Более десятка круглых столов были прибиты к месту, у каждого было по четыре неподвижно зафиксированных сидения, торчащих под углом в девяносто градусов из толстых стоек. Заключенные, сгорбившись, сидели небольшими группами вокруг столов или топтались на месте, разговаривая.

Здесь было не так все строго, как я себе представляла, и я напомнила себе, что только мужчинам с хорошим поведением было позволено, свободно бродить или участвовать в работе по обогащению библиотеки.

Здесь, с нашей стороны, было несколько офицеров, и один из них, здоровенный черный мужчина около пятидесяти лет, подошел.

— Вы, должно быть, наш новый библиотекарь, — сказал он. — Я — Джон.

Я пожала его руку. — Энни.

— Куда она направляется? — Джон спросил Шонду. — В офисы?

Она кивнула, а мне сказала: — Ты следуй за Джоном, а я прямо за тобой.

Я хочу попросить минуту — мне нужен глубокий вдох кислорода за тяжелой дверью позади себя, чтобы привести себя в порядок, — но Джон уже отходит. Спокойным медленным шагом с демонстрацией развязности, я полностью закрываю в себе «женщину». Я плотно сжимаю бедра, моя спина прямая, как столб. Накинув на плечо ручку своей сумки, тем самым скрываю очертания моей груди.

Все взгляды прикованы ко мне. Разговоры стихают, беспорядочная акустическая масса сменяется жужжанием улья. Здесь, по крайней мере, сорок человек внизу и более десятка наверху, облокотившихся на перила вдоль передней части камер. От паники из моего горла так и норовят вырваться звуки мольбы. Почему им разрешено покидать камеры? Разве это так важно, что кто-то может отобрать мои ключи, когда я могу быть задушена внутри в любую минуту?

Я чувствовала взгляды, которые не могла видеть, но они были реальны, как ласкающие руки, которые тянутся со всех сторон. Я изо всех сил пытаюсь выглядеть спокойной. Как будто делала это много раз. Я бы никогда не выглядела жесткой, как Шонда, или такой уверенной, как Джон, поэтому я даже не пыталась. Я пыталась быть невидимой, но, конечно же, это не сработало.

— Наконец-то, — хлопнув в ладоши, сказал чернокожий заключенный, — брачная пятница. Где можно занять очередь?

Пара парней засмеялись, Шонда, которая стояла возле меня, крикнула: — Продолжай в том же духе, Уоллес. Договорись до того, что у тебя больше не будет права что-то купить себе в магазине.

Уоллес пробормотал что-то, видимо он не сильно боялся наказания. Мое сердце и легкие болели, горло тоже, слишком сухое и сжатое. Все мое тело болело, как будто их взгляды оставляли на нем следы.

Когда мы прошли восьмиугольный блок в центре зала, сделанный из стеклянных панелей, произошел какой-то демографический сдвиг — все темно-коричневые лица неожиданно исчезают, за следующей парой столов — небольшая группа латиноамериканцев, а потом только «белые». Разделение настолько очевидно, что я чувствую себя неловко.

Я чувствую еще большее смущение, когда один и латиноамериканцев испускает тихий свист. Я чувствую угрожающую мне опасность, когда «белые» заключенные совсем ничего не произносят. Мне, во всяком случае, ничего не слышно. Вместо этого, они перешептываются или проводят по губам языком, от чего я практически забываю об Уоллесе и его подобные животному домогательства. Я благодарна за то, что мое лицо похолодело и онемело, совсем лишившись крови; покрасневшее лицо было бы действием, уличающим меня. Это как открытое проявление слабости, опасной застенчивости, чисто женских предубеждений.

Один заключенный выделялся из толпы, даже сидя.

Выделялся своей неподвижностью и сфокусированностью, даже, когда его приятель ткнул его локтем по руке.

Мое бьющееся сердце замерло.

Он был огромным. Высокий, широкоплечий, но не плотный. Его почти черные волосы, которые закручивались над его ушами, нуждались в стрижке. Темные брови, темная щетина, темные ресницы и глаза.

И он был красив. Такая, красотой, которая может разбивать сердца.

