– Алё, – раздался его дребезжащий голосок. – Обувь? Да к бабке ходить не надо. Я её хрррпррр… лил. Отпечбрррхххх… хрррпрр… ливые.

– Чего? – не понял Костя. – Семён Давидович, вы чем там хрумкаете?

– Костя, хрры хрры пххх пххх… ваешь? Пххх гррых… грибок, а втоххххр шаламандр…хрррр…ззз…

– Чего?! – ошалело переспросил следак. – Повторите!

– Хррр… – снова захрипела трубка. – …мандр… Извини, время закпхххгрррбзд…

Костя смахнул со стола ключи в карман:

– У Давыдыча белая горячка. Может, придётся даже изолировать.

Мотнувшись до экспертно-криминалистического отдела, Костанов ворвался к Гольдману.

– Семён Давидович, какая у вас пентература? – сочувственно поинтересовался он у криминалиста. – До ветру давно ходили? Родители не шимашедши?

– Родителей попрошу не трогать, – обиделся Гольдман. – У вас, Костя, шутки идиотские. В чём проблема?

– Проблема в том, Семён Давидович, что не надо на ночь грибками объедаться, – объяснил Костя. – Тем более запивать шлымандриками. Кстати, что это такое?

– Вы и растолкуйте, что это такое, – Гольдман вопросительно взглянул на Костанова.

– Я? Это же вы мне о них только что сообщили!

– Ну, извините, – покаялся криминалист и вытер лысинку засаленной замшей. – Надо оператора менять. Или телефон. Замучился уже.

– Не понял, – удивился Костя. – Опять менять? Значит, израильские соплемённики впарили вам голимый дерибас?!

– Шо вы радуетесь? – возмутился Гольдман. – Шо вы ликуете? И во-вторых, где ваша культура языка? А шоб вас окончательно успокоить, так моя Ирочка подарила мне вполне отличную трубку. Даже с этими знаменитыми кристаллами. Ну, типа сворованными…

– О! – сурово покачал головой Костя. – Дожили. Еврейская мафия в святая святых правоохранительных органов. Значит, теперь ко всем своим смертным грехам вы добавили грех скупки краденого?

– Ай, бросьте! – отмахнулся Семён Давидович от Костанова, как от назойливой осетинской мухи. – Вы же ж понимаете, об чём я. Оно только звучит как сворованное. Фамилия такая. Известная фирма!

– Кристаллы Сваровски, – смилостивился Костя. – Я вот только одного не пойму. Если труба отличная, чего она так хрипит и плюётся? У меня всё ухо взмокло!

– Да это не она плюётся, – пояснил эксперт-криминалист. – Это вот что плюётся.

Он продемонстрировал следователю треснувший, видавший виды мобильный телефон с истёртыми клавишами. При одном взгляде на него создавалось впечатление, что «мобила» прошла через умелые ноги многочисленных прохожих и проезжих, а затем её немного прокрутили в бетономешалке и подержали в серной кислоте.

– Я подумал – зачем менять ещё вполне приличный телефон? – жалобным голосом затянул Гольдман. – Просто сунул в старый новую сим-карту. А Ирочкин мобильник может полежать. Он же ж не говядина, не протухнет. Но, видно, всё равно новый покупать придётся. Эта лошадка своё отбегала.

И Семён Давидович печально приголубил истоптанную трубку. Так гладит загнанного скакуна бывалый ковбой и стряхивает скупую пастушью слезу перед тем, как пристрелить верного друга.

– Зачем вам новый? – не понял Костя. – Берите дочкин, с кристаллами!

– Лучше не надо, – замахал ручками Гольдман. – С этими ворОвскими хрусталиками страшно трубку на улице вынимать. Не хочу оказаться на месте наших клиентов.

– На кой же шут вы тогда сим-карту меняли? – не понял Костя, утомлённый сложной еврейской логикой. – Оставили бы старый телефон – и голову людям приличным не морочили. А то запоминай теперь новые цифирки…

– Пусть Ирочка думает, шо я с её телефоном хожу! А то обидится, скажет, что я гребую подарком. А с Израиля всё равно не видно.

– Ладно, – отмахнулся Костанов. – Так что с обувкой?

