Поисковые отряды собрались у устья реки, возле южных отрогов Одзатомуры, и двигались на север, вверх по течению. В темноте приходилось вести поиски наугад.

Впрочем, руководство не теряло оптимизма. Там решили, что похититель, как и члены поисковых групп, не осмелится ходить с фонарем или факелом. А в темноте ему не удастся обнаружить чемодан и вытащить его из воды.

Помимо всего прочего, большие надежды возлагались на технику. Миниатюрный передатчик, спрятанный в чемодане, исправно передавал сигнал. Приемник в машине группы быстрого реагирования постоянно показывал зеленую пульсирующую точку, которая постепенно смещалась на юг.

Позже они осознали свою ошибку.

У правого берега, всего в трехстах метрах ниже по течению от того места, где чемодан упал в воду, находилась каменистая отмель, известная среди местных под названием Драконья яма. Там под водой камни образовали своеобразную пещеру. «У правого берега опасно, может затянуть в яму». О Драконьей яме прекрасно знали местные жители, байдарочники и любители сплавляться на плотах.

Именно из-за Драконьей ямы похититель велел Амэмии бросить чемодан ближе к правому берегу. Когда позже проводили следственный эксперимент, бросая чемодан в том же месте, девять раз из десяти его затянуло в яму.

Похититель, который прятался где-то возле отмели, вытащил чемодан из воды, извлек из него деньги, а чемодан снова бросил в воду чуть дальше по течению. Передатчик тогда работал уже не так точно; никто не заметил паузы – раздался разве что короткий писк.

Добыв выкуп, похититель наверняка отошел от реки и, сделав крюк, спустился к ближайшей деревне. Или, возможно, он перешел перевал и спустился в соседней префектуре. Пустой чемодан с передатчиком, плывущий вниз по течению, обеспечил ему достаточно времени. Чемодан плыл мимо Одзатомуры и Ясуги; и только в семь утра, незадолго до рассвета, он застрял в запруде на северной окраине города Д.

Даже тогда невозможно было ничего предпринять. Пока оставался самый крохотный шанс, что похититель явится за чемоданом, полицейские могли лишь наблюдать за происходящим в бинокли. Ожидание затянулось до полудня; потом владелец запруды сам привез им чемодан. Бессонная игра в кошки-мышки продолжалась двадцать часов. Из-за нее многие детективы, в том числе Миками, лишь под вечер узнали о кончине императора Хирохито.

Но худшее ждало их впереди. Десятого января, через три дня после того, как полицейские получили пустой чемодан, на автомобильной свалке вблизи города Сатамати обнаружили труп Сёко Амэмии. Заметив, что вокруг ржавого седана собралась свора бродячих собак, торговец металлоломом открыл багажник… Тело находилось в плачевном состоянии. Руки девочки были связаны за спиной бельевой веревкой; рот и глаза были заклеены клейкой лентой. Горло распухло; на нем проступали багровые отметины, скорее всего от веревки.

Первые дни периода Хэйсэй ознаменовались для них унижением. Помимо гнева по отношению к похитителю и убийце, детективы чувствовали себя обманутыми. В последние дни периода Сёва их водили за нос… Из-за этого они не могли с искренней радостью встречать новый период Хэйсэй. Бесконечные телеповторы похорон императора Хирохито как будто отражали подавленное настроение тех, кто расследовал «Дело 64».

Миками повернул направо.

Впереди на обочине мелькнула реклама салона-парикмахерской «Аи-аи». Перед глазами Миками всплыло лицо Амэмии у моста Котохира. В свете ртутных ламп его лицо казалось особенно бледным, как будто призрачным. Правда, тогда Амэмия еще не испытывал отчаяния. Наоборот, он был полон надежд. Иногда он не выдерживал и бормотал вслух: «Я ведь передал выкуп… Дочь вернется домой». Амэмия как будто убеждал самого себя.

Сегодня в его глазах не было ни искорки надежды; он больше ни во что не верил. Амэмия страдал от боли утраты, он потерял ту, что была для него дороже всего на свете. Конец периода Сёва и начало периода Хэйсэй оставались для него пустыми словами. Теперь ему оставалось одно: плыть по течению в мире, в котором больше нет его дочери.

