— Так вот, Маслов приказал: начинайте постепенно выводить части из боя и переправлять их на левый берег в район Хвастово. Делать это надо осторожно, чтобы не создавать паники у своих, и незаметно для противника. Иначе он может вам все скомкать и сорвать переправу. Завтра к вам прибудет отдельный понтонный батальон, наведете вместо паромов мост. Надеяться на свой «бегающий» полк мы не можем, поэтому не мешкайте, чтобы гитлеровцы не опередили вас с переправой…

— Я прошу, чтобы мне прикрыли левый фланг, — сказал Горелов. — Только в таком случае я смогу все силы сосредоточить на правом и выручить свой полк, который держится в Толутино.

— Хорошо, я доложу о вашей просьбе командующему. Думаю, он не станет возражать. Тут, неподалеку от вас, находится кавдивизия Соколова, она все равно сейчас в резерве, ее легче всего к вам подбросить.

— А что делается на других участках? Как там Западный фронт? Мы давно живем без газет, информацию получаем от случая к случаю.

— Если вы имеете в виду группу генерала Болдина, то с ней покончено. Можно, конечно, надеяться, что какая-то энная часть бойцов и командиров еще прорвется оттуда, но организованное сопротивление уже сломлено. Иначе разве могла бы здесь появиться сто десятая пехотная? Надо думать, что через несколько дней подойдет из-под Вязьмы вся девятая пехотная армия, и тогда нажим на Калининский фронт усилится. Попыток прорываться из Калинина в сторону Торжка противник больше не делает для наступления на широком фронте у него просто не хватает сил. Будем считать, что положение на этом участке стабилизовалось, и в этом большая заслуга и вашей дивизии, товарищ Горелов. Военный совет армии высоко оценивает ваши действия, это я заявляю с полной ответственностью.

— Благодарю, — наклонил голову Горелов. — Я выполняю свой служебный долг перед народом и партией. Жаль только, что приходится платить за успехи очень дорого…

— Война. Ничего не поделаешь. Все мы представляли себе войну, ждали войну. И она пришла. Но не такая, какую ждали. Вот и приходится все пересматривать, ко всему привыкать…

Гулин оттолкнулся от дерева и пошел к машине. Перед распахнутой дверцей он остановился, подал Горелову руку:

— До свиданья. Не смею вас больше задерживать в столь ответственный час.

Горелов постоял, проводил взглядом машину и медленно пошел к перевозу, мысленно намечая очередность дел. Прежде всего на левый берег — штаб дивизии, чтобы потом не связывать себе руки. Потом всеми силами, вплоть- до прорыва, пробить дорогу на Толутино и вывести оттуда полк. Лучший полк дивизии. Горелов готов был положить собственную голову за такой полк.

На командном пункте его ожидали комиссар и Бочков. Ничего утешительного они доложить не могли: связи с полком установить не удается. Куда команды ни сунутся, натыкаются на автоматчиков. Будь бы цела радиостанция, попробовали бы связаться по эфиру с артиллеристами, узнали бы, в чем там дело. Придется ждать темноты, может, тогда положение изменится: гитлеровцы не любят воевать ночью.

Выслушав Бочкова, Горелов в досаде махнул рукой:

— Что не сделали днем, еще труднее выполнить ночью. Ладно, готовь штаб к перемещению на левый берег. Здесь останемся только мы с комиссаром и небольшая опергруппа. — Горелов обернулся к военкому: — Предлагают, Дмитрий Иваныч, свертывать операцию, выводить части из боя.

Он стал объяснять, какая складывается обстановка и чем вызвано такое решение.

— Переправа — решающий участок. Прошу тебя, Дмитрий Иваныч, возьми всю подготовку моста под свой контроль. Тогда я буду спокоен…

Маслов поддержал просьбу Горелова: вечером, через несколько часов, он приказал Соколову — командиру кавалерийской дивизии, чтобы тот прикрыл левый фланг Горелова. Немедленно!

Но кавалеристы рассудили, что с лошадьми действовать среди лесов и болот будет несподручно, кроме того, переправа лошадей на паромах — дело канительное, в любой миг может налететь авиация противника, и тогда пиши пропало. Бралось в расчет и время, необходимое для переправы громоздкого соединения.

