«Правда голубой»! — пронеслась смятенная мысль. — И не скрывает!»

— И в экстремальных ситуациях, — продолжал «голубой» хладнокровно. — Я знаю этот миг — между жизнью и смертью.

— По собственному опыту?

— Да. И по чужому.

— Да уж, вас голыми руками не возьмешь.

— Никому не советую. Одинаково владею и левой, и правой. Так вот, Екатерина Павловна, — тон его опять переменился: от жесткости, даже жестокости — к усмешке. — Я «заложил» вам женщину, которая мне чрезвычайно нравится. В ответ вы должны заплатить.

— Чем?

— Откровенностью — на большее не претендую. Что вам рассказала Дуня?

— Ничего такого, она просто испугалась, — Катя с раздражением отметила свой умоляющий тон. — Имейте в виду, если с ней что-то случится, я…

— Вы меня боитесь? — спросил он прямо и помрачнел.

В наступившей паузе металлически пискнули часы на его руке, он взглянул, перевел взгляд на настенные.

— Ваши отстают на полминуты, уже пять. Наконец зашипело, загудело, ударило. Стало как-то свободнее.

— Алексей Кириллович, вы разбираетесь в юношах… у вас сын?

— Нет. У меня нет детей.

«К сорока-то годам! Да, дело нечисто…»

— Просто приходилось иметь с ними дело.

— В «детской комнате» милиции?

— В другом плане. Это неважно.

— Послушайте! — осенило Катю. — Вы военный?

— В отставке.

— Офицер?

— Вышел полковником.

— Ого! И вы уверены, что Глеба убили?

— Нет, конечно, не уверен. Скажем: пятьдесят на пятьдесят. Он был в шоке, и очень сильном.

— После смерти отца — это очевидно.

— Екатерина Павловна, молодости отпущено столько энергии и радости жизни, что… через полгода сходить с ума даже от смерти отца… Как я понимаю, вы одиноки, наверное, тоже хоронили близких.

— Но мой папа умер своей смертью, в результате долгой болезни. И то я два года не находила себе места. Да и сейчас…

— Вы никому не угрожаете, не мстите, никого не выслеживаете. Ваши реакции обычны, у Глеба — нет.

— Он ненормальный.

— Ничего подобного! Я за ним наблюдал: он вел себя нормально — для человека его лет… в ситуации катастрофической. Он был уверен, что выследил убийцу своего отца.

— Среди нас?

— Среди нас.

— Тогда почему он его не назвал?

— Это загадка.

— Вот видите! Ни в чем он не был уверен…

— А вы представьте, например, — перебил Алексей как-то вкрадчиво, — что человек этот был ему очень дорог.

— Убийца?

— Да.

— Вы на что намекаете? — Катя усмехнулась презрительно. — До третьего сентября я не подозревала о существовании этого мальчика, вообще о его семье.

— А он о вас, может быть, подозревал. Записку, во всякою случае, он оставил вам.

— И цианистый калий! — вырвалось у Кати против воли.

— Что? — Алексей весь подобрался, словно готовясь к прыжку. — Яд? Отдайте его мне!

— Ну нет! Пока я не разберусь…

— Пока вы станете разбираться, яд может быть использован.

— Если вы подразумеваете самоубийство, то я…

— Что вы?

Она исподлобья поглядела на него.

— Я верю… я хочу верить в Бога.

— Что же вам мешает?

— Бес, должно быть, — она усмехнулась.

— Некий бес здорово наловчился проворачивать самоубийства, — пробормотал Алексей. — Но может быть, и яд, и записка предназначены не для вас.

— А для кого?

— Для кого-то из нашей компании, а вы — всего лишь посредник. Смените учеников.

— Вы говорите, как Вадим. Но пока я не разберусь…

— Кто такой?

— Мой единственный друг.

— Он прав. Знаете, о ком мы весь вечер говорили с вашей подругой?

— Она мне не подруга.

— Это да. Только о вас. Причем не по моей инициативе.

Кате вдруг стало холодно. Она захлопнула форточку и села за стол. Лицо Алексея в светлых сумерках показалось очень молодым и очень опасным.

— Если уж речь зашла об учениках, Алексей Кириллович, то зачем вам нужен английский?

— Для особого спецзадания, — он опять улыбнулся, опять ярко блеснули зубы. Вот откуда ощущение опасности: он чувственный, наверное, даже порочный человек.

