— Я все тебе здесь покажу, но сначала я должна тебя обыскать.

— Конечно. — Я переключилась на спокойный, послушный тон — голос звучал почти бодро, как будто она мне предложила чашку чая, а не обыскать меня.

Шонда завела меня в соседнюю комнату, которая была покрыта плиткой, и на двери было написано «Приемная». Там не было дверей, только маленькая перегородка напротив входа, как в уборной аэропорта. Внутри стоял металлический стол, пара шкафчиков и две камеры безопасности.

— Я прошу тебя дать мне свою сумку и туфли, очистить карманы, а потом раздеться. Пожалуйста.

Черт. Я передала ей свою сумку, ключи и телефон, сняла туфли и отдала их тоже. Я разделась и стояла неловко у стены, пока она тщательно проверяла мою сумку. Потом она начала проверять мою одежду, внимательно рассматривая и, проверяя каждый шов.

— Я знаю, что это вторжение в личное пространство, — сказала она небрежно, — но так должно быть, если мы собираемся пустить тебя вовнутрь ко всем.

— Конечно. — Я не против. Не дай Бог, чтоб какая-то вещь на мне стала предметом преступления отчаянного человека.

— Наклонись и покашляй, пожалуйста.

Я все сделала, мое лицо покраснело. Карен меня предупреждала на счет этого, но бояться этого и пережить это, были совсем разные вещи. Я задавалась вопросом, как часто это нужно было делать заключенным. Ежедневно? Каждый раз, когда они покидали двор или комнату для посещений? Разве это можно было назвать жизнью?

Я пережила это первое знакомство с деградацией и быстро оделась.

— Мы все складываем вот сюда, — сказала Шонда, взяв маленькую пластмассовую коробку с верхней полки и положив туда мои ключи и телефон. — Они будут находиться за столом в приемной, можешь брать оттуда свои вещи, если находишься в безопасной зоне. — Она объясняла все это монотонным голосом, как у робота, скорее всего, она это рассказывала не впервые. Зацепив свои пальцы за толстый черный ремень, сосредоточив свой взгляд на мне, она продолжала говорить сухо и медленно.

— Пока ты являешься членом вспомогательного персонала в исправительном учреждении Казинса, ты должна соблюдать стандартные меры, установленные для всех сотрудников. Не посещай те места, к которым у тебя нет доступа. Не снимай или фотографируй учреждение без разрешения. Не занимайся контрабандой в учреждении и за его стенами. Если столкнешься с контрабандой, то должна доложить ближайшему офицеру. Тебе ясно?

— Да.

Я думала на этом все, но она продолжила.

— Тебе нельзя передавать какие-либо вещи без письменного разрешения квалифицированного сотрудника. Нельзя принимать подарки от заключенных, материальные или обещанные. Нельзя разговаривать или трогать заключенного неподобающим образом, нельзя поощрять заключенного говорить или прикасаться к тебе неподобающе...

Это продолжалось минуть пять, после чего мне вручили стопку бумаг, там было четыре листа, где мелким шрифтом подробно излагалось множество правил, вдобавок к этому там указывались вещи, которые квалифицируются как контрабанда и неприемлемое поведение и так далее. Я прочитала все и подписала, все это время Шонда за мной наблюдала, и когда я передала ей бумаги, ее отношение сразу смягчилось.

— Хорошо. Давай я тебе здесь все покажу, мисс Гудхауз.

Она оставила бумаги и мои запрещенные вещи молодому коротко стриженному мужчине за полукруглой стойкой приемной.

— Райан, это Анна Гудхауз, новый библиотекарь.

Райан улыбнулся и пожал мне руку. Он выглядел как парень с Чарльзтона, футболист или нетерпеливый молодой моряк перед размещением. — Добро пожаловать, Анна.

— Благодарю.

Он взял мои вещи и, прокрутившись на своем стуле и звеня ключами, положил их в одну из коробок позади себя. — Значит, ты — замена Карен?

— Да.

— Парни к ней привязались.

Неужели? Карен никогда не льстила себе и даже дала основания думать, что заключенные любили ее так же, как и сыпь.

— Я уверен, что ты справишься, — сказал мне Райан. — Дай мне знать, если тебе что-то будет нужно.

