Литмир - Электронная Библиотека

– Но… – Саймон не мог поверить. – Как Августа об этом знала заранее?

– А она не знала. Просто пожалела личинку, взяла себе и вырастила.

Саймон вдруг отстранился от Мигулиса, и на его лице мелькнуло неприятное выражение:

– Слушай, ты! Журналистишка! Ты же все это сейчас придумал специально для меня, да? – Он вскочил, схватил Йозефа за рубашку и заорал в лицо: – Ты же придумал это! Придумал, сознайся!

Мигулис аккуратно отцепил его руки и встал.

– С чем тебе удобнее жить, Саймон, так пусть и будет, – ответил он. – А мне пора на рейс, прощай.

Он закинул за спину мешок и вышел из кафе.

– Ты придумал это! – снова крикнул Саймон с отчаянием. – Не было никакого Нэйджела!

Майк Гелприн. Брат ты мой единственный

Все, что кругом, называется землей, а мы – люди. Люди бывают правые славные, правые верные и никакие. Мы – никакие. Отец объяснял, что это очень хорошо, потому что правые славные воюют с правыми верными, а никакие не воюют ни с кем.

Нас, никаких, четверо. Отца зовут Галиб, волосы, глаза, усы и борода у него черные. Отец очень сильный и ничего не боится. Маму зовут Ольгой, у нее светлые волосы и длиннющая коса, чуть ли не до земли. Мама самая добрая и красивая на земле, так говорит отец, но мы и без него знаем. Брата зовут Рашид, мы с ним родились в один день, и сейчас нам по десять лет. Мы одного роста, и лица у нас похожи, только Рашид черноволосый, как отец, а я светло-русый, как мама, и зовут меня почти как ее: Олегом.

Мы живем в доме, который построил отец, когда мы с Рашидом еще не родились. Стоит наш дом на поляне, а вокруг нее лес, в котором живут зверюги. Отец на зверюг охотится, он часто уходит в лес и берет с собой нож, топор и лук со стрелами. Из мяса зверюг мама готовит всякие кушанья, а из шкур шьет одежду. Когда мы с Рашидом подрастем, мы тоже будем охотиться, отец говорит, что уже скоро.

Лес тянется от дома на все четыре стороны, которые называются север, юг, восток и запад. На севере за лесом лежат гиблые земли, там раньше был город, от которого ничего не осталось. Если гиблые земли обогнуть, то начнутся места, где живут правые славные, но отец туда не ходил и говорит, что не пойдет никогда, нечего ему у правых славных делать. На юге, в трех днях пути, болото, за ним пустая земля и горы. Там, в горах, живут правые верные, отец пару раз до пустой земли добирался, но вспоминать об этом не любит и нам не рассказывает. На восток от дома лучше вообще не ходить, там в лесу живут зверюги, охотиться на которых нельзя, потому что они сами на кого хочешь охотятся. И только на западе лес хороший, редкий, грибной и черничный, а если утром выйти, то вечером доберешься до реки, по берегам которой растет малина. Мы прошлым летом с отцом ходили и этим пойдем: малина – вкуснее некуда. Купаться, правда, в реке нельзя, не то что в ручье, который прямо рядом с домом. Это потому, что в ручье водятся головастики, а в реке – настоящие чудовища, одна только рыба-крокодил чего стоит.

Отец говорит, что раньше никаких рыб-крокодилов не было, и крысьих волков, что живут на востоке, не было, и медвежьих кротов, которые тех волков ничуть не лучше. Появились эти зверюги, потому что была война. Давно, еще до того, как родился отец. Затеял войну человек по имени Христос, который был у правых славных самым главным. Он невзлюбил другого человека по имени Аллах, который был самым главным у правых верных. Они ополчились друг на друга и начали воевать, а потом друг друга укокали и еще много всяких людей заодно. Так что войну проиграли все, выиграл один Шайтан.

Вопрос, кто затеял войну, очень важный, потому что стоит об этом заговорить, и мама с отцом начинают ссориться. Это оттого, что мама думает наоборот – будто виноват не Христос, а Аллах. Что, дескать, Аллах этот собрал правых верных, всех вместе, а место, где они стали жить, назвал исламским государством. Из этого государства, мама говорит, бомбы и прилетели. Мол, украли их где-то правые верные, бомбы эти, оттого и война началась. Отец как про краденые бомбы услышит, сразу сам не свой становится и начинает браниться. А больше он с мамой никогда не ссорится и не ругается на нее, хотя на нас иногда и покрикивает.