– Определил я обувь, – бойко доложил Семён Давидович, довольный, что беседа соскочила с неприятной темы. – Там и слепка не надо. По фоткам даже видно. Хороший суглинок, я же говорил. И погода помогла. В смысле того, что дождик закончился ещё утречком, когда мы с вами первый раз у моста топтались. А сейчас уже солнышко. Плюс фонарь торчит на обочине, так что следы никто не затоптал. Там, значит, два следа…

– Я в курсе. Арбузов просветил.

– Очень славно, – закивал криминалист. – Тот гражданин, что сорок седьмого размера, носил кроссовки. Что-то вроде «РибОк»…

– Да не «РибОк», а «РИбок»! – поморщился Костанов. – Что вы как из тайги вчера выскочили? А я-то голову ломаю: что там Семён Давидович про какой-то грибок лепечет?

– Плевать я хотел на ваши ударения, – надулся Гольдман. – От них суть дела не меняется. Тот, что помельче, – размер сорок второй, туфли фирмы «Саламандер».

– Ага. Шаламандрик, значит. Так мы их и окрестим – грибок и шаламандрик. А помимо суглинка – другие отпечатки есть? Ну, может, к речке спускались или ещё что. Куда дальше-то они направились?

– Побойтесь бога, Костя! После дождя хоть какой-нибудь след снять – уже удача. А вам ещё подробную трасологию подавай… По обуви могу сказать ещё вот что. Кроссовки уже хорошо ношеные. Судя по скосу каблука и положению следа – владелец немного косолапит. Типичный русский медведь…

– Вы и его национальность определили? – радостно удивился следователь.

– Не ловите меня на слове! – растоптал надежды Костанова Гольдман. – Я ж в фигуральном смысле. А то ещё припишете, шо этот гопник – член «Единой России»…

– А что по Коляну?

– Записывайте про своего Коляна, – сказал Гольдман. – Разведка доложила точно. Вот данные информбюро. В смысле – информационного центра. Бушуев Николай Иванович, 17 апреля 1952 года, город Елец. Значится под кличкой «Лешак». Семнадцатого апреля сего года освободился из колонии номер девять города Климска. Пять судимостей – 144-я, опять 144-я, 145-я, 158-я…

– Крадун, значит, – отметил Костя, перечитывая запись. – И немножко разбойник. Хороший букет. О! Глядите, освободили его прямо в день рождения. Интересно, как он его отметил…

– А мне интересно, как вы отметите мой доблестный труд, – встрял в рассуждения следака Гольдман.

– Семён Давидович, вы забыли лозунг перестройки?

– Про социализм с нечеловеческим лицом? – догадался эксперт.

– Про нечеловеческую трезвость с нормой жизни, – опроверг его домыслы Костя. – Или вы продолжаете пить тазиками? Вот так и рушатся наши крепкие семьи…

Вообще-то Гольдман почти не пил. А если и пил, то какую-нибудь дрянь типа белого десертного. И жену, которую так опрометчиво обещал подарить Косте Костанову, Семён Давидович тоже любил. Прожили супруги вместе почти пять десятков лет и ни разу толком не поссорились. Разве что однажды, когда Семён Давидович неудачно оставил у порога тазик с водой, Клара Львовна угодила в него ногой и звонко шлёпнулась. После чего села рядом с тазиком и проплакала больше часа. Несмотря на клятвенные заверения Гольдмана в том, что тазик он оставил не нарочно, а по рассеянности, супруга до сих пор была убеждена в обратном. И это камнем лежало на душе Семёна Давидовича. Когда-то он поделился своей тайной с Костей. С тех пор следователь время от времени не упускал случая ввернуть в разговор злополучный тазик. Что очень Гольдмана обижало.

– Константин Константинович, вы бы лучше занялись делом, – сухо отрезал криминалист.

– Ухожу, ухожу, – поднял Костя ладони, защищаясь от Гольдмана. – Мне ещё про кекс надо выяснить. Который чирикает…

И он исчез.

которая на пальцах повествует о бригаде жуликов имени французской эскадрильи, а также знакомит с языком «отвёрточников» и камерными развлечениями малолеток

18 апреля, Климск, с раннего утра до полудня

– ЕСЕНИНА ЖАЛЬ, – вздохнул Шашель, когда они с Салфеткиным наконец поставили привезённые им колёса и выбрались на трассу. – Хороший парень. Будет теперь гнить – ни креста, ни могилы.

– Да ладно, – угрюмо буркнул Салфеткин. – Мертвецу всё равно. Мне другого жаль. Бабок моих мне жаль.