Религия методично впитала дорелигиозный опыт тотемистов, шаманов и магов, и дополнила своими экспериментальными находками в области выхода в трансцендентное. Использовались хорошо проверенные приемы групповой терапии: когда все вокруг делают что-то такое-этакое и ты делаешь, то дураком себя уже не считаешь, хотя раньше, глядя со стороны, считал эти действия, мягко говоря, неестественными. Замечательно работали сказки и сценические постановки.

- И сказал Господь: "Встань и иди!" И встал безногий, и пошел! И сказал Господь: "Открой глаза и смотри!" И открыл глаза слепой, и увидел! - кричал в зал пастырь. После этих слов в зале вдруг какой-то инвалид, который раньше всем мешал и путался, привлекал внимание своей немощью, вдруг вставал с коляски на дрожащие ноги и кричал в ответ:

- Господи! Я встал! Я иду!

- Смотрите! Это чудо! Чудо на наших глазах! - гомонили вокруг. Постановочные сцены очень действуют, особенно если не знаешь, что инвалид липовый: катается из одной церкви в другую и в нужное время подымает себя на ноги.

Святые отцы сверлили дырочки в иконах, подводили с тыльной стороны трубочки, и, после этой нехитрой операции, иконы, если нажать на кнопочку, начинали "мироточить". Плакала с иконы Дева Мария, глядя на молящихся. А молящиеся думали, что это не фокус, а чудо. С развитием технологий, обманывать прихожан стали еще таинственнее: без трубочек, с использованием химии и конденсирования веществ.

- И пошел Иисус по воде... - говорил священник.

- Да как он пошел-то?! Прям по воде ходил? Там поди мелко было! - спрашивал, не успевший усвоить правила поведения, новичок.

- В Библии так сказано! Библии не веришь?! Не греши! - громом гремел священник. И прихожане глядят с укоризной. Ой! Лучше не злить их всех. Лучше заткнуться и сделать вид, что поверил. Потом привыкаешь, тоже так глядишь на новичков.

Конечно, пиком Веры являлось прозрение адепта и ясное видиние параллельного мира. Чтоб наловить глюков большой и единственной Веры, отточена метода. Дорогие грибы и редкие кактусы, как в исконную старину, кушать уже не обязательно. Всё сердито и дешево. Помогает банальное, бесплатное всестороннее истощение. Сначала истощали себя недоеданием. Потом голодные и толком не спавшие, спозаранку шли на церковную службу, стояли там несколько часов в тесной духоте на прямых ногах. Кое-где на коленках стояли. Можно по-разному, но поза должна быть неудобной. Вгоняя себя в стресс, испуганно рассказывали постороннему импозантному и строгому бородачу в нелепой одежде, что за неделю сделали плохого. Группой что-то бормотали ритмичное, напевное, еле понятное, с вывернутым смыслом. Не лишим оказывалось при этом надымить в помещении и напустить эфирных запахов. Можно еще долго смотреть на красивый потолок, задрав голову, тогда кислород хуже в мозг поступает, что тоже способствует. Да, после такого что-то чувствовалось, что-то рябило по углам. Вот эти галлюцинации, вызванные стрессом, усталостью, истощением и групповыми монотонными действиями, как бы открывали третий глаз, который теоретически может видеть архангелов. Потренировавшись на собраниях, подняв левел, можно было упарываться уже без подготовки, мгновенным усилием воли входить в экстаз и спрашивать совета у пророков, подступивших в виде красивых радуг. Третий глаз, раскачанный до восьмидесятого левела, сам уже не закрывался. Горел ярко, светил далеко. Вот на этот свет, как мотыльки, и летели ангелы, сладко шепчущие о пользе самопожертвования и шахидства носителю Веры, рехнувшемуся от переутомления в бессонных, голодных молитвах.

