– Сына, покажи, чего ты нам привез.

– Мама, я же не первый год живу и знаю!

– Я знаю, что ты знаешь, но мине будет спокойнее, если я посмотрю.

Бабушка окинула взглядом свежесрубленные, источающие влагу гибкие прутья ракиты.

– На схах [10] у земли брал или высокие боковые срезал? – подозрительно спросила она.

– Мама, ну конечно боковые! Можно подумать, я забыл, какие нужно. Посмотрите себе и успокойтесь. Вон какую красоту заготовил.

– Умница, так и должно быть! Для Господа делаем, не для себя, поэтому лишним не будет, если я разок посмотрю. Положено брать ветки повыше от земли – значит, нужно исполнять.

– Так а я что делал? Идите, мама, себе на кухню и не мешайте домой заезжать. У меня еще дел столько, что за полночь ложиться придется. Вы лучше мою жену кликните или Фиму. Пускай идут помогать.

– Фима не может. Ему нужно с подарком для Мэри успеть, а Беллу сейчас позову.

Весь вечер супруги трудились во дворе. Обязательных три стены и крыша строились по всем правилам. Белла поддерживала опорные столбики, когда Хацкель их вбивал в землю, помогала переплетать и связывать между собой ветки, обрезала ножом торчащие побеги и выполняла с радостью все, что говорил ей муж. Хоть праздничные хлопоты и утомительны, но очень уж приятные. Главное – сделать не хуже других, а по возможности, даже лучше. Для строительства сукки нельзя жалеть ни времени, ни фантазии.

Еще с утра Белла собрала самые красивые фрукты и сейчас с любовью развешивала их под крышей постройки. Вход в шалаш ей захотелось украсить по-особенному. Идея пришла внезапно. Взглянув на кудрявую рябину, растущую за плетнем, она взяла резак и устремилась к дереву.

– Ты уж извини меня, красавица, за порчу, но позволь мне украсить тобой наш праздник. Ломать не буду. Срежу острым ножиком, не почувствуешь, да и тебе легче будет. Вон как ветки под тяжестью ягод провисли. Небось, ждешь не дождешься, когда дрозды после первых морозов прилетят твое богатство клевать?

Из веток она связала что-то вроде гирлянды и прочно ее закрепила по периметру входа в сукку. Найденным решением Белла осталась очень довольна, но потом немного подумала и к пурпурным гроздям рябины добавила кисти наливного янтарного винограда. Результат превзошел все ожидания. На протяжении лета ягоды впитывали в себя солнечный свет и сейчас с благодарностью за полученное тепло и любовь отдавали его обратно, переливаясь и искрясь в лучах заката, словно сотни маленьких язычков пламени. Корзину с остатками фруктов она поставила у входа с правой стороны, а самую большую и красивую тыкву, выросшую на мусорной куче, – слева. Завершив работу, Белла отошла в сторонку полюбоваться плодами своего труда. Довольная, она то и дело покачивала головой и облегченно вздыхала, рассматривая шалаш со всех сторон.

– Если в сукке днем солнца будет больше, чем тени, а ночью через крышу мы не увидим звезды – считай, сукка не кошерна, – вывела из приятной задумчивости очередным нравоучением сноху Фрейда.

– Мама, ну почему вы всегда думаете о нас хуже! Столько лет опыта ничего для вас не значит? – возмутилась Белла.

– Вот именно, столько лет вашей маме, а уважения ни на грамм! Могли бы и промолчать в момент моей заботы о вас. Ничего святого! Даже страшно подумать о том времени, когда меня не будет! Молодец Хацкель, все красиво сделал! – подвела итог Фрейда, словно он все строил один, и, устало шаркая ногами по земле, побрела домой.

Фима тоже не сидел без дела. В последние дни он был особенно задумчивым. «Мэри. Какая она, эта Мэри? Мама сказала, у нее красивые густые волосы, заплетенные в две косы, голубые глаза и кожа белая, словно у знатной барышни. А вдруг она мне не понравится? Нет, девушка с таким именем не может быть плохой. Что-то нежное и теплое исходит от этого имени. Как хочется порадовать ее достойным подарком. Кольцо, брошка или шпилька доставят ей радость? А что, если я ей гребень серебряный сделаю? Женщинам без него никак не обойтись, в отличие от нас, мужчин. Сделаю, пускай вспоминает меня добрым словом всякий раз, когда сядет перед зеркалом прическу делать».