— Ей нужна кнопка сигнала тревоги, — указала Шонда. Ее приподнятая бровь, как будто добавляла. — Ты бы вспомнил это, если бы не был так занят флиртом.

— Конечно. — Открыв металлический ящик и порывшись там, он достал что-то похожее на пейджер. Он набрал что-то на своем компьютере, включил кнопку на устройстве, нажал снова и что-то напечатал и, наконец, отдал его мне. Я прикрепила его к ремню, надеясь, что мне не предстоит им воспользоваться.

Шонда, повернув ключ, один из миллиона на своей огромной связке, провела меня через тяжелую металлическую дверь в короткий коридор.

— Большую часть своих учебных программ ты будешь хранить в классной комнате «Б», и можешь использовать кабинет под номером четыре, когда у тебя будет свободное время. Там ты не сможешь хранить много материалов постоянно — этот кабинет делит между собой целая группа внештатных сотрудников, но мы освободим для тебя шкаф.

— Отлично.

— Здесь есть компьютер, принтер, сканнер и телефон. — Еще один поворот ключа и еще одна дверь пропускает нас в белый коридор. — Никаких мобильных телефонов внутри, не для вспомогательного персонала. Прости.

— Я переживу.

— Со своим пропуском ты получишь доступ в офисы, в комнату отдыха и на кухню, а уборные и администрацию мы называем «зеленой зоной». Заключенным без сопровождения доступ закрыт. Также ты получишь доступ в общий зал и классные комнаты — это «оранжевая зона», которую делят между собой основной персонал и заключенные. Вам запрещено посещать двор, камеры, спортивный зал и прочее — это «красная зона», то же самое касается и «синей зоны», которая предназначена только для сотрудников службы безопасности.

— Хорошо.

— Не переживай, если не смогла все это запомнить — все дверные проемы окрашены, чтобы подсказать тебе, в какую зону ты входишь. — Она стучит по металлическому дверному проему, через который мы проходим. Оранжевый. Мой желудок скручивает. Мои ноги уже хотят стремительно развернуть меня в обратную сторону и вывести наружу к солнечному свету. Через сталь мне слышен шум — разные крики и приглушенные лязгающие звуки.

— Мы входим в общий зал, — говорит Шонда, вставляя последний ключ и вбивая цифры на кнопочной клавиатуре. — Эта комната в Казинсе обустроена самым лучшим образом, заключенным разрешается свободно передвигаться между этим помещением и их камерами при условии, что на данный момент они, как мы выражаемся «послушные». Они получают право передвижения, благодаря хорошему поведению.

Это должно было меня успокоить, но все, что я чувствовала, был ужасный холод.

— Они попытаются с тобой заговорить, — сказала Шонда, печатая что-то на клавиатуре. — Не обращай на них внимание. Перед тобой и позади тебя будет по офицеру. Смотри вперед. Улыбаться или не улыбаться — твой выбор, но пытайся выглядеть уверенно. Притворись, если понадобится.

Ох, мне это понадобится.

— Не похоже, что ты мягкотелая, но я тебе скажу в любом случае, шагай, словно ты божество, либо, будто мамочка не даровала тебе ни бедер, ни задницы.

— Конечно.

Она окинула меня материнским взглядом и добавила: — За последние десять лет никто из внешних сотрудников не подвергался нападению в этой комнате.

Круто.

Она нажала последнюю цифру. Красный цвет над клавиатурой сменился зеленым и раздался сигнал.

Шонда зашла. Я последовала за ней.

Свобода осталась позади, это «зеленая зона» — зона ограниченного допуска.

Общий зал был длинной комнатой, испещренной дверьми камер вдоль одной стены и нависающими в два ряда друг над другом с другой, верхний ряд был ограничен перилами. Никаких решеток — каждая дверь была из крашенного металла с узкими прорезями, узким окошком и парой нанесенных по трафарету цифр. Много народу, слоняющегося просто так, и ходящего по периметру — заключенные в темно-синем, охранники — в цветах хаки.

Это дебри нескончаемого шума. Стук моих туфель без каблука на твердой подошве становится все громче с каждым шагом. Все отдает эхом, сотни резких звуков отскакивают рикошетом от бетона, стали и стекла. Поток этих звуков поглощает меня, я теряюсь в гремящем водопаде всех этих криков, хлопков, грохота и звона.