Свистков назвал шестизначное число. Коновалов усмехнулся, и сказал:

– Врёшь, наверное, империалистическая морда. Надеешься сбежать, пока я буду звонить неведомо куда. Не надейся, не сбежишь.

Родион вышел из кабинета, запер дверь на ключ, и быстрым шагом направился к проходной. Там в вестибюле на стене висел обычный городской телефон. Народу было мало, и суровая вахтёрша выпустила его на минутку для важного разговора по этому телефону.

На память Родион не жаловался. Он набрал телефонный номер, который продиктовал Свистков, и услышал чёткий баритон – «Суворов у аппарата». Родион тут же повесил трубку. Он понимал, что связался с могущественной организацией, которая могла легко его размазать, и чтобы подстраховаться свидетелями, принялся звонить в милицию.

Родион назвал себя, место работы, цех, участок, а затем без передышки доложил о задержании империалистического диверсанта Свисткова по кличке Иванов, который хотел спалить завод. В данный момент шпион зафиксирован в кабинете комсорга цеха.

Повесив трубку, Родион посмотрел на вахтершу и решил, что заводская охрана тоже сгодится. Он подошёл к солидной женщине в синей форме и сказал:

– Тёть, до милиции дозвонился, а они почему-то медленно реагируют.

– А в чём дело?

Зная, что на «шпиона» эти здравомыслящие люди не клюнут, Родион пояснил:

– Там в кабинете комсомольском один тип хулиганит. Похоже, что пьяный.

– Чего сразу нам не сказал? Надо будет, мы сами патруль вызовем. Где это?

Родион дал ей координаты, и отправился обедать. Голодный желудок на время заслонил все проблемы. Подходя к заводской столовой, он столкнулся с Акимом. Ласкирёв спросил:

– Что, уже? Всё нормально?

– Да. Хорошо, что я тебя встретил. Теперь наверх идти не нужно. Кабинет я запер, возьми свой ключ. Сейчас туда уже, наверное, маляры пришли, ждут.

– Ничего страшного, у них запасной ключ имеется.

Коновалов отправился утолять голод, а Ласкирёв поднялся в красный уголок, взял приготовленные бумаги, и пошёл с ними в заводоуправление. Проходя мимо своего кабинета, он услышал какой-то стук, но подумал, что это работают малярши, и проследовал дальше.

Свисткова душила злость. Более глупое положение трудно было вообразить. Время шло, но никто не приходил. Иногда слышались шаги в коридоре, но он не обзывался. Горланить «Караул» было как-то не к месту, да и лишние свидетели были ни к чему. Боли в ушибленном теле притихли, пальцы на руках шевелились, и Свистков решил для начала отвязаться от подмостей. Для этого нужно было из неудобной позы встать на ноги. Однако сделать это оказалось не так-то просто. Привязь, сделанная бывшим шорником, сильно ограничивала манёвр. Свистков поджал одну ногу, приподнялся, и встал на одно колено. Но при попытке развернуться, он стукнулся головой о доску, нога скользнула по полу, Свистков дёрнулся вслед за ней, и этим движением завалил на себя подмости, которые больно ударили его по спине. Вдобавок он приложился лицом о грязный пол. Нос не разбил, но физиономию вымазал. Именно эти звуки слышал уходивший Ласкирёв. Но всё это были мелочи по сравнению с тем, что на него упала открытая банка с краской, и он оказался в центре воняющей уайтспиритом лужицы салатного цвета. В попытках избавиться от упавших подмостей, он ещё больше вымазался в краске, и теперь его стало трудно узнать. Импортные вещи оставалось только выбросить на помойку.

Коновалову хотелось посмотреть на дальнейшие события, но едва он покушал, как перерыв закончился, и нужно было идти на участок крутить гайки. Подходя к цеху, Родион заметил вывернувший из-за угла милицейский бобик, и понял, что всё идёт как надо, лишь бы кто-нибудь не освободил Свисткова раньше времени. Маячить на глазах у прибывших блюстителей не стоило, и он заторопился на рабочее место. Всё-таки Родион нервничал. Саня это заметил, и предложил ему сигарету, которую он машинально закурил, чего обычно не делал. Родион знал, что за ним обязательно придут.

