Чтобы было понятно дальнейшее повествование, напоминаю, что обычный студент был семнадцатилетним выпускником средней школы. А вот некоторым рабфаковцам стукнуло уже лет по двадцать пять… Как, например, Вовчику.
Внешне он выглядел совсем юным, такой весь кругленький, невысокий… Отличался он поразительной добротой и отзывчивостью. Весь просто-таки лучился, улыбался, расшаркивался…
Студенты и студентки обожали его за кроткий нрав и безотказность: Вовчик всегда готов был прийти на помощь, хотя ему тяжело давалась учёба. И не только потому, что подзабыл школьный курс алгебры, но ещё из-за того, что приходилось ему по жизни идти самому. Родители помочь не могли, потому что сами были в возрасте и работали в совхозе. Вот Вовчик и крутился, как мог, добывая свои несколько рублей к стипендии, трудясь разнорабочим в буфете при Доме культуры: таскал ящики с пивом, разгружал, помогал… Благодаря ему и нам перепадал случайный заработок, а с ним – по бутылочке пива.
Корни Вовчика были в Калининской области (ныне Тверской). Родом он был из деревни под древним русским городом Бежецком. Уж не знаю, кто ему внушил представление о том, как должен выглядеть горожанин, но он был уверен, что город населён исключительно интеллигентными людьми. А главным признаком интеллигентности Вовчик полагал наличие шляпы и галстука.
Оказавшись в Москве, Вовчик немедленно обзавёлся этими предметами одежды. В шляпе и галстуке он появлялся всегда и везде, в любую погоду, в любое время дня и ночи. Надо заметить, что тот, кто рассказал ему про обязательность ношения шляпы и галстука в городе, видимо, забыл упомянуть о том, что они хоть как-то должны сочетаться друг с другом. Поэтому рубашки Вовчика были в клеточку и горошек, цветовая гамма была самая разная. Но при этом всегда был галстук – один и тот же. С этими предметами Вовчик никогда не расставался, снимая шляпу только когда играл в футбол или уж в совсем жаркую погоду.
Ещё одна интересная деталь: за все четыре курса, что мы уже отучились, Вовчик покидал институт и общежитие только ради поездки в родную деревню. Никто и никогда не видел, чтобы он отправился в другой район Москвы или за город. Вот так.
Однако вернёмся в наше общежитие. Было уже около одиннадцати, когда я в коридоре наткнулся на Вовчика, стоявшего одиноко посреди разгулявшейся толпы студентов: бегающей, прыгающей, гудящей, курящей, пьющей, кричащей, танцующей… Веселье било фонтаном.
Вовчик был уже в изрядном подпитии, когда я его окликнул. Он был рад тому, что его хоть кто-то заметил. Человек он был хороший, душевный, но… Но поговорить с ним было некому. Поэтому он радовался всякий раз, когда кто-то обращал на него внимание.
И, не дав мне опомниться, Вовчик тут же выложил мне свою проблему. Деваться было некуда, я стоял и слушал.
Вовчик сообщил, что собрался в Ленинград. Если до этого я слушал его вполуха, то это неожиданное известие меня живо заинтересовало. Чтобы Вовчик – да не в деревню и даже не в Сокольники, например, а в другой город, да ещё такой большой, как Ленинград… Это казалось удивительным.
Понятно, что я засыпал его вопросами: почему в Ленинград, а не в свой Бежецк, и так далее.
Вовчик поведал мне, что в Ленинграде проживает его дядя. Что этот дядя был в его деревне с месяц назад, когда Вовчик приезжал к родичам починить прохудившуюся крышу дома, и что этот дядя сказал, что когда будешь в Ленинграде, то приходи в гости.
Придя в себя, я спросил у него, оставил ли дядя адрес или хотя бы номер телефона. Вовчик, лучась улыбкой, сказал, что, дескать, дядя меня позвал и будет рад.
Мне, грубому городскому жителю, стало ясно, что человек просто так к слову брякнул о приглашении, возможно, за рюмкой водки, и слова его ничего не стоят. Я попытался донести эту мою мысль до Вовчика. Но тот уже туго соображал от выпитого, и я понял, что переубедить его, по крайней мере сейчас, невозможно. Чтобы предотвратить внезапный его отъезд и тем самым уберечь его от опасностей, которыми полон окружающий мир, о котором этот добряк так мало знал, я тут же направился в его комнату, нашёл галстук и куда-то спрятал. Искренне надеясь, что без галстука Вовчик поостережётся покидать Москву, потому что без галстука даже тёмной ночью он из общежития выйти не мог.
