Парижане приносили себя в жертву принципам. Горожанам приходилось неизменно сохранять бдительность, без конца подозревать своих соседей, реагировать при малейшем проявлении паники, недовольства властями или предательства. Любой чужестранец считался потенциальным врагом, как и тот, кто высказывал мнения, противоречащие идеям всего общества. Достаточно было пожаловаться, пусть даже в очень мягкой форме, на лишения, и ты попадал в черный список. А еще под подозрение подпадали люди, которые в прошлом так или иначе оскорбили ныне наделенных властью.

Кен Шинтаро стоически выносил эти незначительные нападки и даже находил в этом нечто забавное. На его озадаченном лице тут же появлялась улыбка. Стоило кому–то из надзирателей пристать к нему с вопросами, он принимался отвечать кротко и расплывчато, с готовностью соглашался с любыми заявлениями патриотического толка. Шпион под этой маской всегда оставался начеку: юноша должен был постоянно следить, чтобы лицо его сохраняло приветливое выражение, предлагать помощь другим людям, через силу проявлять наравне с остальными ярый энтузиазм на вечерних митингах. При обычных обстоятельствах подстраиваться под жителей Парижа казалось легко, ведь ничего другого от него и не ждали. Однако теперь, когда все вели себя в той или иной степени странно, Кену Шинтаро приходилось изо всех сил стараться, чтобы не сделать и не сказать чего–то подозрительного. Порой его посещали мысли, каково это — сбросить маску и дать себе волю.

Ничего, как только начнется война, у него будет шанс. Уже скоро. А пока необходимо притворяться, будто он такой же ненормальный, как и все вокруг.

Для защиты города временно приостановили действие хабеас корпус, а по итогам референдума городской совет наделили чрезвычайными полномочиями. Тот, в свою очередь, предоставил мэру Марисе Басси что–то вроде абсолютной власти, о которой большинство диктаторов могут только мечтать. Еду и воду отныне выдавали строго по карточкам. На смену обыденной рутине пришли учения по технике безопасности и действиям в чрезвычайной ситуации, занятия по обращению с оружием, уличным боям и оказанию первой помощи. Еще была работа в добровольческих трудовых бригадах, которые возводили баррикады и заграждения, строили убежища и оборонительные сооружения, рыли траншеи внутри и за пределами Парижа. Участие в подобных мероприятиях было обязательным, в отличие от посещения митингов, хотя практически все горожане, не занятые иными поручениями, ежевечерне заполняли центральный парк от края до края и слушали, как поэты декламируют стихи, музыканты играют, актеры выступают — всё в преддверии заключительной речи Марисы Басси, который неизменно каждую ночь подстегивал патриотические чувства толпы.

Тема его выступлений никогда не менялась. Никакой капитуляции. Враг не пройдет. Убирайтесь из нашего космоса. Пылкие речи были преисполнены вызова и агрессии, но в их основе лежали не военные стратегии и боевой потенциал, а патриотизм и наивный энтузиазм. По периметру города на несколько километров протянулись наземные оборонительные сооружения, но они были простоватыми и устаревшими. Отряды добровольцев осваивали партизанскую тактику молниеносного нападения с последующим отступлением, отрабатывали маневры на трехколесных мотоциклах, роллигонах, платформах и с поясными ракетными ускорителями. Эти отряды, может, и выглядели впечатляюще, но на деле были плохо вооруженными любителями, у которых не оставалось ни единого шанса против опытных морских пехотинцев и боевых дронов. Да и восхваляемая система обороны города — спрятанные в бункерах ракеты и рельсовые пушки, умный гравий и спутники–перехватчики на орбите — оказалась ничуть не лучше, что наглядно продемонстрировало вторжение вражеских звездолетов. Как только система защиты падет, городу придется отбиваться по старинке, полагаясь на приемы двадцатого века вроде боев в траншеях и на улицах, в то время как противник будет вооружен технологиями двадцать третьего века.

