Казалось бы, у соседки по комнате не так много возможностей испортить твою жизнь, но, по всей видимости, Лия подошла к этому делу ответственно.

Загубленные электронные версии домашних заданий, в которых, непосредственно перед сдачей появлялись нецензурные слова, безнадёжно испорченные бумажные, и форма, в которой то оказывался перец, то её обнаруживали в ужасном состоянии, измятой или с плохо стирающимися пятнами, пропавшая обувь и не те учебники под той же обложкой - и это одна единственная неделя.

Ей бы уличить кузину, поймать её за руку, но нет - проделывается это с изяществом, и можно было бы решить, что это лишь случайность, но слишком часто для того, чтобы поверить в совпадения. А Лия ведёт себя как обычно - сочувствует, помогает и выжидательно смотрит, словно экспериментатор считывающий реакцию.

И всё это лишь детские, глупые шалости, пусть и выматывающе, но, в сущности, довольно безобидные. Вреда от них не много, но каждая последующая капельку жёстче предыдущей, продуманней - нет кнопок в обуви, но белые спортивные кроссовки уже никогда не вернут свой первоначальный цвет, навсегда сохраняя бледно-розовый отпечаток в структуре ткани, никаких угроз на зеркале, но, когда Габи выбирается из ванны она кричит от ужасающего лица японского демона, проступившего на запотевшем стекле.

Теперь же вот это...

Всю неделю Габриэль разыскивала информацию для своего эссе, она перечитала множество заметок и рецензий, стараясь отыскать наилучшее наполнение, чтобы реабилитироваться на уроках литературы, и Кейт помогала ей как могла, но Габи предпочитает работать в одиночку и не любит дублировать свои сочинения, поскольку это неизбежно приводит к тому, что она переписывает её, меняет до бесконечности. Титанический труд, за который Габи бралась с ответственностью и упорством, доведённый ею до состояния лучшего из того, что она может сделать, но беглый просмотр текста выявляет поправки, которых она никогда не вносила.

На выплёвымаемых принтером страницах то, что должно было сдано как её эссе, но вместо того текста, который она писала, Габриэль обнаруживает уже на второй странице какой-то порнографический рассказ, где главные действующие лица она сама, Габриэль Фейн, и их учитель литературы, мистер Уилльям Кастра.

- Зачем ты это делаешь? - Габи спрашивает тихо, протягивая собранные листы сводной кузине.

Лия берёт его в руки, и, пролистнув к концу, с улыбкой полной удовлетворения, склоняет голову.

- Ты дочитала? Там хорошая развязка - он попадает в тюрьму, она теряет положение в обществе и идёт в проститутки, - Лия усмехается и откладывает листы. - Впрочем, с таким лицом её и в проститутки не возьмут - уж слишком она посредственная. Разве что в посудомойки? Да, так, полагаю, будет лучше всего.

- Зачем? За что?! - Габи кричит в отчаянье. - Что я тебе сделала?!

Лицо Лии меняется. Прежнее выражение словно стекает с него, как вода, как маска, обнажая иное, скрытое в повседневной жизни.

Улыбка становится страшной по-настоящему, особенно сейчас, когда лучи утреннего солнца горят на травмированной стороне лица, отражаясь от алого комода так, что кожа, кажется, полыхает. В ней нет ничего весёлого или мягкого, или, упаси бог, доброго. В ней вообще ничего нет. Она выглядит противоестественно, словно змеиная кожа, сползшая в сезон линьки. Может быть когда-то в её улыбках и были чувства, но сейчас - нет, и оттого они выглядят особенно пугающе.

- Всё просто, милая сестрица, - в ответом взгляде гнездится чувство, которое знакомо габи, но она запрещает себе его вспоминать, - я хочу, чтобы ты перестала.

- Что перестала? - Габи не понимает.

Лия уже не растягивает губы, искривляя лицо в устрашающем подобии благодушной улыбки, и Габи видит, по-настоящему видит то, что из себя представляет Лия Фрейзер на самом деле. В ней нет ничего человеческого: ни любви, ни понимания ни сострадания. Демон, шутки ради притворившийся подростком, житель Ада, выбравшийся на курорт. Габриэль не сомневается - Лия вернётся в свои родные пенаты, как и не сомневается в том, что её когтистая ладонь уже сомкнулась на её запястье, и ей самой придётся проследовать туда.

