Что до меня… Мне показалось, что меня обманули так, как никогда ещё в моей начинающейся жизни не обманывали. Внутри себя чувствовал опустошение.

…Утро последнего дня. Наша группа собралась в холле гостиницы. Поболтали и отправились на вокзал. Разместились в купе.

Я стоял у окошка. Было душно, и я опустил стекло.

Мимо проходили люди, царила обычная вокзальная суета. Какое-то движение привлекло моё внимание. Я увидел, что кто-то машет мне с перрона, зовёт к себе. Один был мне знаком – он был из числа наших провожающих. А второй… Его я видел впервые.

Он протянул мне бутылку коньяка. А знакомый мне югослав сказал, что его друг просит передать её моему отцу.

Я был настолько потрясён, что едва не выронил бутылку из рук. Они ещё говорили какие-то слова благодарности, что-то о войне, о жертвах…

Потом мы обнялись, и они ушли.

Поезд покинул вокзал. Потекли томительные часы ожидания встречи с родным домом.

Дома я распаковал чемодан и принялся раздавать сувениры. Маме зонт купил, с цветами, складной. И ещё – небольшой чайный сервиз. Мать и отец радовались, как дети.

А потом я достал бутылку коньяка и рассказал обо всём. И о проводах на вокзале, и о незнакомом человеке, и пересказал слова благодарности. Передал отцу бутылку…

Отец взял её, но тут же поставил на стол. Видимо, боялся обронить от нахлынувших на него чувств и воспоминаний. Я впервые в жизни увидел, как у отца задрожала щека и появились слёзы.

Какое было время!

Какая была дружба!

Какая была жизнь!

И как же мне было больно и обидно, когда в 1999 году войска НАТО бомбили Югославию. А мы не смогли их защитить. Извините нас, братья!

Верю, что больше такое не повторится.

Да живёт в веках российско-сербская дружба!

Живео векова руско-српског приjательства!

Богатство… Ценности… Состояние…

Мы слышим эти слова каждый день, отовсюду и от всех. Эти слова стали такими привычными, что люди особенно и не задумываются над смыслом, который в них вкладывают.

Богатство духовное и материальное. Ценности подлинные и мнимые. Состояние души и банковского счёта. Всё смешалось и кажется неразделимым, но ведь это только кажется на первый взгляд. Для многих из нас первого взгляда достаточно, потому что на второй и последующие, на осмысление сути вещей и оценку ценностей нет времени, а если честно признаться – просто лень.

Вот мы и доверяем проводить оценку ценностей людям с телеэкрана или невидимым виртуозам интернетных рейтингов, гораздых составить нам прейскурант чувств, желаний, идей и мечтаний.

А ведь чтобы понять истинную стоимость жизни и всего, что её наполняет, можно всего лишь прикрыть глаза и вспомнить людей, чьи лица почти стёрлись в памяти и кажутся размытыми чёрно-белыми фотографиями…

В середине 1970-х годов я был студентом Московского энергетического института. Из всей пёстрой, стремительной и шумной студенческой жизни вспоминается обязательное для комсомольцев участие в майских и ноябрьских демонстрациях. Проходили они на Красной площади, и это было грандиозное действо. Понятно, что просто так в них участвовать было попросту невозможно, но со всей страны приезжали делегации и организованными группами проходили по брусчатке Красной площади, размахивая флагами, поднимая транспаранты и дружно скандируя патриотические лозунги.

Москва направляла на демонстрацию такие же организованные группы, как правило – от районов города. Мой институт считался (и считается!) очень важным для города и всей страны, поэтому студенты и преподаватели возглавляли колонну всего Калининского района (сейчас ему вернули исконное название Лефортово), где МЭИ располагался.

