«Дорогая», — прочитала я в тот вечер.

«У меня есть кое-какие новости, и я не знаю, что ты почувствуешь. Я получил условно-досрочное освобождение».

Мое сердце остановилось.

Просто остановилось, как дыхание, перед погружением в холодную воду. Мои пальцы затряслись, кисти, руки.

«Я должен был рассказать тебе, как только узнал. Слушание проходило в начале сентября, и я получил официальное извещение три недели назад. Я совсем не ожидал, что это произойдет. Мой адвокат сразу сказал мне, что я профукал свой шанс давным-давно, так как не раскаивался в том, что совершил. Что сделал бы все, то же самое. Я не рассказал тебе о слушании, потому что любая твоя реакция мне не понравилась бы. Я решил, либо, возможно, у тебя появится надежда, а мне могут отказать в освобождении, либо ты бы испугалась, что я выхожу на свободу. Тогда, когда я узнал, я просто побоялся тебе сказать. Я боялся, что ты перестанешь мне писать. Я по-прежнему этого боюсь. Мне не нравится это писать. Мне не нравится представлять, что ты боишься, зная, что меня выпускают. Возможно, я зря трачу время. Возможно, ты так же рада этому, как и я. Но на самом деле, я понятия не имею, но знаю, что творится в голове мужчины в этом месте, и что глупо надеяться на то, как все может быть.

В любом случае, через неделю, во вторник, меня выпустят в восемь утра, если все пойдет, как должно».

— О Боже, о боже. — Мое тело парализовало от нахлынувших чувств, слишком интенсивных. Через неделю, во вторник. Одиннадцать дней. Одиннадцать дней.

«Забавно, что мы никогда не говорили о том, почему я здесь, даже после того, как я рассказал тебе. Полагаю, ты смирилась с этим. Или смирилась настолько, что мы могли продолжать общаться в том же духе. Я обманул тебя лишь однажды, когда попросил написать тебя, то первое письмо для меня. Я хочу быть с тобой честен во всем. Я знаю, что для тебя это важно.

Я надеюсь, ты не чувствуешь себя обманутой из-за того, что эти три недели я не рассказывал тебе о своем освобождении. Я не пытался быть нечестным, но это была трусость, поэтому я не говорил тебе до сих пор. Я так сильно наслаждался тем, что у нас было. Я был эгоистом и не хотел, чтобы это заканчивалось.

Но помимо этого, я хочу, чтобы ты знала, я не буду преследовать тебя, когда выйду. Я не дурак и, знаю, что это все меняет. Большинство женщин, которые ведут переписку с заключенными, находят их через программу для этого. Намеренно. Я знаю, что ты ввязалась в это не намеренно. И я не хочу, чтобы ты переживала по поводу моих возможных ожиданий о нас с тобой. Не то, чтобы мы лгали друг другу, когда говорили все эти вещи. Это было похоже на сказку перед сном. Я не тупой и не считаю, что ты что-то мне обещала в этих письмах.

Думаю, у меня будет работа, когда выйду, в конце концов, буду заниматься озеленением, но поначалу буду убирать снег и прочую уличную работу во время зимы. Я рад этому, так как буду много времени находиться на улице. Я буду жить в Даррене».

— Дерьмо-о-о.

«Я знаю, что ты тоже там живешь, и, если ты где-то увидишь меня, это не нарочно. Мой начальник на работе предоставит мне место, и это лучше, чем я сам смогу что-нибудь найти, особенно, если вернусь домой. Если мы оставим все в подвешенном состоянии к тому моменту, как я выйду, я обещаю, что не стану говорить с тобой, если ты сама не заговоришь со мной первая, если мы столкнемся. Я обещаю, что не буду приходить в библиотеку в поисках тебя. Если мы столкнемся, и тебе захочется сказать привет, или выпить, или что-нибудь еще, все, что тебе нужно будет сделать, это попросить. Но если это все для тебя было только в воображении, я пойму. Меньше всего мне хочется, чтобы ты боялась меня.

Я понятия не имею, как ты все это воспримешь, поэтому я не стану писать тебе письмо на следующей неделе. Но упрощу тебе задачу, насколько это возможно.

Если ты уже знаешь, что не захочешь меня увидеть, когда меня выпустят, надень черное. Я не буду злиться, я клянусь. Я знаю, мы никогда не подозревали, что все зайдет так далеко.

