На мгновение Шюман испытал чувство острой жалости к себе. Владельцы газеты не испытывали к нему доверия и рассчитывать на весомый пост в их империи он не мог.

– Приехала Анника, – раздался по селектору голос Янссона.

– Зайдите ко мне, – ответил Шюман, наклонившись к аппарату.

Интересно, кто ее сегодня одевал? Анника вошла в кабинет главного редактора в ковбойских сапогах, в черном клетчатом жакете, с огромной грязной сумкой и в розовой кружевной юбке. Волосы она собрала в высокую прическу, а вместо заколки воспользовалась шариковой ручкой.

– Адвокат подтвердил, что она не может писать о стрельбе и обо всем, что произошло непосредственно после нее, – сказал Янссон, плюхаясь в кресло. – Она также не имеет права давать интервью или каким-либо иным способом распространять эти сведения. Уголовное преследование за разглашение не предусмотрено, но зато грозит огромный штраф. Одному богу ведомо, как они могут совмещать оба эти решения…

– Что ты видела? – спросил Андерс Шюман.

– Как ты сам только что слышал… – начала Анника Бенгтзон, утонув в кресле. Она была бледна и немного взвинчена. На лбу выступили капельки пота.

Главный редактор махнул рукой. Анника съежилась под его взглядом, не имея сил протестовать.

– Я очень хорошо видела женщину, которую они подозревают в убийстве, – сказала она. – Очевидно, там было мало людей, которые…

Она провела рукой по волосам и случайно выдернула из прически ручку. Вся копна волос упала ей на лицо.

– Я провела три с половиной часа в штабе национальной криминальной полиции, пытаясь составить фоторобот этой девушки. Вышло не очень хорошо, но полицейские говорят, что это лучше, чем словесный портрет.

– Значит, ты видела убийцу? – спросил главный редактор, смутившись от своего неподдельного волнения. – Значит, стреляла женщина. Ты видела и сцену убийства?

Анника неуверенно посмотрела на свои лежавшие на коленях руки.

– Убитая смотрела на меня, – сказала Анника и, подняв голову, посмотрела в глаза шефа. – Она смотрела на меня, умирая.

– Каролина фон Беринг? Ты видела, как ее застрелили?

Анника машинально отбросила с лица волосы и закрепила их ручкой. Отвечая, она устремила взгляд куда-то поверх крыши русского посольства.

– Она смотрела на меня как-то особенно, – сказала Анника Бенгтзон, глядя в окно и сцепив руки на коленях.

– Тебе нечего сказать нам, твоим работодателям?

Она посмотрела на Шюмана, по лицу ее пробежала мимолетная тень.

– Я не знаю, что делает полиция, помимо того, что видела своими глазами. Думаю, что вы информированы гораздо лучше меня. Полагаю, что теперь мало кого интересует аромат духов королевы Сильвии.

Андерс Шюман подавил раздражение и обратился к ночному редактору:

– У нас есть возможность обойти запрет?

– Если верить адвокату, то нет.

Шеф встал, не в силах усидеть на месте.

– Этого я и боялся, – сказал он излишне громко и в отчаянии всплеснул руками. – У нас уникальный свидетель, но полиция связала нас по рукам и ногам. Закон о терроризме в действии. Нам запретили писать о самом громком преступлении, и на каком, спрашивается, основании? Ведь мы пока еще живем в демократической стране!

Янссон бросил взгляд на часы, недовольный, как всегда, ненужной эмоциональной вспышкой.

– Глава двадцать третья юридического процедурного акта, – сказала Анника, – параграф десятый, заключительный раздел. Показания ключевых свидетелей засекречиваются руководителем расследования в случаях особо серьезных преступлений. Это очень старый закон, призванный предотвратить утечку информации, которая может повредить следствию.

– Всегда найдутся разумные причины для того, чтобы ограничить свободу слова, – сказал Шюман, погрозив пальцем подчиненным. – Но как они вообще смогли такое допустить? Неужели в ратуше не было охраны?

Анника Бенгтзон потерла ладонями глаза.