- Перестала улыбаться. Перестала радоваться, когда жизнь снова и снова проходится по тебе титановой битой, - голос Лии обманчиво мягок, нежен до тошноты. Она говорит с Габи так, как с неразумным ребёнком, но в её взгляде Габриэль внезапно узнает то, пугающее чувство.

'Это ты всё испортила!', - звенит детский голос в её голове, а пронзительный взгляд серых глаз наполнен яростью, болью, отчаяньем, смешавшимся в горячий коктель единого порыва, - 'Это ты виновата!'

Да, Габи знает, что отказывается признавать в чужих глазах. Знает, от чего бежит столь безуспешно.

Ненависть.

Горячая, тёмная, такая сильная - гораздо сильнее чем тогда, десять лет назад, но дающая всё тот же безотказный эффект. Габи задыхается и отшатывается. И ещё один шаг, прежде, чем застыть не в силах сделать ни вдоха, ни выдоха.

Она помнит, чем это кончилось тогда, в самый первый раз, когда она ночевала в доме тёти Джины - приставленное к её запястью узкое лезвие столового серебра, не позволяющее убрать руку с кухонного стола, за которым обедало всё семейство Фрейзер и она сама, тёмные от того же всепоглощающего чувства глаза сестры, выворачивающие её душу наизнанку и оставляющие кровавое мессиво после себя.

Так же кончилась попытка отстоять честь и достоинство десять лет назад, когда она позволила себе очертя голову кинуться в бой, и не вышла из него победителем, увидев впервые ненависть в глазах самой близкой из подруг того времени.

Нет, нет, больше никаких, даже словесных. Никаких войн. Никаких конфликтов. Нет.

Лия усмехается, с чувством собственного превосходства глядя на сестру, но Габи этого не замечает.

- Мистер Кастра не причём. Я в него не влюблена... - она выдыхает тихо и поднимает взгляд на Лию. - Ничего нет... И не будет. Даже фантазий.

В тёмно-зелёных глазах мелькает странное чувство, и тут же испаряется, выжигая следом все прочие.

- Это не имеет значения. Он нравится тебе, для меня этого более чем достаточно.

Лия подходит к ней так близко, что её губы касаются аккуратного ушка Габи, когда она шепчет уверенно и без тени сомнения ужасные слова, которые будут преследовать Габриэль не единожды в самых жутких повторяющихся кошмарах:

- Я разрушу всё, что тебе дорого, - крупная дрожь сотрясает тело, но Лия продолжает неумолимо, - или могло бы стать.

- Почему я? - Габи всхлипывает, опуская голову покорно, как Амелия какую-то неделю назад.

- Это так просто... - отзывается Лия, проводя кончиками пальцев по скуле, сестры и цепко держа за подбородок, вынуждает её поднять голову и заглянуть в глаза, упиваясь происходящим, - мои прежние игры наскучили мне. Пришла пора их разнообразить.

Хватка её пальцев разжимается, и, подхватив свой телефон со стола, Лия направляется к двери, оборачиваясь в проёме и бросая полную притворной заботы улыбку с советом:

- Лучше смирись.

Габи остаётся одна, поверженной и раздавленной, и гонит от себя мысль, что будет, когда кузина узнает о том, что при виде мистера Кастра у неё перехватывает дыхание, а сердце начинает стучать где-то в гортани, мысли путаются, а ноги становятся ватными. Она просто не вынесет того, что может сделать Лия, убедившись в своей правоте.

Нет-нет.

Больше ни единой мысли о нём. Ни единого взгляда.

Может быть так, они, те, чем могли бы стать в её мечте, короткой и мимолётной, там, на задворках сознания, не будут обречены.

И пусть даже она запретит себе думать об этом, но нужно найти хоть какое-то средство, для того, чтобы обезопасить себя от подобных проделок кузины. Ей нужна защита, компромат, хоть что-нибудь против.

Воспользовавшись отсутствием в комнате сестры, Габи открывает тумбочку и перебирает бумаги Лии, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, чем её можно будет задеть, или ответить за сегодняшнюю услугу той же монетой, пусть это и страшно до колик, и она, скорее всего не решится.