Немедленно не получалось. При этом исходили не только из соображений времени: Соколов был тоже в курсе обстановки, и его больше беспокоила обратная переправа, которую, быть может, придется совершать, имея на плечах противника.

Практика последних недель показывала, что бросаться по первому сигналу выполнять приказ не всегда резонно. Часто приказы отдавались без достаточно вдумчивого анализа обстановки, и, повремени полдня, глядишь, надобность в выполнении такого приказа уже миновала, надо делать совсем иное.

Кавалеристы послали запрос, командующему: нельзя ли ограничиться переправой на правый берег только личного состава, а лошадей оставить на левом, поскольку они там не потребуются? В ожидании ответа никто и пальцем не шевелил. Считалось само собой разумеющимся, что до получения ответа на запрос первоначальный приказ как бы повисает в воздухе. Так прошла ночь. Соколов не спешил, поскольку в операции, которую проводила армия на правом берегу, предусматривалось участие кавалерии лишь в случае глубокого прорыва. А этого пока не было. А раз так, то ничего, кроме шишек и лишних потерь, кавдивизию на правом берегу не ожидает. Потерями же и без того сыты по горло: на маршах, когда шли от Ржева, не раз попадали под авиацию, под бомбежки и обстрелы, и если бы сейчас кто прошел по тем дорогам, то там по обочинам не счесть конских трупов…

Как и всякий кавалерист, Соколов ценил лошадей, пожалуй, больше, чем людей: бойцов пришлют, мало ли таких, кто умеет ездить верхом, а вот потеряешь лошадей — и не заметишь, как окажешься на задворках. С ним считаются, пока он командует дивизией, подвижным маневренным соединением. Кто же враг себе?!

Утром принесли телеграмму: командующий разрешил действовать в пешем строю, с собою на правый берег взять в конном строю всего два эскадрона. Лишь после этого два полка кавдивизии начали переправу на правый берег. Оттуда шли в район деревни Семеново, где им надлежало занять исходное положение для действий на левом фланге стрелковой дивизии.

Ночь не принесла Горелову ни тишины, ни ясности. Наоборот, как он и предполагал, в темени действовать стало много сложнее. В тылу частей в самых различных местах взвивались осветительные ракеты, раздавались автоматные очереди. Противник начал активно прощупывать перед собой местность. Около двух рот автоматчиков двигались через заболоченный лес со стороны Даниловского, и рота просочилась из Курково через разрыв в боевых порядках на стыке полков. Днем они сидели на тропах и дорогах, не пропуская никого ни в полк Исакова, ни из него, полностью отрезав батальоны от тылов дивизии. Вспышки ракет, продолжительные всполохи света, автоматные очереди. Казалось, леса кишат автоматчиками противника, все части в огненном кольце. Полная иллюзия окружения. Может, в силу этого команды, выделенные штабом из состава разведчиков и бойцов комендантской роты, действовали неуверенно, командиры подразделений выжидали, на что-то надеялись. Автоматчики же настолько обнаглели, что стали обстреливать Ново-Путилово, где находился командный пункт Горелова, и переправу.

Маслов, когда ему об этом донесли, нашумел на Горелова и приказал принимать решительные меры для ликвидации вражеских автоматчиков. Каким путем? Лучше всего организовать истребительные группы, прочесать лес и окрестности. Какие угодно меры, но только действовать, действовать, не допустить, чтобы противник сел на шею! На месте виднее.

Пожалуй, это была самая трудная ночь для Горелова за все минувшие недели войны: части разобщены, одни находятся в окружении, отрезаны, у других силы на исходе после целого дня боя, их нельзя трогать с места, иначе противник тут же пойдет в брешь. А тылы наводнены автоматчиками, и какими силами с ними бороться? Тем более ночью. Надо ждать дня…

В эту ночь мало кто спал в дивизии.

Вот почему Горелова возмутила медлительность кавалеристов. С него, спрашивают, требуют, судьба дивизии на волоске, а тут еле шевелятся! Да такими темпами им и за неделю не сосредоточиться, а не то что дождаться от них помощи. В дополнение к такому досадному факту где-то застрял в пути обещанный понтонный батальон.