Праздник продолжался, и спустя полчаса я увидел шатающегося Вовчика, который ко всем приставал с вопросом: «Вы не видели мой галстук?» От Вовчика все отмахивались, и я успокоился.
В шесть утра мы, студенты, дрожа от холода, стояли у входа в институт, каждый со своим флагом. Построились. И тут же пережили шок, увидев, что шестого человека в шеренге нет! Надо ли объяснять, что отсутствовал именно Вовчик.
Мы тянули время, сзади напирали другие шестёрки, затем прибежали ответственные люди, которые нас стали пересчитывать и ругаться. Бедный Вовчик! В конце концов откуда-то привели постороннего парня и дали ему флаг Вовчика. Таким образом, наша шеренга была укомплектована. Мы прошли по Красной площади и вернулись в общежитие.
Это было седьмое ноября. Я уехал домой на праздники и вернулся спустя несколько дней. Можете представить мои чувства, когда я узнал, что Вовчика всё нет! Мы были очень взволнованы и обеспокоены, потому что за все четыре курса Вовчик не пропустил ни одного семинара, не говоря уж о лекциях и практических занятиях.
Лишь спустя ещё сутки в общежитии объявился наш Вовчик: в новом выглаженном костюме, с новым галстуком, в новой шляпе, чисто выбритый и даже подстриженный! Он совершенно преобразился.
Мы на него насели, требуя ясного и чёткого объяснения. И Вовчик поведал нам удивительную историю.
– Хотите верьте, хотите – нет, но дело было так…
«С танцев я тогда ушёл, поскольку принял твёрдое решение: еду к дяде в Ленинград. Зачем еду, на кой мне так срочно понадобилось его увидеть – я и тогда не понимал, и сейчас не знаю. Помню только, что вернулся в комнату свою за галстуком, потому что без него нельзя.
Было уже часов двенадцать ночи. Несколько раз обшарил всю комнату, но галстук словно в прятки со мной играл. Только, кажется, нашёл, а гляну – это тряпка какая-то.
Тогда решил, что будет не обидно кому-то из вас мне галстук на время одолжить. Поэтому я сунулся в комнату, что рядом, оказалось, что там никого нет, а галстук – вот он! – висит на спинке кровати и сам мне на шею готов броситься.
Я его тут же повязал, как положено, и ушёл. К тому времени, помню, танцы закончились, и все разошлись».
…Тут мы стали добиваться от Вовчика ответа, как он умудрился проскочить между двумя дежурными и вахтёршей. Ведь в 24:00 общежитие закрывалось, и не только на вход, но и на выход.
Вовчик заявил, что его самого до сих пор мучает эта загадка, но разгадки у него нет. Факт в том, что он очутился на улице.
«Как я добрался до Ленинградского вокзала, тоже толком не помню. Не помню, купил я билет до Ленинграда или сел, просто денег проводнику сунув. Все воспоминания ровно корова языком из головы слизнула!
Очнулся я, когда меня проводник растолкал. Поезд уже стоял на перроне Московского вокзала в Ленинграде. Это я потом только узнал, как его называют. А тогда… Тогда я вообще не соображал, где я, и что со мной происходит, и почему меня выталкивают из какого-то поезда.
Выпал я на перрон, в шляпе и галстуке, но сам так себя чувствовал, словно меня побили. В голове туман, с похмелья тяжёлого… С трудом, но попытался установить контакт с людьми. Все от меня шарахались, пока кто-то не сжалился и не объяснил мне, что я на вокзале, а вокзал называется Московским.
Меня слово «Московский» как-то успокоило поначалу, но когда я вышел на площадь, то увидел совсем чужой город! Не Москва, и всё тут! Чтобы людей не пугать своим видом, стал прислушиваться к тому, что они говорят. Вокруг слышалась родная русская речь. Это обрадовало. Но затем пришло осознание, что как-то и непонятно зачем оказался в Ленинграде.
Ребята, не поверите, но меня это успокоило! Великая вещь – знать, в каком городе ты оказался… И тут же понял, что страшно хочу пить. Сушило в горле ужасно. Пошарил по карманам и нашёл один рубль. Только один! И всё. Вспомнил про дядю, да что толку… Ведь адреса его у меня нет. Да и узнать его не смогу, потому что, как ни силился, не смог вспомнить, как дядю зовут по имени-отчеству. Лицо только помню.
