Хотя в исправительном учреждении Казинс не будет пуленепробиваемой перегородки, разделяющей меня от преступников. Стол, может быть. Но даже и он не поможет, если мне придется сидеть рядом с ними, чтобы показать, как заполнить онлайн заявки или, как пользоваться текстовым редактором, или цифровым карточным каталогом. Ничего между мной и ними, только охранник неподалеку. Благодаря ему, они то ко мне не притронутся, но как быть с их взглядами, перешептываниями?

Я вздрогнула, гадая, какая идиотка не сможет понять, что не стоит одеваться откровенно, когда посещаешь тюрьму со средней степенью изоляции заключенных.

Игра с огнем, думала я. Наслаждайтесь вашими ожогами третей степени, потому что плохие парни быстро на это ведутся.

Чтобы подчеркнуть предупреждение, я пошевелила челюстью, пока не услышала щелчок. Раньше у меня его не было. Не до той ночи, когда я пришла домой к моему бывшему не с тем сортом рома. Я расплатилась наличными в магазине, а позже я расплатилась за свою ошибку получив пощечину — она была такой сильной, что комната побелела на полминуты, моя барабанная перепонка лопнула, и в моих ушах стоял звон, как будто после громкого выстрела.

— Я больше никогда тебя не ударю.

Сколько раз он обещал мне это, перед тем как я его бросила? Дюжину, наверное. Но тот удар по голове открыл мне глаза.

— Я больше никогда тебя не ударю.

И я подумала, конечно же, не ударишь, черт возьми. Он отключился после обычных пьяных причитаний, я взяла двадцатку у него из кошелька за ром и написала довольно лаконичноe прощание ручкой на внешней стороне руки, которой он меня ударил.

«ПОШЕЛ. ТЫ».

Ко мне вернулся слух той осенью, когда я переехала в Энн Арбор. Мне нужны были перемены. Место со снежными зимами, где мужчины разговаривали с честным, резким северным акцентом, и были неспособны обкатывать свои пустые обещания в сладком южном меде.

Я не сказала моему отцу, почему я перевелась, потому что иногда родителей нужно беречь. Я также ничего не сказала маме, ничего. Но женщины проницательны. Когда она обняла меня на прощание возле папиной машины, заполненной моими вещами, она прошептала: — Мне никогда не нравился этот мальчик. В следующий раз прислушивайся к разуму, а не к сердцу.

Я не против, лишь бы этот следующий раз еще долго не произошел.

***

Машина, на которой я переехала в Энн Арбор, была теперь моей — перегруженный многоместный легковой автомобиль. Я села за руль в семь двадцать, северное солнце лениво выглядывало из-за восточных зданий, а я сидела и считала свои вдохи, держа пакет с книгами и бумагами, которые упаковала. Сзади было больше книг, пожертвование в коллекцию тюрьмы. Карен проработала в Казинсе четыре года, «отсидела», как она любила шутить, и объяснила, что их так называемая библиотека была шкафом с книгами. Без полок, без порядка, просто горы потрепанных книг.

— Я всегда говорила себе, что найду свободное время на неделе, чтобы это исправить, — сказала мне Карен, когда мы ездили по местности на перевозной библиотеке днем раньше. — Добыть коллекцию книг, в которых пишется о том, что им нравится — триллеры и шпионские романы, военные мемуары. Запугнуть кого-то в тюрьме, чтобы дали тележку, и ходить с ней от камеры до камеры и раздавать книги. Но я также говорю себе, что сброшу тридцать фунтов, но это все напрасно.

— Какие они? Заключенные?

Она пожала плечами.

— Это группа мужчин, которые совершили чертовски жестокие, глупые вещи. Лишенные своего достоинства, забитые в своих камерах, чтобы заражать своим гневом друг друга. И тлеть. И жалеть, что они совершили такие чертовски глупые ошибки.

— К тебе кто-нибудь приставал?

— Нет. Я толстая, потрепанная, старая брюзга. Скорее всего, я напоминаю им их матерей или какую-то учительницу, которая скажет им, что они ничего не добьются. Конечно же, я получила свою долю насмешек. И рассматриваний. Было даже одно предложение. В конце концов, они отчаянные. Но ты... ты будь осторожна с твоими ногами и веснушками. Подружись с теми, у кого есть электрошокеры на ремне.

