В палате никого, наверное, отошли по делам мои сиделки. Нога чешется жутко, этот зуд напомнил мне летний день, когда меня укусил большущий овод. Вот была мука! Две ночи силился, чтобы не сорваться и не расчесать до крови. В конце концов сорвался, о чём потом пожалел...

Так, хлопая ресницами и изучая обстановку, и провёл минут десять. Затем в комнату вернулись родители. Мать расцеловала, когда увидела, а отец по-мужски улыбнулся. Самые разнообразные вопросы посыпались, точно при выгрузке гравия из кузова грузовой машины. Отвечал плавно, будучи одурманенный лекарствами. Выяснилось, что спал я всего ночь, несмотря на мучительно продолжительные сны.

Расспрашивали меня долго, я рассказывал всё, что знал и чём догадывался. Мне внимали с неподдельным интересом. После вопросы задавал я. Но чётких ответов так и получил, оказалось, что о событиях, произошедших там, на поляне, родители не особо осведомлены. Отец, конечно, встретился с Александром Тимофеевичем, но тот очень смутно и как-то несвязно рассказал о нашем вызволении. А в частности о том, что дорогу, ведущую к поляне, завалили снегом, вернее, завалил её, скорей всего, Филинов, чтобы нас не нашли вовсе. Если бы не Питонов, то сидеть нам в яме, поливаемые грязной водой, и сидеть, пока дубу не дадим... Далее последовал рассказ о прорыве в древнее поселение. Но вот получилось оно не столь фееричным. Хватило одного оглушающего выстрела, для того чтобы даже вождь упал на колени в смирении и повиновении. Подумал, наверное, что это гнев богов. А против Бога не попрёшь. Потом меня с Сашкой без труда отыскали в конце импровизированной деревни за шалашиками и в скором порядке доставили в больницу. Вот и весь рассказ. Информация слово в слово дошла до матери, и теперь и она в курсе всего, и можно не беспокоиться.

Только я кончил свои расспросы, как отец сообщил, что после моей выписки, которая случится буквально на днях, надо будет дать показания в полиции. Мать, конечно, запротестовала насчёт "на днях". "Какие показания? Зачем?" - подумал я. В полицию идти не хотелось, но выбора нет, раз отец так строго говорит об этом.

Чуть погодя, я позвонил Сашке. Он сказал, что ответит на интересующие меня вопросы при личной встрече (опять из себя серьёзного сорокалетнего мужика строит). Серёга на мои звонки не отвечал, и я со стопроцентной возможностью предполагал почему. На тумбочке нашёл книги, оставленные мною в корпусе, видимо, Жирнев отдал... Кстати, а что с Жирневым? Я спросил отца, но он не в курсе. Так я и коротал время, совсем как до этой самой поездки на лыжную базу.

Пролежал я в весьма комфортабельной палате четыре дня (мать упросила), чему был крайне удивлён, учитывая небольшие доходы родителей. Я заволновался ещё больше после этих мыслей. Обнаружили надрыв мышцы и легко лечащуюся колотую рану, нанесённую, видимо, обломком лыжной палки. Попосещал реабилитационные процедуры, хорошо помогающие в таких вещах. Под конец пребывания в больнице надрыв почти целиком зарос, а рана, нанесённая ножом вождя, интенсивно рубцевалась.

Как бы то ни было, наступил заветный день дачи показаний. Поехали вместе с отцом на автобусе. Ехали долго, где-то минут сорок. Я малость поспал, так как вызвали на девять часов, в больнице я привык спать до обеда, пропуская завтрак. Подошли к старому серому зданию, где и располагался следственный комитет (отец просто упростил для меня это отдалённо понятное слово до "полиция", а сейчас я уже сам прочитал название на табличке и стало страшнее и волнительнее прежнего), и как-то несмело зашли вовнутрь. Кругом шныряли высоченные мужики в костюмах с грозными и замотанными тяжёлой и неблагодарной работой лицами, однако чисто выбритые и причёсанные, будто на праздник официальный какой. Подошли к окошку, где принимают направления, и там указали, куда нам, собственно, идти. Ковыляя, я добрался до лифта, и мы поднялись на третий этаж. Дверь лифта отворилась. На железных соединённых меж собой стульях сидел Александр Тимофеевич с Сашкой и Мария Ивановна с Серёгой.

- О! Какого я вижу! Здорово! - громко сказал отец.

- Привет, привет, я так понимаю, вы здесь потому же, что и мы? - Александр Тимофеевич кивнул на сидящих за ним.

- А как же!

- Тогда садитесь напротив, скоро вызовут.

- Здравствуйте, - справился я.

