– Какая роскошь! – только и смогла вымолвить Белла.

– Мадам, вы абсолютно правы. Последние французские моды.

– Это нам не по деньгам, – сказал, как отрезал, Хацкель и направился к выходу.

– Напрасно ваше беспокойство, папаша. Я упомянул французские моды, но это не значит, что мы не умеем шить. Наши мастера не хуже ихних умеют положить ровную строчку.

– Ну, коли так, то вот эту, с красивым отложным воротом, припиши к общему счету.

– Всегда пожалуйста, но я бы не рекомендовал торопиться с выбором. К короткой шее подойдет плоский или низкий воротник, а чтобы картина была, так сказать, полной, к сорочке имеется парочка прекрасных пластронов.

На этих словах он вновь нырнул под стол и вытащил картон с разложенными по цвету узкими полосками шелковой ткани с остроугольными концами.

– Так сказать, галстуки для официальных церемоний.

– Белла, – прошептал Хацкель, – если мы сейчас отсюда не уйдем, нам грозит нищета.

– О цене можете не беспокоиться. Я вам обещал хорошее настроение, и оно уже начинает. Исключительно для вашей приятной семьи скидка пять процентов на все, что вы сегодня у нас приобретете.

– Ну, раз уж вы заикнулись, то десять процентов вниз, и мои женщины купят у вас отрезы на платья и кружевные чепчики.

– А еще атласные ленты с крючками и шнуровкой, – добавила Белла.

– Я сам такие вопросы не решаю. Мне нужно посоветоваться с хозяином, – с фальшивым сожалением произнес приказчик и скрылся в подсобке. Через минуту, не дав семье Разумовских опомниться, он вновь предстал пред ними с заискивающей улыбкой.

– Хозяин согласился на семь процентов и только из симпатии к родителям жениха. У него, видите ли, тоже свадьба намечается, поэтому ему очень близко и понятно ваше хлопотное положение.

– Какой удачный день, Хацкель. Давай здесь купим все и не будем ходить по другим лавкам.

– Жена, единственный раз соглашусь с тобой, и то потому, что нет у меня желания смотреть еще раз, как продавцы в следующей лавке будут также обдирать нас до последней нитки.

За все время Фима не проронил ни одного слова, а только внимательно слушал и улыбался, словно происходящее совсем его не касалось.

Вопреки ожиданиям Хацкеля, женщины довольно быстро нашли то, что им было нужно. Уже через пару часов они вышли из магазина довольные и с большими бумажными свертками, перетянутыми шпагатной веревкой. Центральная улица пестрела рекламными вывесками, заманивая доверчивых покупателей всевозможными способами. На одном из них девчушка ангельского вида со словами «Дедушка, кури» предлагала бородатому старцу папиросы «Нарзан», ласково прижавшись к нему пухлой розовой щечкой. Плакат на лавке Фридковича настаивал на том, чтобы родители, желающие отучить детей курить, посоветовали своим чадам покупать только их гильзы, потому как они производятся без прикосновения рук и самые гигиеничные в мире. Кондитерская заманивала печеньем, конфетами, баранками и мармеладом товарищества «Абрикосов и его сыновья», аптеки настаивали принять вкусное, нежное и очень надежное слабительное средство, а на ночь пилюлю «Ара», чтобы утром с Богом идти на работу, но предварительно помыв голову мылом провизора Остроумова, от которого исчезает перхоть и вырастают пышные усы. Магазин женских товаров купца Лапина обольщал красавиц корсетами и брустень-галтерами, пошитыми по последней парижской моде. По соседству с ним врач Смирнов принимал всех глазных больных. Тугоухим рекомендовали обзавестись искусственной барабанной перепонкой «Здравый смысл», и все это за небольшие деньги, в короткий срок и, естественно, высокого качества. Жизнь в городе кипела, заставляла идти в ногу со временем, призывая не оставаться в стороне и жить полноценной здоровой жизнью. По разбитым мостовым громыхали повозки, извозчики кричали на зазевавшихся прохожих, шустрые мальчишки продавали стаканами воду, газеты и прочую дребедень. Все это было суетно и даже пугающе для местечкового жителя, привыкшего к размеренной неторопливой жизни небольших поселений.