Во главе колонны шла группа знаменосцев, человек сто. Для порядка нас выстраивали в шеренги по шесть человек. Каждый в шеренге нёс флаг одного из цветов спектра. Со стороны это смотрелось очень красочно. А уж когда мы принимались этими флагами размахивать, так казалось, что по колонне струится радуга, спустившаяся с неба. Настроение в такие минуты было преотличное. И не только от торжественной даты, а ещё и оттого, что ты молод, вокруг тебя твои друзья, у тебя прекрасно на душе, хочется веселья, веришь во всё лучшее, на окружающий мир смотришь с оптимизмом, и кажется, что так и будет всегда…

Думаете, мы просто так собирались в назначенный день, строились и с песнями шли на Красную площадь? Как бы не так!

Предварительно проводилась подготовка. Нас собирали какие-то ответственные люди, все с одинаково серьёзными лицами и почему-то все примерно одинакового роста и одинаково незаметно одетые.

Сначала эти люди объясняли нам важность мероприятия. Затем составляли списки и решали, кто за кем и с кем рядом марширует. Так что все мы знали свои шестёрки. И все понимали, что это для порядка и чтобы не затесался незнакомец со злым умыслом. Впрочем, нам тогда и в голову прийти не могло, чтобы кто-то подобное задумал.

Итак, в день демонстрации, ровно в шесть или семь часов утра, мы собирались около здания МЭИ, которое с 1934 года как стояло на Красноказарменной улице, так стоит и поныне и будет стоять, пока в мире есть электричество и надо его производить и уметь им пользоваться.

Собравшись, мы тут же разделялись на свои шестёрки и с песнями направлялись к Красной площади.

Но это было утром. А предыдущим вечером в общежитии всегда проводился праздничный вечер. Заводила публику наша собственная институтская рок-группа «Чистая случайность». Понимаю, название звучит странно. Но это и понятно: музыкальная техника в СССР оставляла желать лучшего, звук был ужасен, о собственном звучании и речи не было. К тому же все московские самодеятельные группы играли одни и те же песни западных рок-групп, были волосаты и в купленных за бешеные деньги американских джинсах. Чтобы хоть как-то отличаться, придумывались заковыристые названия: «Удачное приобретение», «Дети папы Карло», «Рубиновая атака»…

Наша «Чистая случайность» состояла из трёх очень колоритного вида парней. 120-килограммовый басист, в шляпе, рубахе и подтяжках, весь взмыленный, наяривал на бас-гитаре, стоя рядом с огромной, как шкаф, колонкой. Как её таскали с выступления на выступление – я ума не приложу, ведь весила она изрядно. Соло-гитарист носился по сцене между колонками, извиваясь так, что со стороны казалось, будто ему за шиворот попал шмель. За остальной шум отвечал ударник, выбивавший из барабанов звуки атомной силы. Пели они, ясен день, на языке, отдалённо напоминавшем английский.

Весь институт эту группу обожал, и они это знали, поскольку на каждом выступлении их сопровождали полсотни неистовых фанатов. Они и мы, обитатели общежития, плотно набивались в комнату отдыха, коридор и холл. Народ беззаботно отдыхал: пил, курил и танцевал. Дым стоял коромыслом, духота была страшенная, приходилось открывать нараспашку окна – вне зависимости от температуры на улице. Танцевали, плотно прижавшись друг к другу, потому что места было мало. При этом умудрялись топать так, что я удивляюсь, как здание общежития не развалилось после этих регулярных скачек.

Начинали веселиться около восьми вечера, танцы затягивались до одиннадцати. К этому времени студенты, уже достаточно выпив, носились счастливые и радостные, с раскрасневшимися лицами. В тот день я веселился, как и все, пока не увидел Вовчика. Судя по выражению его лица, Вовчика мучили какие-то вопросы, которые он в одиночку решить никак не мог.

Вовчик… Он пришёл в МЭИ с рабфака. Был при советской власти такой путь получения высшего образования теми, кто действительно хотел потом работать по специальности. Отслужив в армии рядовым, молодой человек возвращался на родной завод – или другое место работы, – где получал направление в институт на подготовительное отделение. Вот это отделение и называлось рабфаком. Ребята здесь учились, вспоминая школьный курс целый год, а затем без экзаменов поступали на первый курс.