— Кто-нибудь тебя домогался? — за последнее время я начиталась очень много предостерегающих рассказов о женщинах-охранниках или о девушках заключенных, которых, с помощью лести, убеждали харизматичные преступники заняться контрабандой наркотиков, в итоге они погрязли слишком глубоко, и вскоре их семьям угрожали друзья преступников, которые были на воле. Более того, я часто засиживалась допоздна и смотрела слишком много криминальных историй, основанных на реальных событиях на Dateline.

Карен сказала, что ее не домагались. И я не была какой-то одинокой женщиной, которая использует тюремную систему по переписке, как сайт знакомств. Самый милый, порядочный и красивый мужчина, которого вы когда-либо видели, вероятно, не смог бы меня соблазнить, поэтому волноваться не стоит. Единственные отношения на данный момент были между мной и моей правой рукой, и то, мы как-то отдалились. Уже долгое время не было кого-то, о ком бы я могла фантазировать. Или же не осталось ничего, что могло бы вызвать мой интерес. Иногда я волновалась, что мой бывший настолько сильно меня ударил, что повредил часть мозга, которая отвечает за желание.

Нет, подумала я, из-за него ты потеряла доверие ко всему.

Когда-нибудь, я хотела бы завести семью, поэтому я знала, что мне нужно исправить то, что мой бывший сломал во мне, но пока я могу с этим повременить. Сегодня, как никогда, я была почти благодарна за то, какой недоверчивой я стала.

Перед тем, как завести машину, я взяла телефон и набрала маме.

— Привет, мам, это Энни.

— Привет, детка! — Ее родной голос согрел мое сердце. Как же мне хотелось, оказаться сейчас в моем родном доме, на нашей старой качели возле крыльца. — Сегодня тот самый день?

— Да. Моя первая смена начинается в девять.

— Сколько длится рабочий день?

— Полный рабочий день, заканчиваю в пять. И час на обед.

Она глубоко вздохнула, и я сделала то же самое.

— У тебя все получится, детка. Просто делай то, что говорят охранники, и не позволяй тому, что тебе будут говорить заключенные, расстроить тебя.

— Сказать легче, чем сделать.

— Ты можешь это сделать. Ты сильнее, чем думаешь.

— Я в этом не уверена.

— Ну, а я уверена, — сказала она, и я услышала звон ложки в чашке. Я почти могла чувствовать запах ее чая. — И если ты словишь себя на мысли, что ты не готова к этой работе, вспомни мои слова, и мой голос, который говорит, что это чепуха. Хорошо?

— Хорошо. Спасибо, мам. Я дам тебе знать, как будут обстоять дела.

— Хорошо. И удачи, детка. Я очень тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. И папу. Поговорим сегодня.

— Пока-пока.

Я выключила телефон. Вставила ключи в зажигание, вывела мой старый эскорт на дорогу и направилась на главную трассу.

Поездка заняла около тридцати минут. Мой желудок сжимался сильнее с каждым километром. К тому времени, как я доехала до ворот Казинса — у меня началась изжога.

Я остановилась перед железным ограждением возле будки охраны.

— По делам? — спросил он.

Я показала пропуск, который мне прислали по почте. Анна Гудхауз, вспомогательный персонал. — Я с публичной библиотеки Даррена.

— Проезжайте, — сказал он, открывая ворота. — Стоянка для сотрудников отмечена. Так же, как и вход для персонала.

— Спасибо.

Я нашла место и собрала вещи. Я была напряжена из-за страха перед неизвестностью и страха опоздать, — мне говорили приехать пораньше, потому что ориентировка и «протокол безопасности» займут около часа.

Внутри меня встретила невысокая полная женщина-офицер.

— Добро пожаловать в Казинс, — сказала Шонда после того, как представилась, ее голос звучал как у матери, чьи дети испытывают ее терпение — у нее была аура усталости и раздражения, которое не было направлено ни на кого конкретного. На ней была плотная униформа цвета хаки, волосы туго собраны в пучок.