Миками прибавил газу. «Аюми жива».

За районом новостроек и старой деревней Миками увидел несколько пластиковых теплиц, блестящих на солнце.

Миками затормозил на обочине проселочной дороги. Контора напоминала сарай; там же размещался и цветочный магазин. За зданием выстроились в ряд четыре пластиковые теплицы. Миками приезжал сюда уже в третий раз. Предыдущие два раза он уезжал отсюда с подарками – цветами. Последний раз он был здесь, когда еще служил во Втором управлении, так что они с Мотидзуки не виделись уже почти год.

Вскоре он увидел самого Мотидзуки. Тот направлялся к одной из теплиц, толкая тачку, доверху нагруженную мешками с удобрениями. Мотидзуки по-прежнему носил оливково-коричневый джемпер иностранного производства – в бытность его детективом джемпер стал его «фирменным знаком», – только теперь он ходил в мешковатых рабочих брюках и резиновых сапогах. Такой наряд ему шел.

– Мотидзуки! – окликнул его Миками.

Несомненно, узнав его голос, Мотидзуки развернулся, расплываясь в улыбке:

– Так-так! Чего только не бывает!

– Вот именно. Знаешь ли, я постоянно занят на работе.

Снаружи задувал холодный ветер, но в теплице как будто наступила весна. Миками уже не в первый раз удивился. Какое же все огромное! Внушительными были и ряды саженцев, вытянувшихся как диаграмма, которая иллюстрирует эффект перспективы. Все они уже расцветали.

– Сегодня у нас что, воссоединение? – проворчал Мотидзуки, придвигая Миками деревянный ящик вместо стула.

– Хотелось бы. А вообще, столько дел…

– Ну да… ты ведь у нас теперь по связям с прессой?

Как и в годы службы в уголовном розыске, Мотидзуки не скрывал своей неприязни к бюрократам из администрации.

– Как поживает Мина-тян?

– В основном как раньше.

– Ну надо же… готов поспорить, она все такая же красавица, – сердито буркнул Мотидзуки. Он принадлежал к числу тех, кто до сих пор был влюблен в Минако. – А как Аюми? Сейчас она… дай-ка вспомнить… уже перешла в старшие классы?

– Совершенно верно. – Значит, он еще ничего не слышал. Сказать ему, что случилось? Нет, решил Миками, он приехал сюда для того, чтобы кое о чем спросить самому. Он сел и двинул ящик вперед. – Знаешь, до тебя я побывал у Амэмии. В связи с «Делом 64».

Мотидзуки посмотрел ему прямо в глаза:

– Я так и понял.

«Так и понял?!»

– Зачем он тебе понадобился? – продолжал Мотидзуки, не дав Миками ответить.

– По работе.

– Что за работа?

– Связанная с прессой. Сюда хочет приехать кое-кто из токийского высшего начальства и засвидетельствовать свое почтение, воскурить благовония. Амэмия должен дать свое согласие.

Мотидзуки с сомнением посмотрел на Миками:

– Значит, вот чем ты сейчас занимаешься – воскуряешь благовония?

– В основном. Я обслуживаю руководство; что только не приходится делать!

– Итак, ты ездил к нему. И что?

– Он с ходу отказал мне. Сказал, что в визите высшего начальства нет необходимости.

Миками вкратце пересказал, что произошло в доме Амэмии. Мотидзуки слушал его с непроницаемым видом.

– Переубедить его мне не удалось… По-моему, он утратил всякое доверие к полиции. Мне даже показалось, что он на что-то злится, – осторожно продолжал Миками. Вместо ответа, Мотидзуки только кивнул. – И давно он такой?

– Точно не знаю. Знаю только, что с годами он все больше уходит в себя.

– Что-нибудь случилось… между ним и нами?

Услышав местоимение «нами», Мотидзуки хихикнул:

– Да ладно тебе, Миками! Я давно уже вышел в отставку.

– Именно поэтому я к тебе и приехал. С тобой удобнее разговаривать.

Сведения о «Деле 64» по-прежнему редко просачивались наружу, даже после того, как численность следственно-оперативного штаба сократили и переименовали его в следственно-оперативную группу.

– Думаешь, он затаил на нас обиду из-за того, что мы подозревали Кэндзи, допрашивали его?