При непрекращающейся атаке Париж едва ли мог бы продержаться более двух суток. И все же каждый вечер, когда обсуждали войну и практическую сторону организации обороны, несколько здравомыслящих голосов тонули в общем гуле толпы. Город охватила едва подавляемая истерия. Дети, оставленные без присмотра, играли в войнушку, носились где ни попадя. Порой они сбивались в шайки, которые доставляли надзирателям еду и воду, передавали сообщения или выполняли мелкие поручения. Взрослые оказались в не менее возбужденном состоянии: напоказ они клялись в преданности и заявляли о своей готовности сражаться до самой смерти, но в душе тревожились, опасались и даже паниковали. Все понимали, что купол над городом, как и вспомогательные купола, — не более чем хрупкие пузыри света, тепла и воздуха на бескрайних просторах ледяного вакуума. Людям стоило сохранять бдительность — вместо этого они напивались, принимали наркотики больше, чем обычно, ссорились, скандалили, безрассудно предавались плотским утехам, порой даже на виду у публики.

За два дня до прибытия «Лесного Цветка» к месту встречи со своими близнецами на орбите Мимаса Мариса Басси ввел военное положение.

Кен Шинтаро узнал об этом благодаря соседям, которые в шесть утра принялись дубасить в его дверь с требованиями впустить их. Быстро оглядев комнату, на случай, если что–то лежит не на своем месте, юноша впустил их. Тут же вломилось несколько человек во главе с Элом Уилсоном, отвечающим за расписание дежурств по дому.

— Когда ты последний раз видел Зи Лей? — спросил Эл Уилсон.

Его учили говорить правду во всех случаях, кроме тех, когда это противоречит миссии. Поэтому он честно ответил:

— Вчера.

Женщина осматривала душевую кабину. В чулане рылся мужчина. Еще один проверял отпечатки пальцев в спальной нише. Все в комнате носили на руке красные повязки. Кен Шинтаро чувствовал охватившее их волнение и враждебность. Глядели они сурово, явно готовые причинить ему вред. Сердце юноши забилось чуть чаще, он ощутил, как покалывает череп, как от холодного воздуха по телу бегут мурашки. Мужчина на пороге спросил:

— Почему ты сменил замок, друг? Ключ доступа не сработал.

Еще одно правило, вызубренное на занятиях: по возможности игнорировать щекотливые вопросы — притвориться, что ты их не слышал, или сменить тему разговора.

— С Зи Лей что–то стряслось?

— Не твоего ума дело, — сказал мужчина в дверях. — Ты бы оделся.

— Я спал.

Кен Шинтаро двигался заторможенно, реагировал на все медленно и неуверенно. Глаза его временами закрывались, словно он еще не до конца проснулся. Зато внутри бурлила едва сдерживаемая энергия: он уже решил, как поступит, если дело дойдет до ареста. Сперва он выведет из строя Уилсона, нанеся удар прямо в шею, затем метнется вперед и убьет этого человека на пороге с отвратительным пучком волос под нижней губой и алчным взглядом. Он свернет ему шею, а после расправится с остальными. В какой–то миг он очень ярко представил себе ситуацию и тут заметил, что тело его приняло совершенно иную позу — он готовился к бою. К счастью, никто из вломившихся к нему в квартиру не обратил на это внимания.

— Может, стоит забрать его с собой? — подала голос женщина в душевой кабине.

— В списках нет его имени, — заметил Эл Уилсон.

— Он из Радужного Моста, — добавила женщина. — А там полно поборников мира. Они пустили землян в свои города, стали с ними сотрудничать. Они положили этому начало.

Эл Уилсон проигнорировал ее слова. Мужчина вел себя очень осторожно, обращая внимание на каждую мелочь, словно вокруг было полно препятствий, а он пытался аккуратно обойти их все и не напороться.

— Нам нужно найти Зи Лей. Как ее друг, ты, возможно, знаешь, где она или куда могла отправиться.

— Ну, здесь ее нет.

— Да не можешь ты быть таким тугодумом, — буркнул мужчина в дверях. — Прекрати прикидываться и скажи, что тебе известно.

— Я понятия не имею, где Зи Лей, — ответил Кен Шинтаро и одарил собеседника невинным взглядом, который каждый день практиковал перед зеркалом, как, впрочем, и все остальные выражения лица. — В чем, собственно, дело?