Трое воинов, которые только что были опознаны, без особой радости, но быстро и умело скрутили молодому читателю руки за спину и поволокли, будто мешок, к ближайшему развесистому дереву. Там уже кто-то перекидывал веревку через нижний сук.

Кардинал Лурас, не интересуясь далее судьбой недавнего собеседника-либерала, отдал приказ начать поход и пригласил сеньора Диппеля проследовать с веранды обратно в закрытую часть фургона.

Начинался вечер. Осеннее, но еще теплое солнце потихоньку валилось вниз, медленно, будто с трудом протаивая ход в небе. Вперед ускакала группа дозорных. Высокоэстетично оформленный фургон Лураса, одекорированный черными с золотом флажками и деревянными рогами, тронулся в путь. Следом, вперемешку с конными воинами, на дорогу потянулись, как бусины на нитке, повозки с личными вещами кардинала Лураса. Уже давно голова колонны скрылась в густом лесу, уже даже перестал качаться в петле и повис неподвижно молодой борец за права и свободы в белых испачканных одеждах, а повозки, стартуя с поляны одна за другой, никак не заканчивались. Много личных вещей у кардинала - материальные потребности не имеют естественных ограничений.

Расположившись на диванах, дон Лурас и сеньор Диппель дегустировали вино и вели неторопливую беседу. Движение фургона почти не чувствовалось, лишь иногда вино в кубках слегка оживало, колыхаясь. Диппель сетовал, что Лурас учинил суд крайне быстро.

- Лурас Стремительный, - с кривой усмешкой сказал Диппель. - А насладиться? Он не успел даже раскаяться и попросить прощения.

- Времени жалко на этого дурака, - ответил Лурас. - А ты всё еще находишь в раскаяниях удовольствие?

- Находил, нахожу и буду находить. Возомнили. Права им подавай. Где они эти книги находят?!

- Это же коржи, Диппель!

Коржами они называли короткоживущих, в противовес нестареющим нестам. Короткоживущий или корж, - то есть обыкновенный человек, стареющий, страдающий старческими болезнями и умирающий от старости. Корж физически слаб, ткани почти не регенерируют. В будущее корж смотрит редко и недалеко, ясно представляет себе лишь завтрашний день, послезавтра видит уже смутно. Максимум, фантазирует на расстояние своей жизни -- не дальше, чем на сто лет вперед.

- Ну и что, что коржи?

- У тебя к ним завышенные требования. Они же просто ресурс -- куски живого мяса. Какая разница, что они думают?!

- Но ты же его повесил. Не безобидный он коржик. Этот - уже не мясо, этот спорить будет, людей смущать.

- Обещаю, что следующего не повешу. С собой возьмем, и будем перевоспитывать. Можем на спор. Спорим, что перевоспитаю? Станет покорным, забудет про свободу. А?! - спросил Лурас, подмигнув.

- Знаю я тебя, педагога. Не хочу спорить. Спать хочу.

Диппель удобно развалился на диване и закрыл глаза, а Лурас задумался о тех причинах, по которым собаку или лошадь жальче, чем коржа. Отношение нестов к коржам не просто равнодушное. Веками сложилась традиция, что коржей нужно держать под прессом террора. Коржи не понимают доброго отношения, воспринимая его, как слабость. Как только почувствуют слабину, тут же начинают борзеть, думать о равенстве, задают власти дурацкие вопросы, отказываются работать. Лошади так себя не ведут. Нет, коржей надо бить батогами, надо пытать, надо показывать им их место... и казнить время от времени прилюдно, в назидание. Чтоб видели силу. Чтобы не забывали, что смертны. Чтоб боялись.

Диппель открыл глаза:

- Что-то не спится. Пойдем к Альдонсе? Проведаем?

- Не терпится порезать на кусочки? - ехидно отозвался Лурас. - Пойдем, проведаем.

Они вышли на веранду. Колонна идет резво, со скоростью бегущего человека. Следом за фургоном Лураса пара лошадей бодро тянет фургон с пленницей. С боков прыгают в седлах конные бойцы. Деревья тесно обжимают дорогу, затемняя вечернее солнце. Чтобы перебраться в следующий фургон, несты просто спрыгнули, и, дождавшись, когда поравняется, вскочили на ступеньку. Кулак ударил в дверь, требуя, чтобы отворили.

