Выбирает лакомые кусочки, остальное – приятелям, дружба дружбой, а вкусненькое врозь. Часто ему приходится охранять остатки еды от старой хитрой вороны, которая прилетает во двор, садится на «конёк» сарая и ждёт удобного случая, чтобы поклевать из миски.

Пёс невзлюбил птицу и прозвал её Плутовкой за то, что она норовит стащить кусок покрупнее, не считаясь с хозяином двора. Его раздражал и её каркающий голос.

Вот и ныне[1] она сидит нахохлившись на излюбленном месте, изображая безразличие к происходящему возле будки, но нет-нет да и каркнет, бросив «чёрный» взгляд в сторону собачьей кормушки.

Сегодня Другу принесли овсяную кашу с куриными потрохами. Унюхав вкусный запах, пёс восторженно заповизгивал и, виляя хвостом в знак благодарности, лизнул хозяйке руку. Она дружески потрепала пса за ухом и погрозила Плутовке кулаком. Друг вытаскал из миски что повкуснее, жадно прищёлкивая зубами, сделал несколько хапков каши.

Сытый и довольный, он уже не обращал внимания на выпавшую из кормушки косточку. Присел и посмотрел в сторону Плутовки, которая наблюдала, с каким аппетитом ел пёс.

«Ну что, каркуша-хрипуша, я тебе ещё устрою трёпку!» – подумал пёс и улёгся у грядки с подрастающей картовницей. Развалился, вытянулся во весь рост, но так, чтобы не выпускать из виду Плутовку.

Ворона, вероятно, по-своему поняла поведение пса и перелетела с крыши на поленницу, от которой до миски было рукой подать. Друг наблюдал за плутоватой птицей и был готов проучить шкодливую. Ворона стала прогуливаться по уложенным поленьям, озираясь и опасливо поглядывая в сторону собаки. Голод, видно, так одолел её, что она совсем потеряла страх.

Она явно метила взять косточку с лёта, так привлекательно и близко лежавшую от неё. Даже не взмахнув крылом, она устремилась к добыче. Но Друг не дремал. Взмах его лапы, удар, – и ворона, не желая того, полетела в картофельную ботву.

Перевернувшись в воздухе, она громко прокричала:

– Ка-ар-р-р! – и, взмахнув крыльями, подалась в сторону забора. Уселась на штакетину и несколько раз прокричала ругательное «кар-р-р-кар-р».

Довольнёхонький, Друг вскочил на все четыре лапы и пролаял: «Гр-раф! Гр-раф! Гр-раф!» Что на собачьем языке, как я понял, обозначает: «Ура! Ура! Ура!»

Удовлетворённый собой, он стал заигрывать с хвостом, и вконец развеселившись, крутился то в одну, то в другую сторону, пытаясь поймать его кончик. Когда это удавалось, довольно рычал, покусывал его, пока хвост опять не выпадал из пасти.

Запыхавшись и высунув язык с чёрным родимым пятном, он подошёл к блюду и жадно стал лакать воду, ловко подхватывая языком.

Напившись вдоволь, Друг прилёг около будки, не упуская из виду миску. Пёс уже намеревался вздремнуть, но тут появились синицы, они прилетели пособирать остатки собачьей пищи. На правах хороших знакомых расселись на конуре, поленнице и завалинке дома. Посвистывая кто о чём, подлетали и перескакивали, приближаясь всё ближе к миске.

Пёс доброжелательно относился к этим маленьким шустрым птичкам. Тем более, что они были для него вестниками новостей, но не смел им позволить склевать кашу, которую берёг для Моськи и Коськи. Он встал, недовольно встряхнулся и тявкнул. Птички замолчали. Друг, глядя на стаю пернатых и виляя хвостом, предупредительно зарычал. Малютки пощебетали меж собой и дружно упорхнули за сарай. Друг для порядка поворчал, огляделся по сторонам и взглянул на небо. Солнце поднялось высоко и стало припекать.

«Вот уже и полдень, а Моськи и Коськи всё нет. Наверно, сегодня их накормили сытно, и они, довольные, играют вдвоём», – размышлял про себя пёс. Друзья как-то жаловались ему, что хозяин не балует их и редко даёт вкусненькое.

