— Я больше так не могу, — прошипела она ему в глаза и вырвалась из его объятий. — Или ты меня поддержишь, или мы переедем отсюда. Почему, как ты думаешь, жившие здесь люди продали дом и уехали? Ты же сам посчитал, что они потеряли на этом не меньше двух с половиной миллионов. Теперь ты понимаешь, почему они это сделали?

Он снова попытался обхватить ее, но она выскользнула и быстро пошла к входной двери.

За углом стоял Халениус и продолжал давиться от смеха.

— Что смешного ты здесь нашел? — спросила Анника, проходя мимо.

— Прости, — сказал он, вытирая слезы. — Правда, прости, но это было невероятно, просто фантастически смешно…

— Рада, что смогла тебя развлечь, — огрызнулась Анника и вошла в дом.

Она была на середине лестницы, когда раздался телефонный звонок.

Пусть Томас возьмет трубку, подумала она, поняв, что не сможет сейчас ни с кем говорить, настолько была измотана. Ее била крупная дрожь, она с трудом ставила ноги на ступеньки.

Неужели жизнь и должна быть такой? — подумала Анника. Почему все в ней так трудно и плохо?

Она оперлась на перила, чувствуя, как по щекам ее покатились горькие слезы.

Сама идея заключалась в том, что они переедут в тихое и уютное место, Томас будет ею гордиться, но она не выдержала и этого испытания. Она вообще ни на что не годится. Как она ни старается, все выходит косо и криво.

«Господи, — подумала она, — ну почему у меня ничего не получается легко?»

— Анника! — крикнул снизу Томас. — Это звонят тебе, из газеты.

Она тяжко сглотнула слюну и закрыла глаза, прижав ладонь ко лбу.

— Я выхожу на работу только завтра.

— До завтра осталось два часа. Они говорят, что это срочно.

«Я не могу, — подумала она, — я в самом деле больше не могу».

— Что случилось?

— Кто-то умер. Утонул в ванне. Кажется, он жил где-то рядом с нами.

— Кто это?

— Мне сказали, что ты его знаешь — в связи со всем этим нобелевским делом. Его имя Эрнст Эрикссон.

Личность, занимавшая ум Нобеля в последние годы его жизни, умерла за триста лет до этого. Ее имя Беатриче Ченчи.

«Немезида» завершила круг жизни Альфреда Нобеля.

Он родился поэтом. Если он и был когда-нибудь в чем-то уверен, так именно в этом.

«Вы говорите, что я — загадка», — пишет он подростком поэму в четыреста двадцать пять строк о Париже и любви. Пишет он и другие стихи — много стихов; он начинает писать роман «Сестры».

Когда Альфреду сравнялось семнадцать, его отец Иммануил понимает, что стремление Альфреда стать писателем — Господи, спаси и сохрани — искренне и неподдельно.

Они жили тогда в царской России, в Санкт-Петербурге, на берегу Невы. Всех, кто не мог уплатить долги, бросали в тюрьму. Дела отца пошли плохо — неужели Альфред хочет видеть своего отца в крепости? По силам ли Альфреду такое бремя? Готов ли он взять на себя ответственность?

Альфред, Альфред, какое они имели право предъявлять тебе такие требования? Это нечестно!

Но он сжигает свои стихи. Он сжигает их все, до последнего. Остаются только два стихотворения, переписанные чужими руками. «Сестры» окончены, но Нобель так и не опубликовал их.

Шли годы и десятилетия. Альфред читает, пишет письма, собирает огромную библиотеку. Из всех безответных любовей, мучивших Альфреда Нобеля, самой великой была и осталась любовь к литературе. Со временем он решает, что должен наконец — наконец! — сохранить верность самому себе.

В прозаической драме, написанной для театра, поэт Альфред расскажет правду о жизни и смерти. Обрамлением этого рассказа он выбирает классический сюжет о трагической судьбе семейства Ченчи.

Поэт сводит беспощадные счеты с церковью и обществом. Уже в первой сцене он пишет: «Нет справедливости ни здесь, ни за могилой».

