Шри вздрогнула, словно предчувствуя беду, и приказала сыну выбросить мрачное напоминание о прошлом. Голос ее прозвучал столь резко, что Берри не стал спорить и выполнил что ему было велено.

— Под бревном есть еще, — буркнул он.

— Я распоряжусь, чтобы все убрали, — отреагировала Шри. — А ты беги–ка в дом и попроси домработницу приготовить тебе горячий шоколад.

— Я ничего плохого не сделал.

Берри нахмурился и мог — мать это знала — в любую минуту разразиться слезами или вспылить. Опустившись на одно колено, она обняла мальчика и сказала:

— Конечно, я знаю. Но маме придется на несколько дней уехать, и нужно, чтобы ты был моим бравым маленьким воином, пока меня нет.

— Ты снова едешь в Бразилиа. А мне можно с тобой?

— Я лечу на Луну и, как бы мне ни хотелось взять тебя с собой, боюсь, я не могу. Только не надо дуться. Альдер тоже не полетит. А теперь беги домой, да побыстрее!

Берри стремглав несся к дому, а Шри отправилась в противоположном направлении. Ей требовалось хоть немного побыть одной и обдумать последствия происшествия в Оксбоу, понять, почему на ее присутствии так настаивали. А еще придумать достойный ответ.

Женщина вышла за границу леса и двинулась вдоль края долины по дороге, которая уходила резко вверх, в сторону поросшего осокой гребня холма. Шри медленно прогуливалась вдоль хребта, становившегося выше к востоку, через поля валунов, местами покрытых лишайником, и наконец добралась до широкой каменной площадки, на которой ничего не росло. Отсюда открывался панорамный вид на извилистый фьорд до самого моря. Здесь, где порывы холодного свежего ветра бросали ей в лицо небольшие пригоршни снега, Шри могла любоваться своим маленьким королевством. Крутые склоны, то тут, то там поросшие вереском; между ними низина с лесным массивом. Ее дом — коробка из стекла и стали, установленная на сваях, — расположился в западной части долины, а исследовательский центр простирался вдоль берега, тянулся к снежным вершинам гор. Крупные льдины белели в темной воде. Там, где заканчивалось узкое устье фьорда, флотилия айсбергов устремлялась в открытое море; у самого горизонта три вертикальные линии тянулись к серому небу, подобно черточкам, оставленным кистью каллиграфа на японской миниатюре, и истончались крохотными завитками, которые уходили к северу. Это был дым от вулканов, проснувшихся после того, как давление ледяной массы в Антарктиде уменьшилось.

Однако лед постепенно возвращался. С каждым годом зима наступала чуть раньше, а заканчивалась чуть позже. Через каких–нибудь пятьдесят лет фьорд и всё в округе навеки скует льдом. И то, что Шри создала здесь: маленький лес, вересковые пустоши, луга, носящиеся по ним белки, зайцы, полевки — всего этого не станет, всё отступит перед мощью снега и льда.

Какой прекрасный пример непостоянства, думала Шри. Ничто не остается неизменным. Каждый индивид, каждый вид, что упрямо цепляется за свою нишу и отказывается меняться, обречен на вымирание. Ключ к выживанию — приспособляемость. Мир не просто восстанавливали или воссоздавали — его оживляли, и главным двигателем процесса служили перемены. Оскар Финнеган Рамос в один голос с другими экопроповедниками продвигал священную миссию — превращение планеты в рай, существовавший до грехопадения человека. Но повернуть процесс возрастания энтропии вспять не представлялось возможным: нельзя сделать слепок исторического периода и сохранять его таким навечно. Вот и сейчас на планете существовало разве что несколько садов, да и то на их защиту уходило немереное количество энергии и сил. Взгляды проповедников оказались миражом. Мир должен был обрести равновесие без стороннего вмешательства. Мелиорация и реконструкция служили лишь начальным этапом — они не являлись средством для достижения цели. Как только люди восстановят и улучшат состояние планеты, им надлежит отступить, перестать вторгаться в природу и позволить установиться новому порядку.

