Истерика моментально прекратилась, а ярко-синие глаза начало заволакивать сонной пеленой.

— Тот, кто открыл дверь. Чью тень видели Глеб и Дунечка. У кого… даже не знаю, как выразить… есть тайна — небесные голоса со звоном.

— Что это значит?

— Вот я и пытаюсь выяснить. Вы мне не дадите ключ от дачи?

Она машинально сунула руку в карман халата, вдруг отмахнулась рассеянно и зевнула.

— Поговорите с тетей Машей… — и обратилась к доктору тоном капризной девочки:

— Я не хочу спать. Я хочу в сад. Там убийца.

Наедине Катя сказала психиатру на прощание:

— Ее напугала хиромантка, и она действительно могла.

подозревать сына: он писал левой рукой.

И тот отозвался с молодым энтузиазмом:

— Инквизиция сжигала ведьм на костре — и в этом иногда был определенный смысл.

Из-за визита к психиатру уроки были перенесены на более позднее время. Неделю назад в пятницу она уже готовилась к жуткому празднику. «Где стол был яств, там гроб стоит». Катя вышла из булочной; через улицу над аптекой, где пламенел крест, было открыто окно. Кто-то — она не вдруг узнала — метнулся в нем, помахав рукою. Алексей! Так вот кто, оказывается, живет в доме, где яд.