Или если ты хочешь этого, и хочешь, чтобы я отыскал тебя в городе, надень зеленое.

Если ты пока не знаешь, чего хочешь, не одевай ни один из этих цветов. Я буду держаться в стороне до тех пор, пока не получу от тебя намек, что ты пришла к решению. Если я ничего не услышу до первого января, я сделаю все возможное, чтобы забыть о тебе. Или, по крайней мере, забуду о возможности когда-нибудь быть с тобой. Скорей всего, я никогда не забуду, что чувствовал эти последние месяца с тобой. Это было так реально, словно внезапно открылось окно, за столько лет без солнечного света или свежего воздуха.

Как бы там ни было, увидимся в пятницу. В последний раз в этом месте, а, возможно, и в последний раз вовсе. Если ты точно знаешь, что больше никогда не захочешь меня увидеть, ПОЖАЛУЙСТА, надень черное. Лучше я разочаруюсь сразу, чем буду жить с ложной надеждой, если твое решение уже сделано. Ты кажешься той девушкой, которая не любит причинять боль человеческим чувствам. Хотя ты можешь, причинить боль мне. Это нормально. Я прошел через многое и пока все пережил.

С уважением, Эрик».

Я перечитала письмо во второй раз, затем убрала его в сторону. Снаружи просигналила машина, и я подпрыгнула.

Я сильно потерла лицо.

— Дерьмо.

Было ли мне дерьмово? Так я должна была себя чувствовать?

Да кому, какое дело, как я должна себя чувствовать, — а что вообще я чувствую? Я попыталась прислушаться к своему телу, но адреналин был оглушительным, словно ураган.

Я напугалась, бесспорно. Напугалась Эрика? Возможно. Или напугалась, что за одно письмо мои бесформенные, приятные иллюзии окрепли и распались, и мне остались одни осколки. Испугалась, что оба моих выбора были идеально ужасающими.

Одеть зеленое, и броситься в его объятья. А потом узнать, что у нас нет ничего общего, кроме этих писем. Или узнать, что он опасен не только для того мужчины, на которого он напал. Возможно, не сразу. Возможно, медленно, так же, как Джастин показал свое истинное лицо.

Наконец, я сделала то что, должна была сделать, когда он дал мне, то первое письмо. Я просмотрела его преступление.

Разбой со смертоносным оружием, с намерением искалечить. Осужден от 5 до 8 лет на пребывание в исправительном учреждении Казинс и оштрафован на 5, 000 долларов.

Дерьмовое. Дерьмо.

От пяти до восьми лет? Очевидно, Джейк обобщил, когда сказал мне о десяти. Но эти детали сейчас мне не помогут. Я нуждалась в них несколько месяцев назад — нуждалась, но страшилась их. Поставила удовольствие этих диких фантазий превыше своей собственной чертовой безопасности.

Надеть черное, и держаться в стороне. А потом узнать, что он не исполнит свои обещания и не оставит меня в покое. Или узнать, что он исполнит их, и тогда-то, что у нас было, просто… закончится.

Просто исчезнет, словно мы убили это? Самая яркая вещь, которую я испытала за последние пять лет смерти, холод, потухший быстрей, чем успел разгореться.

Три выбора, напомнила я себе. Не надевать ни зеленого, ни черного, взамен смириться с неопределенностью. Это не сильно отличалось от черного варианта, не считая предложенного нам обоим злобного подарка в виде надежды.

Мне нужны ответы. А это означает, что придется задать вопросы, которые я решила намеренно никогда не спрашивать у этого мужчины.

* * *

В следующую пятницу на мне не было ни черного, ни зеленого, и я сомневалась, что когда-то так волновалась, проходя через комнату отдыха позади Шонды. Даже в первый день. Я не искала его взгляда, но чувствовала его, как и прежде. Я никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя столь странно, шагая мимо этого человека, игнорируя его, слишком боясь увидеть его лицо, зная, что он, должно быть, умирал всю неделю, молясь увидеть меня в своем любимом зеленом. Где-то, в моей периферии, мужчине было больно. Мужчине, которого я любила. Мужчине, которого я никогда на самом деле не знала. Мужчине, который задолжал мне ответы.