- Ха! Герой! Наслышан, наслышан. Здравствуй, - он протянул свою ладонь с короткими толстыми пальцами.

С Сашкой поприветствовали друг друга словами, так как его панцирь не позволял ему сделать это за руку. Гипс намотали вокруг всего торса, чтобы не давать "гулять" сломанному плечу. Получился и впрямь панцирь, точно у рыцаря перед боем, хотя, кажется, это нагрудник называется... Смотрелся он очень смешно и нелепо, в другой обстановке я бы и заржал, но здесь приходилось сдерживаться. Кончики пальцев его были вымазаны в белой присыпке, дабы микробы не заводились. Наверное, одеваться для него - задача невыполнимая с одной-то верхней работающей конечностью. По его недовольному виду и злобному взгляду на Питонова, я понял, что прощения последний так и не заслужил.

Тем не менее, поздоровался и с ним. Мария Ивановна презрительно фыркнула. "Не удивительно. Считает, наверное, Александра Тимофеевича виноватым, а я и вовсе рядом был, значит, тоже виновен. Мда, натерпелся он, вероятно, за четыре дня...".

Вскоре из кабинета ╧19 донеслась чёткая просьба пройти. Первыми отправились на допрос Александр Тимофеевич и Сашка. Дверь защёлкнулась, и ничего не оставалось делать, как ждать их возвращения. Мы сидели в коридоре в идеальной тишине. Но за минуту до выхода первых опрашиваемых её прервал проскользнувший мимо майор, который нёс специальные громадные папки с твёрдыми картонными переплётами, откуда торчали в разные стороны неаккуратно сложенные документы. Вскоре Сашка вышел весь красный и мокрый, утирая пот со лба и глубоко вздыхая. "Припыли..." - подумал я. Вспотели ладони, я вытер их о штаны. Вторыми пошли, как назло, Мария Ивановна с Серёгой. Меня припасли напоследок. Тут раздался голос Александра Тимофеевича:

- Слушай, давай я вас подвезу, вы же домой? - спросил он, заведомо зная ответ, - ну вот, отчитаетесь и поедем.

- Ох, спасибо! Сюда добирались битый час, устал стоять, ноги затекли аж, - справился обрадованный отец.

- Да о чём разговор, не благодари!

Сашка обмахивался газетой, отданной ему специального для этой цели. Левую свою руку он контролировал крайне плохо, так как правша, а потому во время взмахов она иногда забавно бултыхалась. Тем не менее, часто он правильно направлял потоки воздуха и, удовлетворённый новой струёй воздуха, блаженно прикрывал глаза.

Питонов также вышел алый и мокрый, несмотря на то, что даже при тяжёлых физических нагрузках в гимнастическом зале он почти не потел. Мы всегда удивлялись такой чудесной способности, так полезной и в обычной жизни. Но в эти минуты дал сбой и организм Серёги.

Вот очередь дошла и до меня. Зашёл в кабинет за отцом и случайно хлопнул дверью, так как совершенно не ожидал, что она такая лёгкая. Тотчас до меня дошло, почему все выходили в поту. Стояла ужасная духота, очень не мешало бы проветрить. Сейчас за время пребывания здесь надышим так, что, как летом будем в знойную жару на чердаке находиться, хотя, мне кажется, что уже.

За столиком чуть правее двери примостился обыкновеннейшего телосложения человек. Лысая макушка его иногда поблёскивала, отражая свет яркой лампы. Свет исходил исключительно тёплый, даже густо оранжевый. Пухлую щёку он подпёр кулаком и облокотился на стол, перенеся весь свой вес на руку, и уставился на нас, сомнительно прищуриваясь. Следователь представился и неспешно начал разговор, вводя нас в курс дела.

Мы узнали, что Жирнев, оказывается, под стражей, якобы за "содействие сокрытию и фальсификации природных и исторических ценностей". Под ценностями, он, видимо, имел в виду шишкоедов. Вышло так, что у Петра Геннадьевича хватило денег только на покупку земли, где они и размещались, о чём ему, конечно, было неизвестно... На базу средств не осталось. Жирнев подумывал уже о кредите, который, вероятно, он бы не погасил за всю жизнь, но тут как нельзя кстати подоспел Филинов, узнавший о таком бесцеремонном захвате "его" исследовательского пространства, и предложил деньги на постройку базы с тем условием, чтобы дальний участок не беспокоился любопытными спортсменами. Согласился сразу, возможности выбирать не представилось. Что там, Петр Геннадьевич не знал, но догадывался, безусловно, о чём-то тёмном... Так получилась отличная конспирация, прятаться этой полянке и прятаться, если бы не наше желание срезать...