– Конечно, она была, но нобелевский банкет никогда не считался особо опасным и рискованным мероприятием. Уровень обеспечения безопасности не менялся уже много лет. Полиция работает совместно со службой безопасности, организаторами банкета и администрацией ратуши. В этом нет ничего необычного.

– Полицейские охраняют входы и выходы, а люди из службы безопасности работают в зале, – подытожил Шюман.

– Именно так, – устало подтвердила Анника. – Оцепление вокруг ратуши никогда не бывает слишком плотным. Охраны намного больше в концертном зале, во время самой церемонии награждения. Там блокируют Верхний рынок и часть Королевской улицы…

– А телохранители? – спросил Шюман. – Где они были, черт бы их побрал?

– Полиция безопасности никогда не распространяется о личной охране, – сказала Анника. – Но существуют правила, согласно которым осуществляется полицейское сопровождение членов правительства, королевской семьи, высокопоставленных гостей из-за рубежа. Полиция в таких случаях выполняет определенные уставами функции…

Андерс Шюман поднял руку, заставив Аннику замолчать.

– Я говорю о полной неспособности полиции работать! – сказал он. – Как такое вообще могло произойти? Я хочу сосредоточиться именно на этом! Полиции не удастся умыть руки, оправдываясь отсутствием нужного законодательства…

– Не хочешь ознакомиться с обзором утренних изданий? – спросил Янссон, неловко поерзав в кресле.

Андерс Шюман, побагровевший от обуревавших его чувств, сел за свой стол и знаком велел ночному редактору продолжать.

– У нас практически нет снимков места преступления, – заговорил Янссон. – Ульф Ольссон, этот идиот, обожающий снимать знаменитостей на разных событиях, сделал пятьсот снимков принцессы Мадлен, но ни одного снимка события преступления. У него, видите ли, была неподходящая диафрагма и камера с неважным разрешением. Анника сделала несколько фотографий в Золотом зале, когда ратуша уже была оцеплена, – таких снимков нет больше ни у кого, – но снимки сделаны сотовым телефоном, и их качество оставляет желать лучшего. Один снимок мы разместили на восьмой полосе, один – на девятой. Двое судмедэкспертов у лужи крови. Очень сильные фотографии.

– Что еще у нас есть? – поинтересовался Шюман.

– Мы продолжаем следить за Шведским телевидением, не выпустят ли они какой-нибудь материал, но они пока ничего не передают. Камера работала в Золотом зале в момент преступления, но она, к сожалению, была установлена возле оркестра. Вопрос заключается в том, что они сняли и что выпустят в эфир.

– Конечно, они ничего не покажут, – сказал Шюман. – Зачем им это нужно?

– Но это же совершенно особый случай, – возразил Янссон.

Шюман едва не задымился от злости.

– В чем дело? – спросил он. – Что делает это убийство таким особенным, кроме того, что оно было совершено в таком месте и в такое время?

– Это тройное убийство, – сказал Янссон. – Второй охранник только что скончался, третий находится в критическом состоянии. Никто не считает это рядовым убийством.

– У убитых охранников, наверное, были жены и дети, – заметила Анника.

Шеф снова встал:

– Значит, это убийство настолько необычное, что ради него нам нужно новое законодательство? Оно такое особенное, что нам понадобился новый набор этических правил?

Анника Бенгтзон посмотрела на часы, потом переглянулась с ночным редактором.

– Что еще у нас есть? – спросила она.

– У ратуши, на улице, было много внештатных фотографов, так что много материала есть у них. Весь город оцеплен, так что на большинстве фотографий мы получим угрюмые лица полицейских и военные машины. Страницы десять и одиннадцать – полиция на охоте.

Андерс Шюман не мог сидеть, он встал и подошел к окну, став спиной к русскому посольству.

– Планирует ли полиция в ближайшее время начать аресты? – спросил он.

– Лодка, на которой бежала убийца, была обнаружена в Грендале. Полиция думает, что дальше она поехала на машине к югу, в Сёдерталье. Возможно, у нее были сообщники – один в лодке, другой в машине.