Что с палками? Прямо на наших глазах они ломают их надвое и делают короткие копья, которые втыкают в землю. Надо спасать наше снаряжение!

- Попортят же! - взвизгнул Серёга.

Внезапно, откуда ни возьмись показались собаки. Курчавые четвероногие пронеслись за спинами шикоедов побежали в наше укрытие.

Всю контору же спалят! - шепнул мне Серёга.

Он прав. Они загавкали! Нет! "Замолчите, глупые, замолчите!".

К сожалению, собаки мысли читать не могут, а потому, весело виляя хвостиками и проскальзывая на повороте задними лапками, звонко лаяли. Вскоре они облепили нас и стали обнюхивать. Вот что значит не охотничьи! Так бы порвали, как тузик грелку. Но, вероятно, с приходом этого сумасшедшего учёного необходимость в охране и защите как таковая отпала и навыки растерялись, а дрессировкой никто, конечно, не занимался. К слову, машины Филинова не наблюдалось. Одни колеи, слегка припорошённые снегом. "Уехал, чтобы не видеть нашу смерть... Смело, смело...".

Собачки гавкать перестали, но привлеки ненужное внимание. Шикоеды приподнялись и принялись посматривать на наше укрытие.

- В сугробы!

Мы молниеносно проскользнули по левую сторону от шикоедов, тогда как они смотрели в правую, и нырнули в сугроб. Собаки тоже. Снег пролезал куда только мог, о шивороте и говорить нечего, это так, ещё цветочки. Перемещаясь на корточках, я цеплялся выпрямленной больной ногой за ветки и какие-то кустарники, занесённые по самую макушку. Холод одолевал неимоверно! Челюсть то билась о колени, то громко стукала о верхний ряд зубов. Проблема не отставала. Если продолжится - вычислят.

Мы ползли вокруг поляны, по периметру. Шишкоеды более или менее успокоились, когда увидели, что собаки куда-то свернули. Наверное, подумали, что "охотятся" за диким зверем.

- Дима, мясо! - негромко сказал Серёга.

- Кидай!

Громадный кусок говядины запарил в воздухе и плюхнулся метров за двадцать где-то в буреломе. Таксы сразу же ломанулись за ним, протискиваясь между поваленными деревьями, обступили его, борясь за добычу. Они совершенно забыли, что сегодня днём стащили этот самый кусок. И потому усердно толкались и скалились. В отчаянной борьбе они больше про нас не вспоминали. Одной проблемой меньше.

Тем не менее интерес собак не перебил интереса шишкоедов к нашему спасительному билету отсюда. Они по-прежнему гнули и силились сломать палки, две уже удалось. Осталось четыре - необходимый минимум, при котором я и Питонов сможем покинуть это место.

- Серёга, найди какую-нибудь головёшку, мы сейчас зайдём на них со спины. Ты берёшь левого, а я правого. Вперёд! - прошипел я.

Мой помощник беспрекословно выполнил приказ и через полминуты сжимал в ладони довольно увесистою корягу. Я времени тоже зря не терял и выискал себе самое настоящее полено, небольшое правда, но всё же.

- Давай!

Мы чуть слышно поползли в направлении поляны. Трещали сухие ветки, но, стоит признать, как-то тихо. Большую часть шума создавали мои болоньевые штаны, как будто целлофановые пакеты тёрли друг о друга. Поэтому я широко расставлял ноги, словно морская звезда. Несло расплавленной пластмассой. Вот мы со смертоносным оружием подползли к последним соснам перед открытой поляной.

- Вырубаем их и за помощью, - сказал я.

- Да, погнали! - выдохнул Серёга, и мы стремглав понеслись на этих саботажников, не выполняющих элементарные нормы безопасности.

Штаны уже издавали даже свист. У Серёги надулись щёки от встречного потока ветра. Оба закинули подручное оружие на правое плечо, чтобы сразу с замахом бить. Но приключилась беда: мы не рассчитали расстояние, и противники встретили нас не спиной, а гордо расправленной могучей грудью.

- Разноси их! - крикнул Питонов.

Мы схлестнулись в неравной битве за возможность спастись и не стать жертвами безумного учёного. Я, как и планировал, ударил с плеча по "моему" шишкоеду, но тот предательски пригнулся, и всю мою мощь поглотил воздух. Пролетела дубинка - он сбил меня с ног и повалил в снег, куда я приземлился прямо на живот. Удачно вышло то, что моё полено чудным образом не выскочило у меня из руки, и я наощупь швырнул её с разворота ему в морду. Шикоед упал и закричал. Несмотря на то, что они должны были надышаться зловонием, разносившимся повсюду, и превратиться в медленных ленивцев, они сохраняли изумительную подвижность.