Колода карт была разделена у него в руках, застывшая в тасовании. Некоторые мужчины были в темно-синей униформе, некоторые в темно-синих футболках, некоторые в белых майках. Этот мужчина был в футболке, на которой спереди было написано «КАЗИНС», а выше — номер 802267. Эти цифры надолго отпечатались в моей памяти.

Он наблюдал за мной. Но не так, как все остальные. Если он и пытался представить меня голой, то это было трудно прочитать по его лицу, хотя его внимание не было неуловимым. Его голова повернулась, когда я прошла мимо него, но в его глазах было безразличие. Они были наполовину закрыты, но все же напряжены. Сто взглядов в одном. И мне это не нравилось. Я не могла его разгадать. По крайней мере, при виде сексуально-озабоченного взгляда, я знала, с чем имею дело.

Я задавалась вопросом, какую самую худшую вещь можно было сделать и оказаться всего лишь в тюрьме строгого режима. Я надеялась, что никогда не узнаю ответ на этот вопрос.

И я молила небеса, чтобы заключенный 802267 не подписался на какую-нибудь программу дня.

Глава 2

Когда, наконец, настал этот день, непроходящая паника немного поослабла.

Я была в комнате «В» все утро — да и классной комнатой ее можно назвать с трудом, покрашенные стены из шлакоблоков без окон и постеров, где атмосфера была угрюмой.

К каждому из восьми длинных столов расставленных в четыре ряда, с проходом посередине, стояло по четыре металлических стула прекрученных к бетонному полу. В общей сложности здесь могло разместиться тридцать два человека. Мой стул свободно передвигался, но был не более комфортным, чем те, на которых располагались заключенные. Обстановка была в стиле минимализма. Минимум съемных деталей, минимум оборудования. Минимум материалов, из которых можно соорудить оружие, способное заколоть меня на смесь.

Прежде чем появились заключенные, офицер в годах занял свой пост у двери, со сложенными перед собой руками, и с прямой как стержень спиной. Джон представил его, как Леланд. Его усы цвета серой стали, были в виде половинчатой булочки от гамбургера. «Меня не проведешь» — говорили, эти усы всему миру.

В 9:02 дверь снаружи открыли, и мое сердце убежало в пятки. Я заставила себя улыбнуться. С трудом сглотнула. Приказала рукам, лежащим поверх, первого сборника книг, на моем маленьком, потертом столе, перестать трястись, и заставила колени прекратить стучать.

Заключенные заполняли комнату, разговаривая и споря. Класс был полон, каждый стул, от чего я вообразила, что нужно создать лист ожидания для урока «Основ грамотности». Входили люди разных возрастов и категорий. Все в темно-синих униформах. Я не заметила 802267 среди них.

— Доброе утро, — сказала я. Мой голос дрожал. Если я могла это слышать, то и они тоже. С этим ничего нельзя было поделать.

— Я мисс Гудхаус, новый выездной библиотекарь из библиотеки «Даррен паблик». Добро пожаловать на «Основы грамотности». — Я сделала намеренный вздох, чтобы остановить свои хаотичные слова. Мне хотелось закрыть глаза, скосить их, чтобы расплылись их бороды, татуировки, и определительные номера, чтобы я могла представить, что они подростки, и что я нахожусь в школьном классе.

— Я выдам вам рабочие листы. — Сказала я, передав стопку четырем мужчинам, сидящим в первом ряду. — Пожалуйста, разделите между собой. — Я задержала дыхание, когда направилась к следующему ряду, но никто не прикоснулся к моей заднице. Повсюду глаза, и кто-то пробормотал, «южанка», но никто не распускал руки. Третий ряд. Четвертый. Я прошла назад, в переднюю часть комнаты, скрыв свое облегчение.

— Этот курс длится восемь недель. Если я буду рассказывать материал, который вам уже известен, то считайте это повторением. Уроки будут усложняться с каждой неделей. Хорошо? А сейчас, скажите мне, кто из вас не знает алфавит?

Никто не ответил и не поднял руку, мне не оставалось выбора, как допустить, что они были честны со мной.

— Чудесно. Тогда мы начнем с азов звукового метода. Звуковой метод это система обучения чтению и грамоте, при прослушивании звучания слов...