В ожидании друзей, Друг начал яростно грести землю. Быстро-быстро перебирал передними лапами, песок летел из-под него во все стороны, а он рычал и всё глубже рыл. Останавливался, смотрел на проделанную работу, тыкался мордой, проверяя глубину, и снова принимался грести. Наконец яма была готова. Он обошёл её вокруг, оценивающе осмотрел и вальнулся, словно в прохладную ванну, блаженствуя, давая остыть своему разгорячённому телу.

Пёс задремал. Только-только ему начал сниться сон про далёкое щенячье детство, как донеслось знакомое весёлое тявканье. Друг встрепенулся, навострил уши. Он не ошибался: это голоса Моськи и Коськи.

«Ну наконец-то», – подумал пёс. Не спеша вылез из прохладной ямы и стряхнул с себя песок. Друзья бежали по деревянным мосткам, а Друг, переступая с лапы на лапу, радостно поскуливая и помахивая хвостом, встречал гостей. Шустрые, довольные собачонки подбежали к Другу.

У собак нет лапопожатий, вместо человеческого приветствия они обнюхивают друг друга, доброжелательно виляя хвостами. Поздоровавшись с друзьями, пёс засуетился и несколько раз тявкнул, приглашая гостей отобедать.

Друзья не стали ждать повторного приглашения и ринулись к миске с кашей. Коська прыгнул, схватил косточку и, с удовольствием похрустывая, съел. Моська посмотрела на брата осуждающе и даже зарычала, выражая недовольство.

Собаки сунули мордочки в миску и с удовольствием стали уплетать кашу с потрохами. Нет-нет да и рыкнут друг на друга, а то и пытаются укусить. Наблюдая за ними, Друг радостно повизгивал.

Наевшись, гости стали играть с хозяином. Они прыгали на него то спереди, то сзади. Он увёртывался и пытался поймать их, но они ловко отскакивали в сторону, а цепь не давала ему возможности догнать шалунов.

Коська сумел даже запрыгнуть на спину Друга и, визжа от восторга, прокатился верхом. Наигравшись вдоволь, друзья по очереди подошли к блюду и с наслаждением налакались водицы.

Прилегли на землю, высунули из пасти языки и, часто-часто дыша, стали наблюдать, как мухи кружат над объедками. Скоро им это наскучило. Моська и Коська вскочили, встряхнулись, расправляя слежавшуюся шерсть, тявкнули негромко на прощание и, помахивая хвостами, побежали в деревню. Друг от обиды сердито гавкнул им вслед и отвернулся.

Пёс посмотрел в сторону миски, которую облепили назойливые мухи, и бросился на неё. Он бил кормушку лапами и пытался укусить.

Железная посудина отлетела, Друг рванулся за ней, но цепь удержала его, и он с лаем поднялся на задние лапы, выплеснув своё негодование в сторону валяющейся на борозде миски.

Налаявшись до хрипоты, Друг присел, понуро опустил голову и загрустил. Встал, походил вокруг конуры. От нечего делать опять начал ловить хвост. Это быстро ему наскучило. Он прилёг и уставился взглядом себе под нос.

Издалека донеслось знакомое, но неприятное карканье. Ворона подлетела к сараю и, сделав круг, уселась на своё место.

«Ну, что смотришь, Плутовка-воровка? – мысленно обратился к ней пёс. – Радуешься-не нарадуешься, что я один-одинёшенек? Да и ты не в стае, тоже, поди[2], скучаешь».

Пёс широко зевнул. Послышался щебет.

Это, хлопая крылышками, снова прилетели синицы. Друг был безразличен к птичьим рассказам и новостям и не проявлял интереса к егозившим птицам, которые смело подбирали остатки каши, по-своему переговариваясь между собой.

Он задремал. Что ему снилось, я не знаю, а птахи, склевав остатки, сытые и довольные, весело поднялись в небо и с высоты птичьего полёта громко чивиркали: «Спасибо, спасибо, Друг!»

Николай Николаевич – весёлый, с чувством юмора, доброжелательный человек – работал в ЖКХ сантехником. Работу свою знал хорошо, а потому был востребован квартиросъёмщиками, особенно бабушками, которые любили его за весёлый нрав, вежливость и тактичность. Выполняя заявку в квартире, Николай Николаевич рассказывал им интересные истории и анекдоты, попутно устраняя неисправность. В знак благодарности бабули потчевали его пирожками с чаем, а иногда и водочки наливали. Николай Николаевич, будучи человеком вежливым и дабы не обижать добрых старушек, от угощения не отказывался.