Шри полагала, что биосфера обладает огромными возможностями. За те миллиарды лет, что планета существует, она использовала лишь малую их часть. А ведь столько всего еще можно открыть — достаточно лишь небольшого набора инструментов да толики воображения. Неестественного просто не существует, ведь границы природы не определяются вариациями на те несколько тем, которые эволюция уже успела исполнить. Шри могла представить тысячу разных моделей Земли, и каждая была непохожа на предыдущую. Тысячи садов, в которых царит гармония и изобилие и расцветают чудеса.

Шри понимала: потребуется куда больше, чем отпущенные ей полтора столетия, чтобы свершить задуманное, а еще Шри знала как минимум одного человека, который не только разделял ее амбиции, но и мог поделиться секретом истинного долголетия. До сего момента она верой и правдой служила Оскару Финнегану Рамосу. Он помог Шри сделать карьеру, и женщина отдала работе всю жизнь. Экопроповедник финансировал ее исследования, защищая от насмешек и политических интриг соперников, от фанатиков, веривших, будто любые перемены опасны, а стазис — священен. Но все это время Авернус — или, скорее, тот идеальный образ, что существовал в мыслях Шри, — оставатась ее тайной хозяйкой. Уже задолго до полета на Каллисто и Европу профессор перестала разделять взгляды Оскара Финнегана Рамоса объект на Луне, где готовили суперумников, подтверждал ее растущую независимость. Им удалось создать поистине чудеса, включая модернизированную версию термоядерного двигателя, но держать всё под контролем стоило огромных трудов. Не дать Оскару узнать правду не дать мутантам сбежать.

И вот снова инцидент. Служба безопасности не раскрывала подробностей. Все, что ей сообщили, — погибли пятеро суперумников, и пока Шри не побеседует с персоналом, не увидит, насколько велик урон, она не сможет оценить всю опасность произошедшего. Однако профессор не сомневалась: на этот раз ситуация достигла критической точки. Она едва вернулась домой после целого месяца в Бразилиа, и этот месяц был настоящим испытанием. Комитеты, заседания по пересмотру политики, работа экспертных центров, встречи с Объединенным комитетом начальников штабов для обсуждения долгосрочных планов. После смерти Максимилиана Пейшоту и провала проекта по строительству биома противники примирения с дальними осмелели и стали набирать вес в обществе. Старший сенатор, выступавший за торговлю с Внешней системой, лишился своего поста из–за сексуального скандала. В кратчайшие сроки Сенат одобрил незапланированную смету на переоборудование нескольких грузовых кораблей в военные. Повсюду ходили слухи о смене власти в законодательных органах и внутри кланов. Поговаривали, что Тихоокеанское сообщество подключится к программе строительства звездолетов.

Ротко Янг, представитель Радужного Моста, был настроен весьма пессимистично.

— Теперь мы говорим уже не о примирении, а об умасливании, — пожаловался он Шри за ужином. — Соглашательская политика. Ради минимизации политического и экономического ущерба на случай, если разразится война между Землей и Внешней системой. Радужный Мост никогда не выступал за военные действия. Мы всегда поддерживали идеи взаимовыгодного сотрудничества и мира, но чем дальше, тем сложнее это становится.

Перемирие по–прежнему оставалось лучшим вариантом, да и всегда таким останется, только вот сторонников у него становилось все меньше. Ротко Янг поведал, что ни один город во Внешней системе, включая Радужный Мост, не готов принять условия, выставленные самыми радикальными экопроповедниками: полный отказ от политической и экономической свободы, запрет на так называемую антиэволюционную генную инженерию и исследование внешних рубежей Солнечной системы.

— В вашем правительстве редко кто готов идти на уступки или признать нашу изоляционистскую позицию, — продолжил он. — А на спутниках Сатурна найдутся города, которые с радостью вступят в конфронтацию. Они считают, что вражеские силы будут серьезно подорваны, поскольку ждать снабжения с Земли придется очень долго. Но разве сами они не уязвимы до крайности? Их города и поселения — всего лишь хрупкие пузыри, наполненные воздухом, помещенные в агрессивную среду. Чтобы с ними расправиться, не потребуется много усилий.