Лица у нас с Рашидом похожи, а так мы очень разные, это и мама говорит, и отец, да мы и сами знаем. У него громкий голос, а у меня тихий. Он обожает мясо, а я – ягоды и орехи. Еще он любит играть во врагов, в джигитов и в атомную бомбу, а я – в пятнашки, в прятки и в чижа. А еще Рашид любит отца больше, чем маму, однажды он мне сам сказал. А я всех люблю одинаково.

Старик пришел осенью, мы с Рашидом увидели его, когда выскочили утром на крыльцо по нужде. Он был очень старый, морщинистый и беловолосый, но не как мама, а словно посыпал голову пеплом с прогоревшего костра.

– Подойди ко мне, мальчик, – хрипло сказал старик и поманил меня рукой.

Я поначалу испугался, потому что кроме отца, мамы и брата никаких людей раньше не видел, разве что на картинках в растрепанной книжке, которые мы иногда разглядывали перед сном. Откуда взялась эта книжка и зачем она нужна, ни мама, ни отец не помнили, но картинки в ней были замечательные. Люди на картинках пускали друг в друга пули из длинных палок, которые сжимали в руках. Отец говорил, что палки называются винтовками, и раньше винтовок было много, но теперь почти не осталось, потому что патроны после войны быстро закончились, а новые люди делать не научились. Мы с Рашидом часто спорили, кто нарисован на картинках. Он думал, что это правые верные убивают правых славных. А я думал наоборот, сам не знаю почему.

Я смотрел на старика, а он на меня, и страх потихоньку из меня уходил. Мне стало отчего-то ясно, что человек он слабый, а значит, плохого сделать не сможет.

– Подойди, мальчик, – повторил старик и, когда мы с Рашидом дружно шагнули с крыльца, вдруг каркнул, словно птица-падальщик: – А ты стой на месте, ублюдок!

В этот миг дверь отворилась, на крыльцо выскочила мама, и в руках у нее был тесак, которым отец рубил на кухонном столе добытых на охоте зверюг. Мама ахнула, тесак выпал у нее из ладони, она несмело шагнула к старику раз, другой и замерла.

– Ну, здравствуй, Олюшка, – тихо сказал старик. – Басурман твой в лес ушел, я в кустах сидел, видел. В дом-то пустишь?

Мама вздрогнула, закивала, потом обернулась к нам.

– Пойдите, поиграйте, дети, – велела она строго.

Мы с Рашидом нехотя побрели к ручью, я чувствовал взгляд старика у себя на спине, будто он хотел глазами прожечь меня между лопаток.

– Как думаешь, кто такой? – прошептал Рашид, когда мы достигли опушки.

– Не знаю, – ответил я и тут же сообразил, кто такой этот старик. Мама рассказывала, что родители в детстве ее звали Олюшкой. – Это… – начал я, – это…

Я замолчал. И вдруг понял: я не хочу говорить Рашиду, что этот старик наш с ним дед.

Дед провел в доме целый день и выбрался наружу, лишь когда солнце уже скрылось на западе – покатилось купаться в реке, как говорил иногда отец. Миг-другой старик стоял на крыльце, будто раздумывая, не вернуться ли. Потом тряхнул головой и осторожно, то и дело оглядываясь, припустил через поляну вслед за солнцем.

– Что такое ублюдок? – спросил Рашид, когда вечером отец возвратился с охоты.

Мама, которая проплакала все время с тех пор, как ушел старик, испуганно охнула. Лицо отца озарилось сполохом огня со свечного огарка, и мне показалось, что из смуглого оно стало черным.

– Кто сказал это слово, сынок? – спросил он, затем перевел взгляд на меня и стал пристально смотреть мне в лицо. Я шарахнулся: мне почудилось, что это не отец глядит мне в глаза, а кто-то чужой, злой и страшный.

– Я сейчас объясню, Галиб, – поспешно заговорила мама. – Дети, поиграйте пока во дворе.

С этого дня что-то будто сломалось в нашем дружном и тихом доме. Я, правда, понял это гораздо позже.

* * *
14
{"b":"608847","o":1}