— По спецзаданию вы пришли сюда еще третьего сентября?

— По объявлению.

— Вы приходили дважды.

Он вновь весь напружинился, как перед прыжком.

— Кто вам донес?

— Не скажу. («Только бы не выдать Дуню!»)

— Я знаю, — сказал он медленно. — И мне это не нравится.

— Что именно?

— Екатерина Павловна, я нюхом чую: вы в опасности.

— Не переводите разговор. Когда вы явились в первый раз, то видели Глеба?

После некоторого колебания он уступил.

— Ну, хорошо. Я подошел к вашей двери, раздумывая, стоит ли игра свеч.

— Не стоит, — вставила Катя холодно. — Вы неважно занимаетесь.

— Ежели у человека нет способностей, его надо пожалеть!

— Да вы ничего не делаете!

— Ну, кое-что я все-таки… Хорошо. Я вдруг услышал, что кто-то поднимается по лестнице, тихонько, крадучись…

— Он за вами следил! — воскликнула Катя.

— Не советую, Екатерина Павловна, идти по ложному следу, — возразил Алексей, но лицо его приобрело выражение озадаченное. — В общем, я решил еще подумать…

— Сбежать и подумать?

— Пожалуй. Я ушел, он остался стоять на нижней площадке.

— Вам не кажется его поведение странным?

— Ничуть, — отрезал Алексей угрюмо, даже мрачно. — Оно естественно для влюбленного. Тем более для мальчика.

— Не смейте говорить мне…

— А почему вы думаете, что я имею в виду вас? Вы считаете, все у ваших ног?

Слова эти прозвучали так издевательски, что Катя промолчала, не удостоив ответом.

— Есть обольстительная девица, есть загадочная Агния, которые готовы ночью хоть на край света… У покойного был выбор.

— Как вы ненавидите женщин! — не выдержала Катя.

— Да ну их к Богу в рай! — отмахнулся он. — В дамских тонкостях не разбираюсь.

— Скорее, в мальчиках, да?

— Да вы язва! — Однако он отвел глаза, кажется, покраснел. — Напрасно обижаетесь, вы для меня не женщина, а сыщик. Потому и волнуете, с моим азартом…

— Алексей Кириллович, я сегодня так устала, извините. Еще после Кащенко я… — она запнулась.

— Кащенко? Это же психбольница?

«Определенно в его присутствии я теряю голову! — ужаснулась Катя. — Так действует зло, порок неприкрытый…»

— Я не обязана вам отчетом!

— Зачем вы ездили в Кащенко?

Какой жестокий, страшный голос. Неожиданно для себя Катя заплакала. Алексей взирал изумленно. Наконец выговорил:

— Катя, уезжайте отсюда!

Так он выразил ее потаенное, подспудное желание: бежать из «жуткого места», где запах миндаля смешивается с трупным духом! Смутное воспоминание, которое она никак не могла уловить.

— Почему я должна из своего собственного дома…

— Ну, хоть на время. Здесь нехорошо. У вас есть деньги?

Не отвечая, она бросилась в ванную умыться. Он жаждет удалить меня — не выйдет! И как позорно, как постыдно я разревелась!

Алексей стоял в прихожей и смотрел на шкафчик с красным крестом. Ничего, черный сосуд с цианистым калием припрятан — в кабинете за книгами.

— Завтра приходить на урок?

— Пожалуйста. Но именно на урок, без отступлений.

Однако в «свой» четверг Алексей не явился.

Бабье лето шло своим удручающим чередом: день — солнышко, день — дождик, день — солнышко… Сегодня день дождя, вернее, в воздухе висела мга, бусенец по-старинному. Без шляпы, в длинном плаще она бродила по милому Замоскворечью, где прошла жизнь… Но отчего же «прошла»? (Катя усмехнулась.) Жизнь только начинается: новые чувства и взаимоотношения, новая профессия. «Я люблю выслеживать людей, какое упоение, какое сладострастие: он ничего не знает, а я о нем знаю все.»

Она уже отчаялась и зашагала к себе на Петровскую, как вдруг совсем неподалеку от дома, в маленьком Монетчиковом переулке, в глаза бросилась блестящая вывеска — черными буквами по красному полю: «Издательство «Корона». Колоритный купеческий особняк, обшарпанный донельзя, но с признаками возрождения: строительные леса по фасаду, груда новеньких кирпичей у входа.