Фима зажмурился на мгновение, и когда открыл глаза, точно знал, какую форму и размер будет иметь его подарок. Быстрыми штрихами он набросал эскиз. Осталось только придумать, чем украсить спинку гребня.

«Покрыть бы голубой эмалью, да вот беда: не успел освоить сие замысловатое искусство. Сколько возможностей мне бы открылось, владей я секретами эмалирования. Наверняка в Киевских мастерских обучают этой технике. Даже ради нее стоит туда ехать. Бирюза тоже подойдет для украшения, но хватит ли у меня камней?» – рассуждал Фима, сидя за рабочим столом.

Из деревянной шкатулки он достал кожаный мешочек и высыпал содержимое на стол. Семь маленьких голубых камушков, как крупные капли дождя, застучали о деревянную столешницу и застыли в форме цветка.

– Вот и ответ сложился, – обрадовался Фима. – Незабудки! На гребне должны быть незабудки! Они такие же нежные и красивые, как юные девушки, поэтому не могут не понравиться Мэри.

Несмотря на то, что решение было найдено, ночь у Фимы прошла беспокойно. Он часто ворочался, вздыхал и просыпался. Мозг работал, искал оптимальную композицию: как расположить камни по отношению друг к другу, как выгодно подчеркнуть природную красоту бирюзы, правильно используя ее прожилки с вкраплениями? Гребень непременно должен быть легким, а цветок на нем нежным, девственным.

Только под утро Фима крепко заснул. Снился ему зеленый луг с высокой густой травой и нежно-голубое небо с редкими пушистыми облаками. Птицы щебечут. Где-то вдалеке дятел отбивает дробь острым клювом, выискивая жуков в больном дереве. Кукушка напрашивается на вопрос о годах жизни. И во всем этом такая гармония и природная красота, что захотелось ему упасть на мягкую густую траву и лежать бесконечно долго, пока тело не сбросит с себя дневную усталость, не охладится от жара солнечного. Фима ложится под тенистым деревом. С земли все видится иначе. Все малое, невидимое вдруг начинает открываться человеческому взгляду, удивляя доныне неведомой жизнью.

Вот муравей веточку тащит – старается торопыга. Жук-скарабей завалился на спину, перевернуться хочет, а не получается. Болтает беспомощно в воздухе бархатистыми членистыми ножками, а ловкости в теле нет. Конечно, при таких-то рыцарских доспехах! Улыбнулся Фима, глядя на страдания жука, и спас бедолагу. Мышка выбежала из норки. Замерла. Носиком по сторонам водит, запахи улавливает, глазками-бусинками зыркает вокруг себя. Дзинь! Серебряная капелька росы скатилась с травинки, словно с горы, и прямо серой по уху. Зафырчала малая и ну давай лапкой себя по голове бить. Стряхнула сырость, перебежала на другое место и снова присела, подставляя спину солнечным лучам. Глянул Фима на ее ушки и обомлел. Маленькие, розовато-прозрачные и по форме своей один в один – лепестки незабудки. Даже тонюсенькие волоски, торчащие в разные стороны, как на цветке.

– Понял, как нужно гребень делать! – обрадовался Фима и проснулся.

Фима снова извлек из мешочка камни и разложил на столе в виде дуги. «Нельзя делать один цветок. Будет выглядеть тяжело, да и ничего особенного. Их должно быть семь, а может, даже и больше, если получится. От серебра лучше отказаться: холодно и колюче. Кость подойдет как нельзя лучше. Маленькие незабудки по ажурной спинке гребня будут чудно смотреться, да и материалы прекрасно дополнят друг друга. Голубая бирюза на белом. Что может быть нежнее! Мне кажется, Мэри – девушка с утонченным вкусом, она оценит».

– Фима! Четвертый раз зову к завтраку, а тебя, как и раньше, нету, – сетовала Фрейда на внука. – Утром не будила, ждала, когда сам проснешься. Щас отгадаю: до зари не спал? Бабушка на тебя не ругается. Бабушка все понимает и хочет, шобы ты до своей невесты ехал красивый и здоровый. Иди уже за стол!

– Минуточку!