Между тем события наверху развивались немного иначе, чем предполагал Коновалов. Он выпустил из виду звено маляров. Когда эти женщины зашли в кабинет, то при виде странного человека, учинившего разгром, застыли от удивления на пороге. Раздражённый Свистков приказным тоном рявкнул, чтобы они немедленно его освободили. Женщины подошли, и начали поднимать козлы, но, заметив, что мужчина к ним привязан, испугались, и положили всё обратно. Всякие непонятные ситуации легче всего объясняются состоянием опьянения. Полная малярша сказала худенькой: – «Подруга, да он пьяный! Развяжем, а он на нас бросится. Надо сообщить в милицию. Целую банку краски разлил, скотина». Свистков усугубил своё положение тем, что обозвал женщин суками, и обещал им всякие неприятности. Малярши были привычны к пьяным выходкам мужиков, и ответили ему в том же стиле. Выходя из кабинета, они столкнулись с двумя вохровцами прибывшими по сигналу Коновалова. Вахтеры посмотрели на зелёного матерящегося человека, решили, что здесь какой-то криминал, и уже хотели вызвать милицию, но в этот момент прибыл вызванный Родионом наряд. Зелёного человека развязали, поставили на ноги, и после проверки документов увезли в отделение. История выглядела странно, но все, кто видел измазанного в краске Свисткова, пришли к выводу, что это был просто пьяный дебошир. Но кое-кто знал, что Родион замешан в этом деле.

За Родионом пришли часа через полтора. Оба сотрудника КГБ выглядели молодцевато. Им было слегка за тридцать. Они показали документы мастеру Анатолию Ивановичу, и предложили Коновалову пройти с ними для беседы. Никуда они его не повезли, а поднявшись наверх, устроились в небольшом кабинете начальника отдела кадров, который деликатно испарился. Оперативники работали по правилам. Один из них уставился на Родиона тяжёлым неподвижным взглядом, и вёл в допросе основную партию. Родион про себя обозвал его Суровым. Второй старательно изображал простецкого парня, а в беседе участвовал в основном хмыканьем и саркастическими смешками. Родион дал ему кличку Весельчак. На вопросы Родион отвечал охотно, а лицо его выражало удовольствие от допроса. Но узнав, что Свистков не шпион, огорчился, и с досадой сказал:

– Эх, не повезло! Я всегда мечтал шпиона поймать, в детстве все рассказы о Карацупе прочитал. Я-то думал, что вы меня позвали благодарность объявить, а оно вон как. Я понимаю, что задержание товарища Свисткова на медаль не тянет, но я и почётной грамоте был бы рад. У меня их всего две, да и то со школьных времён.

– За шпионов?

– Нет. Какие в станице шпионы? В одной грамоте сказано, что я образцовый пионер тимуровец, а другую я получил уже в комсомоле за борьбу с пожарами.

– Кого-то из огня вытащил?

– Нет, за профилактику. Золотое было времечко. Я тогда этим занимался вместе с товарищем Худяковым. Вернее под его руководством.

– Пожарным инспектором Худяковым?

– О! Вы тоже его знаете? Выдающийся человек! Он для меня во всём пример. Жаль, что его быстро от нас перевели, а без него мой кружок сразу закрыли. Не успели мы до конца район на ноги поставить.

– Или на уши?

– Понимаю. Ирония. А между тем за три месяца нашей деятельности число пожаров снизилось на ноль шесть процента. И вот так всегда: делаешь людям добро, а они недовольны, да ещё и обзываются. Но были и понимающие люди. Тогдашний секретарь комсомола отнёсся ко мне объективно. Мы накануне райком комсомола оштрафовали, так он вызвал меня и давай ругать за это, а потом выдал мне грамоту, хоть и через силу.

– Почему?

– Потому что я всё делал строго по Уставу. С другой стороны ему деваться было некуда, потому что про меня с Худяковым газеты печатали, и даже в «Правде» была заметка.

После этих слов сотрудники переглянулись, Весельчак подался вперёд, убрал с лица ухмылку, и спросил:

– А с чего ты решил, что товарищ Свистков шпион?

– Так он с самого начала повёл себя как вылитый шпион. Одет в заграничное барахло, по-русски плохо разговаривает, пришепётывает и глазами прядает по сторонам прямо как в кино. Настоящий Пинкертон, только без шляпы. Ходит вокруг да около, намёки делает на радиоголоса и корреспондентов империализма. А я бдительность не утратил, до сих пор не забыл «Коричневую пуговку». Там по одной пуговице шпиона разоблачили, а на товарище Свисткове таких шпионских меток не сосчитать. Или он всё-таки Иванов?