Хоть ателье Моисея Вульфсона и находилось всего в десяти минутах спокойной езды на повозке, запряженной лошадью, этого времени хватило, чтобы голова у Фрейды пошла кругом от переполнявших ее эмоций. Фима же, напротив, был абсолютно счастлив и с радостью глазел по сторонам. Он увлеченно рассматривал яркие вывески на магазинах и привлекательных барышень, которые, как бабочки, кружились у разноцветных стеклянных витрин, рассматривая товары зимнего сезона.

– И как они в такой суете живут! – сетовала Фрейда. – Все куда-то бегут, толкаются. Никто «здрасьте» не скажет.

– Мама, это же город! Здесь тысячи людей, – попыталась объяснить Белла. – И что, им со всеми знакомиться? Поди-кась, сосед соседа толком не знает.

– Вот, это и плохо. Знали бы, добрее были. Смотри, с какими лицами все ходят. У нас в местечке беда или радость случается, кто первый узнает?

– Раввин или соседи.

– Правильно, Беллочка. А здесь куда идти? К кому обращаться? Бегут, портфельчики с бумажками в руках тискают, а сами смурные, будто их обидели. Попробуй, расскажи им про свою нужду. Они и слушать не станут! Я сейчас о своем подумала: как сироте в городе замуж выходить? Она же одна-одинешенька на всем белом свете! Кто ей приданое подготовит, о платье новом позаботится? В штетлах [15] люди всем миром для бедняков жертвуют. От каждой семьи по возможностям дают, по совести. А в городе на ком забота будет, если никто никого не знает! Кому доверить деньги собирать?

– Мама, вы за это не беспокойтесь! Синагоги в центрах побогаче наших будут. Не оставят сироту без внимания, – пояснил Хацкель.

– Ну если так, то я буду другое мнение иметь. Чудно́ здесь, сынок! Огородов нет, хозяйства не держат, а люди одеваются богаче. И на что только живут?

– Мне их статью расходов тоже трудно понять, а вы, мама, не морочьте себе голову чужими проблемами, лучше о своих позаботьтесь. Фасоны с Беллой окончательные придумали или сейчас начнется?..

– Хацкель, ехай себе спокойно и не думай за наши платья. Хороший портной поймет и все устроит. Мы знаем, чего хотеть, а он знает, как это сделать! – успокоила мужа Белла.

Моисей Вульфсон и впрямь был хорошим мастером, одним из тех, кто учился ремеслу у голландцев. В двенадцать лет от роду родители отдали его обучаться ремеслу не потому, что он сильно хотел, а потому, что место ученика портного было свободно. Хозяин кормил, поил, лупил чем ни попадя за любую провинность. Два года он мыл полы, топил печку, следил за железными утюгами, чтобы не остывали, и только на третьем году его начали вводить в курс дела и доверять самую простую портняжную работу. Четыре года он спал в мастерской вместе с другими учениками и подмастерьями. Штаны с рубахой носил из холстины, обувку – из сыромятной кожи с онучами. По договору родители должны были сами заботиться о его одежде, поэтому не приходилось рассчитывать на то, что хозяин выдаст костюм из фабричной ткани. Несмотря на трудности, Моисей проявлял усердие и имел большую склонность к швейному делу. Из подмастерья он довольно быстро перешел в мастера и уже имел право носить униформу. Питание оставалось все таким же плохим, как и отношение хозяина к работникам, поэтому после учебы Вольфсон нашел себе место в магазине женской одежды. С этого момента его жизнь окрасилась более яркими красками. Имея от природы хороший вкус и коммерческую жилку, он быстро заработал прекрасную репутацию у клиентов, а вместе с ней и уверенность в том, что нужно повышать мастерство.

На его счастье, через несколько лет работы на новом месте магазин был продан голландскому портному. Одному из тех, кто по императорскому указу когда-то приехал обучать славянских коллег искусству кройки и шитья на западный манер. Конечно, в отдаленных от столицы городах иностранная культура приживалась не так быстро, но, глядя на заезжих мастеров, местные портные трудились в поте лица, прививая населению «мерзкие новшества». К тому времени женщины уже не представляли свой гардероб без европейского платья, некогда считавшегося верхом неприличия, а их мужья с удовольствием носили униформу и ничем не отличались от служаших в Европе.