Я не смотрела на него во дворе во время ланча, не замечала его во время обсуждения книги. Так должно было быть легче, ведь так? Но мне не стало дышаться легче, осознав, что его не было в классе. Его внимание стало неким странным, темным, личным наслаждением, озарявшим самый тяжелый для меня день в неделе, и я стала, зависима от него. Его отсутствие оставило дыру в моей груди, достаточно глубокую, что я почувствовала ее даже, несмотря на свою взволнованность.

Я смотрела на часы на протяжении всего дневного урока, топая ногой, сердце стучало у меня в горле. Если он не придет, я на самом деле окажусь в заднице. Я понятия не имею, чего ожидать после его освобождения. Я даже не представляю, как он отреагировал на мою ни-черно-ни-зеленую-неопределенность — обиделся ли он, или разозлился, или абсолютно смерился.

Злое и жестокое. Таким было его преступление, по его же словам. Совершали ли злые и жестокие преступления только злые и жестокие люди? Мог ли мужчина в корне быть злым, доставляя женщине такие ощущения, которые дарил мне Эрик Коллиер все эти недели?

Конечно, мог. Джастин мог. Миллионы плохих мужчин доставляют миллионам одиноких женщин удовольствие. Словно наркотик, приятный и безрассудный, от которого так тяжело отказаться, когда ты решил исправиться. Я потирала виски, поправляла хвост снова и снова, закусывала губу и протяжно выдыхала нервные струи вздохов. Вероятно, я была похожа на трясущегося наркомана.

К моему смешанному ужасу и облегчению, он пришел ко мне на урок. Раньше, чем обычно, словно знал, что я хотела поговорить.

Я отстранилась от заключенного, которому помогала, думаю, это было грубо, я подошла к месту, где сидел Эрик, проходя мимо мужчин, которые ждали моего внимания.

Я уселась прямо напротив него и не стала терять ни секунды.

— Поздравляю, — выдавила я с трудом, сложив руки перед собой.

Хоть и улыбнувшись, держался он слегка отстранено. По-моему тонну он мог понять, что я не собиралась планировать наше совместное внешнее рандеву.

— Спасибо.

— Это прекрасные новости о твоем освобождении и работе, — сказала я, а затем понизила свой тон до приказного. — За что конкретно тебя посадили? — Я уже знала это, но хотела услышать, как он это перефразирует.

— Разбой со смертоносным оружием. С намерением искалечить.

Точно так же, как я прочитала в интернете, слово в слово. Это лучше или хуже того, что он не попытался смягчить?

— О, Боже, — выдохнула я, зажмурив глаза. Затем одернула себя, понимая, что должна вести себя спокойней, прежде чем заключенные и охранники заинтересуются нашим разговором. Я извлекла случайную стопку бумаг из своей сумки и положила ее между нами, как преграду.

— В любом случае, так решил судья. — Он тяжело вздохнул, опустив свой взгляд на мгновение к моим рукам, затем снова посмотрел на мое лицо. — Ты хочешь услышать об этом?

— Нет, но думаю, стоит. Расскажи мне.

— Я избил мужчину до полусмерти монтировкой.

О, Боже. О, Боже. О, Боже. О, Боже. Это намного хуже, чем обычная драка в баре, которая зашла слишком далеко. Так интуитивно. Так жестоко.

После десяти секунд молчаливого ступора, мне удалось спросить.

— Кто?

— Парень, которого я знал на родине.

— И это было твое намерение? — Намерение! А он говорил мне, это получилось спонтанно. — По… покалечить его?

— У меня не было никаких намерений, я просто знал, что он должен страдать… но, скорей всего, я бы убил его, если бы меня не остановили.

Я произнесла:

— О, черт возьми. — Я посмотрела на свои руки и заметила, что они перебирают пачку листов, складывая их снова и снова вдоль шва. Я опустила их, взглянула в его глаза. — Ты жалеешь?

— Нет, не жалею.

— Даже, несмотря на то, что ты потратил пять лет своей жизни?

— У меня не было выбора во всем произошедшем.

— Ты был…

— Под наркотиками или еще чем-то? Нет. Трезв, как стеклышко.