Прикрывшись маской юной Беатриче, он восклицает: «Я мститель за поруганную невинность и растоптанную справедливость».

Сведение счетов невероятно жестоко. Беатриче, жертва насилия, пытает своего отца насильника и замучивает его до смерти. Она льет расплавленный свинец ему в уши, выбивает ему зубы, наслаждаясь этим действом. «Твои крики не трогают меня. Никогда в жизни не слышала я музыки слаще».

Альфред очень доволен пьесой. Он пишет Берте фон Зуттнер, что написал пьесу в «поэтической прозе» и сценический эффект получился очень хорошим.

Он пытается перевести пьесу на норвежский и немецкий языки, но терпит неудачу.

Тогда он решает напечатать пьесу по-шведски и просит молодую жену священника, Анну Сёдерблом, прочитать гранки. Анна Сёдерблом — жена Натана и живет в Париже.

Типограф живет там же, по адресу Рю-де-Сен-Пер, дом девятнадцать.

Гранки, которые должны быть доставлены молодой женщине, озаглавлены:

Пьеса окончена, Альфред. Она готова в тот день, когда ты умираешь!

Отпечатанная книга, духовное завещание Альфреда Нобеля, поэта, стопками сложена в доме пастора Натана Сёдерблома в доме шесть на улице де-Тур-де-Дам.

Книгу читает пастор, читают родственники пастора, читают его коллеги — другие пасторы, и все сходятся в одном:

Надо помнить промышленного магната, а не личность.

Хвалу возносят его деньгам, а не его творчеству.

Никто не хочет критического сведения счетов с церковью, никто не желает связываться с драмой насилия об инцесте, с жестоким словом правды об обществе, сказанным из могилы.

Никто не желает признать Альфреда поэтом.

Пастор сжигает книги.

Он сжигает весь тираж, за исключением трех экземпляров, и они сто лет лежат, спрятанные от посторонних глаз.

Тебе заткнули рот, Альфред, раз и навсегда.

Тебя снова в последний раз обвели вокруг пальца и подло обманули.

Но теперь с этим покончено.

В полночь пошел дождь. Небеса разверзлись, и на долю секунды местность осветило вспышкой кристально-чистой молнии.

Анника торопливо зашагала к машине, оставленной за забором. Из дома вышли судмедэксперты и принялись укрывать участок и дорожки кусками брезента.

Прикрывают возможные следы и улики, чтобы их не смыло дождем, подумала Анника. У экспертов было еще полно работы в доме, но они понимали, что потом им придется так же тщательно обследовать и сад. Люди быстро и сноровисто работали под дождем. Покончив с делом, они вернулись в дом.

Анника прикусила губу. Дело начинает принимать действительно странный и зловещий оборот. Почему эксперты так долго работают в доме?

Она достала из сумки сотовый телефон и позвонила на пост дежурного по отделу криминальной полиции. Слушая бесконечные длинные гудки, она смотрела на окна дома, но которым косо стекали струи дождевой воды.

Дом Эрнста Эрикссона находился всего в километре от Винтервиксвегена по направлению к Юрсхольмскому рынку. Это была классическая, построенная в двадцатых годах двухэтажная вилла с желтыми стенами. Сад был таким же непритязательным, как и ее собственный, но на заднем дворе здесь был большой пруд.

Дом был освещен ярко, как рождественская елка. Вспышки фотоаппаратов соперничали в яркости со вспышками молний. Было видно, что криминалисты осматривают весь дом. Один раз в окне второго этажа мелькнула гавайская рубашка. Значит, К. тоже здесь. Когда Анника приехала на место преступления, здесь были уже подразделения городской и криминальной полиции. Эксперты-криминалисты прибыли через пятнадцать минут.

Она снова посмотрела на дом, на ярко освещенные окна.

Полиция, совершенно очевидно, считает, что Эрнст Эрикссон был убит, но почему?

В редакции ей сказали, что он утонул в ванне. Это рассказал один из сотрудников газеты, весь день слушавший полицейское радио.