У Серёги всё было намного хуже. Его удобная коряга к тому времени валялась поодаль переломленная. Питонов вышел, что называется, с голыми руками на огромную гориллу, да ещё и с нехилыми такими клыками. Из-за этого казуса ему всё прилетали и прилетали оплеухи от огромного шишкоеда. Я подбежал сзади и хлопнул поленом по затылку, тот упал.

Вдруг из шалашиков начали появляться другие наши пленители. С каждой секундой количество их возрастало и возрастало. Вероятно, проснулись от крика поверженного мною шишкоеда, который выл уже пуще прежнего. Кто-то, ещё заспанный, сбил корзинку с запасами, и мне это напомнило о недавнем налёте белок. Показался вождь. Со свирепым и полным ярости лицом он схватил дубинку и, оскалив желтые зубы, растолкал всех, чтобы только достать нас первыми. Правый глаз открывался не полностью, отлежал, наверное...

- По коням! Лыжи бери! - ору я во всю глотку.

Мы тотчас метнулись к ним, подхватили и побежали к колеям, проделанным машиной Филинова. Меня раскачивает туда-сюда, как пьяного, надорванная нога горит, словно паяльник поднесли. Серёга вырвался вперёд. Вот он бросает лыжи на снег, щёлкает клеммами, плотно сжимает палки и рывком толкает себя лес, съезжая с поляны.

Я за ним. Кидаю лыжи, пробую вставить ботинки. Как вдруг мою и без того больную ногу пронзает что-то острое, ниже колена. Невыносимая боль. Я рухнул на землю, палки попадали рядом. Запрокинул голову. Вижу перевёрнутых, разъярённых шишкоедов, крутящие дубинки и тому подобные вещи. Картинка тускнеет, затем и вовсе испаряется...

Нагулялись

Прихожу в себя в карете скорой помощи, причём как-то быстро прихожу. Разом буквально. Визжит сирена, машину колбасит на ухабах. Видимо, едем ещё за городом. Лежу на носилках специальных таких, на которые больных таскают. Правая нога плотно забинтована, боли нет. Хорошо. Полусонное, расслабленное состояние. Рядом сидит Александр Тимофеевич с Сашкой и два человека в белых халатах. Кругом полно каких-то ампул, бинтов, шприцов. Справа стоит внушительный раздвигающийся ящик, обычно носимый с собой врачами на дом в случае вызова. Лежу полуголый, штанов нет, куртки тоже. Как в тумане нахожусь. Сашка с перекинутой через плечо лангетой иногда вздрагивает от своих же неосторожных телодвижений. Стёкла запотели, как будто кто-то намеренно дышал на них струёй тёплого воздуха. Вспомнилась шутка про похмелье...

"Смог, однако, Серёга! Я, когда "засыпал" думал, что не доберётся... Очень уж холодно было... Красавчик! Реабилитировался!".

- Дима, не переживай, всё в порядке, мы едем в больницу, засыпай, - ласково проговорила медсестра.

Я послушался больше не её слов, а свой истощённый и обмороженных организм, хотя, надо признать, слова тоже изрядно способствовали погружению в страну грёз.

Что снилось - не помню. Только маленькие обрывки недавних событий, то Серёга мелькнёт, то Филинов и с вождём обсуждают чего-нибудь. Толком ничего неясно. Однако мне показалось, что пребывал я в стране грёз слишком уж долго. Обрывки мыслей лились и лились, словно недавно открытый подземный источник. Под конец стало уже и вовсе невыносимо. Сны переросли в кошмары, и я чувствовал, что сильно ворочаюсь, ощущал мягкую и невероятно удобную кровать, по сравнению с той, которая была в корпусе на лыжной базе, не говоря об последнем моём лежбище - помойной яме.

Помаленьку начали протискиваться звуки, и я проснулся, чрезвычайно обрадованный прервавшимся кошмаром, где, как и раньше, ничего нельзя было разобрать. Больница. Это моментально понятно по капельнице около моей кровати, которая, между прочим, имела функцию регулировки угла наклона, чем впоследствии я не раз баловался, и по прозрачной трубке, отходившей от неё и заканчивающейся длинной иглой, вставленной мне в предплечье. Слева широкое окно выдавалось куда-то на улицу, причём довольно спокойную, ни единого звука не прорывалась сквозь него. По истине гробовая тишина. Подле моего ложа стоят два стула, сразу допёр, для кого они. Тем более, на одном висит мамина сумка, вечно расстёгнутая, за что отец часто ругал её, так как украсть из такой проще простого.