— Ты бы поступил иначе, если ты мог все изменить?

Снова он покачал головой, затем произнес слова, которых я боялась. Слова, которые я читала написанные его рукой, но причиняли намного больше боли, когда он их произнес.

— Я бы ничего не стал менять.

Черт возьми. Я не могу волноваться об этом мужчине. Не об этом человеке, который поднял монтировку на другого человека, независимо от того, что тот ему сделал. Я ненавидела Джастина, за то, что он сделал своими голыми руками. Я должна презирать Эрика Коллиера. Я должна презирать. Но я не могла, пока у меня не было ответа на самый важный вопрос.

— Почему?

— Я не могу сказать тебе.

— Ради всего святого, почему нет?

— Потому что ответ на этот вопрос связан с другим человеком. И я не вправе раскрывать эти детали.

— Если ты не скажешь мне… Я не смогу осмыслить это, если ты мне не скажешь почему.

— Прости. Он кое-кому навредил, поэтому я навредил ему в ответ. Это все, что я могу тебе сказать.

— Тогда… тогда не думаю, что мы можем видеться, — пробормотала я. — Когда тебя выпустят.

Он кивнул один раз, но безошибочное разочарование отразилась на его лице, темное, как тень.

— Я предполагал, что так получится. Это твой выбор.

Что еще, блин, я должна была ему сейчас сказать? В нормальной жизни расставания так не происходят.

— То, что у нас было…

Он вздохнул, и откинулся на спинку.

— Да. Да. Мне тоже было очень приятно.

Я хотела продолжить, но он отодвинул свой стул, вставая. Быстрыми движениями, но не агрессивными. Эффективными. И потому, как покраснело его лицо и шея, я поняла…, он мог плакать. Он уходил, чтобы не заплакать при мне. Мое сердце выворачивалось так, словно его выкручивали двумя руками и душили. Я так сильно была поражена, представляя, как должно быть было больно тому мужчине, которого он покалечил, но это не шло в сравнение с тем, что ощущала я. Это было едва возможно.

Он задвинул стул, не глядя на меня.

— Спасибо за всю вашу помощь, мисс Гудхаус.

Имя обрушилось на меня со всей тяжестью.

— Была…, была рада помочь. — Не уходи. Не уходи. Но он уже отстранился от этого заговорщического пузыря, в котором мы существовали множество раз, здесь, в этой комнате. — Удачи, — предложила я. — Во всем.

Меня обдало дурацкой, вялой, пренебрежительной волной, когда он развернулся и направился к двери.

В моей груди так сильно болело, что я прижала к ней ладонь.

Я только что разбила сердце мужчины.

Я разбила его сердце, но он избил другого человека до полусмерти. И он сделал бы это снова. Он сам так сказал. Без капли сожаления.

Нетерпеливый заключенный плюхнулся на место Эрика, и я занялась своей работой. Но в моей голове я слышала только его слова, которые я читала столько раз, что они отпечатались в моей памяти.

«Я не самый милый парень, но я очень сильно постараюсь, быть тем, кем ты захочешь.

Именно так я тебя воспринимаю. Как свою любовницу».

И наконец: « Я сделаю все возможное, чтобы забыть о тебе».

Когда я ехала домой тем вечером, я надеялась, что смогу сделать то же самое. Забыть его, забыть все об этой интрижке, кроме того, что я вернула себе способности, которые считала утерянными. Все эмоции, которые я по-прежнему могла испытывать. Страсть и желание… и, возможно, даже любовь.

Я просто надеялась, что однажды я смогу развеять другую свою тревогу и понять, что я могу испытывать эти чувства к мужчине, который действительно заслуживает их. Конечно, это снова напомнило мне об Эрике, и что я должна забыть его. Он так много забрал с собой, что места для другого не появится, пока я не изгоню его из своей системы.

Но была еще более страшная и более насущная тревога, которая требовала моего внимания. Что, если он решит, что не хочет, чтобы его забывали?

Сейчас он подавлен. Но что, если он разозлится?

А теперь я знаю, что происходит, когда Эрик Коллиер злой.

И это намного хуже, чем то, как один пьяный парень ударил меня в ухо.