Спасались тристанцы от страха смерти и с помощью придуманных ценностей, симулякров, замещающих религию. Служителям культов не нравилось, что люди уходили на сторону, в другие сочиненные миры. Но люди всё равно уходили. Можно убедить себя, что есть вещи поважнее, что смерть не страшна. Увидеть Париж и умереть! Очень хорошо в этом смысле работали искусства. Художники, писатели, музыканты ваяли нетленные произведения. Авторы только боялись не успеть закончить. Люди, касаясь красоты, чувствовали силу воздействия и убеждали себя, что это сильнее, это важнее смерти. В игру "Что Сильнее Смерти" включались ученые. Математики создавали невероятно красивые абстракции и восхищались в одиночестве. Никто больше не понимал этих буковок. Физики, биологи, химики разглядывали мир сквозь приборы, погружаясь в гармонию обнаруженных закономерностей. Психологи сосредоточенно строили теории личности. Филологи с упоением изучали языки. Философы глубокомысленно рассуждали. Люди находили себе Дело. Люди творили и прикасались к творениям. Блогеры строчили в блогах. Читатели лайкали. Кто-то создавал контент, кто-то его потреблял. Дизайнеры, инженеры, изобретатели. Поделки, скульптуры, музеи. Поездки, впечатления, мнения. Компьютерный игры, конечно. Личная смерть становилась мелочью в человеческой культуре. Смерть скукоживалась и истончалась, испарялась на фоне искусства, на фоне творчества, на фоне суеты. Смерть есть, но она не страшна. С ней ничего нельзя сделать, да и не надо. "Давайте не будем про смерть, - капризничали девушки. - Фи, какая неприятненькая тема". Ведь мысль материальна. Если думать о хорошем, если не пускать в голову плохое и не бояться, то физическое здоровье действительно улучшается. Такой у тристанцев организм.

А жизнь кончается. Вот приходит старость. Уже не хочется прыгать и бегать. Суставы крутит на погоду. "Если у тебя ничего не болит, - говорит старик, - значит, ты умер". Бабушка угощает внучку клубникой и приговаривает: "Ишь, как вкусно тебе! Ешь, пока рот свеж". Сама бабушка уже не любит клубники. Бабушка хочет отдохнуть. Она устала. Старики устают от болезней, шепчут: "Старость -- не радость". Сидят и ждут смерти, желают отмучиться. "Всё ясно! - говорит тристанец, глядя на своих стариков. - Жизнь должна закончиться. Кончается ресурс организма. Есть предел. Ничего с этим не сделать". И такие мысли утешали тристанца тысячу лет назад.

Хорошо работали утешительные приемы. Но жить всё равно хотелось подольше, а стареть, нет, не хотелось. Женщины смотрели в зеркало и приходили в ужас от набухающих с каждым годом мешков под глазами, морщин вокруг губ, от провисания овала лица, сохнущей кожи на шее, от растущих жировых отложений на животе и бедрах. Молодость уходила. Мужчины уже не провожали взглядами, не приставали на улицах. "Пусть сдохнут те, кто нас не хочет!" - в сердцах говорили зрелые дамы и быстро цокали каблучками в сторону косметолога. Вернуть хотя бы видимость. Подкрасить, подмазать, растереть. Женщины ложились под скальпель хирурга, где им отрезали, пришивали, натягивали, вставляли, а потом и штопали лицо. От такой операции вид, будто сапогами пинали. Надо месяц ждать, пока сойдет опухоль, заживут шрамы и красота наконец проявится. Не дождавшись, страдая от своего отражения в зеркале, украдкой являли синяки подругам, ища психологической помощи, хвастали: "Зато недорого". Подруги смотрели на испуганную героиню, ставшую временно похожей на побитую собутыльниками бомжиху, и отвечали: "Да так-то я бы тебе и бесплатно сделала".

Мужчины немного отставали в попытках сохранить младой вид. Ботокс кололи реже. Считалось малодушием скрывать мужские морщины. Увлекались пересадкой волос на лысину и прокрашиванием седины. Бросали курение и алкоголь. Запершись в ванной, натирали тело мазями. Глотали какие-то таблетки на кухне.

Чтобы продлить свою личную жизнь, люди занимались спортом и сидели на диетах, голодали, вели здоровый образ жизни. Пересаживали органы, вставляли протезы.

- На днях миллиардер помер. Слышал ты?

- Ну слышал. И что?

- Он сердце себе менял семь раз!

- Ишь! Жить, собака, хотел!

- Угу. Хотел. Всё равно издох.

- А сердец точно семь?

- Да черт его знает.

Люди жаждали жить лично. Жить не в памяти потомков и не в раю, а лично, телесно, тут и сейчас, фонтанируя молодостью.