Оказавшись внутри, Диппель подошел к клетке вплотную и молча уставился на Альдонсу. Лурас сел на скамейку к охранникам.

- Что делала? - спросил он у старшего смены.

- Ничего, мой дон, - ответил тот. - Сидит и сквозь нас смотрит. Ворожит, наверное.

- Не боитесь?

- У нас амулеты. Ни одна ведьма не пробьет.

- Не пробьет, говоришь?! Знаешь, сколько ей лет? - спросил Лурас. - Триста!

Альдонса Лоренцо фыркнула от этих слов, а охранники широко перекрестились.

- Вот тварь какая! - со злобой проворчал один. - Это сколько же она людей загубила? Сколько силы в ней? Кишки бы ей живьем выпустить!

- Вот именно, - сказал Лурас. - Но она должна доехать живой и здоровой. Ясно?! Покажите амулеты.

Охранники быстро подняли левые руки, с запястьев свисали маленькие серые пузатые мешочки.

- Годится. А сейчас выйдите. На крыше подождите.

Когда охранники удалились и в фургоне остались только несты, Лурас обратился к Альдонсе:

- Смотрите, как они Вас боятся. Ведьма! Порвать готовы.

- С чего Вы взяли, что мне триста лет?

- А сколько Вам?

- Неважно.

Вообще-то, действительно неважно. Коржи ненавидят и боятся нестов, невзирая на количество прожитых лет. Если становится известно, что человек является нестом, то его сжигают.

Несты не такие. Они отличаются. Они значительно сильнее, они не болеют и не стареют. Не устают и быстро восстанавливаются от ран. Даже от таких ран, которые делают коржа инвалидом - у неста вновь отрастают не только руки и ноги, но даже и глаза, и зубы. Уже только за это можно их нелюбить.

Еще несты обычно хитрее и умнее коржей, потому что живут дольше и опытнее. Нестареющие презирают короткоживущих, считают их низшими существами. Нестам не свойственны чувства чести, долга и достоинства - договариваться с ними невозможно. Нест -- по сути предатель, а коржа вообще предаст при первой возможности.

Поэтому когда-то давно, когда нестов было много, стали популярны сказки, что они продали душу Сатане, что их вечная молодость поддерживается человеческими жертвами и мерзкими ритуалами. Несты - это ведьмы и ведьмаки. Чем дольше прожил ведьмак, тем больше сгубил человеческих жизней. И если его не остановить, то губить будет вечно, накапливая колдовскую и физическую силу. Вечно будет, сволочь, оставаться в этом мире и потому вечно будет избегать адских мучений, которые, как известно, суждены ведьмакам после смерти.

Может ли нест довериться коржу? Конечно нет. Это даже смешно. Доверчивые несты давно сгорели в кострах. Женщины-несты, ведьмы, горели чаще. Они чаще доверялись, влюблялись или неосторожно раскрывали свою суть, а дальше, из жалости или страха, не могли убить первыми. Итог предсказуем. Остались самые недоверчивые и жестокие.

Ловит ведьмаков-нестов как раз Святая Инквизиция, во главе которой стоит кардинал Лурас, сам нест - о чем он, конечно, не рассказывает. Лурасу не надо лишних нестов. Да сейчас их и нет почти. Костры же полыхают, потому что и удобно, и зрелищно: назвал неприятного человека ведьмаком, и на костер его. Настоящего неста поймать -- редкость.

Разве что личные дети -- все несты. Так чего их ловить? Вот же они, на виду. Пристукнуть тихо всегда можно, дождись только случая. Они молодые, глупые, доверчивые. Долг, честь, совесть гуляют в голове. Сыновняя любовь... Легкая добыча.

Настоящие ведьмы в последние века вообще перестали попадаться, но от этого только Диппель горюет. А чем больше горе, тем сильнее радость. И сейчас, глядя на пойманную, он не может скрыть ликования.

- А сколько лет сеньору Блёну? Тоже неважно? - хрипло спросил Диппель, держась как макака длинными руками за клетку. Альдонса холодно посмотрела на него снизу вверх и с расстановкой ответила:

- Не знаю никакого Блёна.

- Вот и славно, донна Альдонса, - наиграно ласково сказал Диппель и сел рядом с Лурасом. Ноги вытянул, ладони легли на колени. Звериное обезьянье лицо приобрело мечтательное выражение. - Значит детей у Вас нет? Не думали еще об этом? А я вот мечтаю о дочурке.