Росомаха в упор посмотрела на Малиновского.

В упор посмотрела, и смотрела, кажется, целую минуту.

А потом, вдруг, резко, без переходов, превратилась в молодую женщину. Молодая женщина была одета по-походному, но вполне прилично. Никак не было похоже, чтобы она была способна разбрасываться собственными экскрементами.

Впрочем, она наверняка и в самом деле была неспособна на это. Все дело в том, что, когда оборотень оборачивается в сидящего в нем зверя, тогда оборотень очень часто, а может, и всегда, обретает на время новые, несвойственные ему черты характера. В человеческой форме не свойственные.

Девушка-оборотень вновь в упор посмотрела на собеседника, но тут же вполне вежливо слегка отвела взгляд в сторону.

– Вы уж меня простите, – сказала она, – но какое же вам дело до всего этого? Вроде бы это мое личное дело.

– Э… а как насчет моей просьбы? – сказал Малиновский.

– Ладно, – коротко сказала девушка-оборотень. А после этого вновь превратилась в росомаху. И почти без перехода, тут же, по-старому, по-росомашьи, скандально заорала.

Дмитрий Сергеевич Малиновский поспешно удалился.

И Вася, и Андрей совершенно не скучали в отсутствие Дмитрия Сергеевича. Они весьма и весьма бодро вечеряли в компании друг друга и в компании водки. Совершенно обычное действо, ничего особенного. Вот только говорили они все время только о росомахе-оборотне, и ни о чем и ни о ком другом. Кто она такая, откуда взялась, как ее можно было бы утихомирить, и прочее. Да за все то время, пока они тащили ее по сопкам, они не наговорили о ней и о ее утихомиривании столько, сколько сейчас. И ни Андрею, ни Васе все никак не надоедала эта тема.

Так продолжалось и час, и два.

Наконец разговор стал сползать и на темы смежные. Росомаха была женского пола, так что заговорили о женщинах.

– Знаете, что говорил о женщинах Карл Маркс? – сказал Вася. – Карл Маркс сейчас, конечно, вроде как не котируется, но он, что ни говори, был умный мужик. Так вот, Карл Маркс говорил – если идешь к женщине – не забудь плетку!

– Это не Карл Маркс, это говорил Ницше, философ, – заметил Дмитрий Сергеевич.

– А, да какая разница! – отмахнулся Вася. – И вообще, если подумать хорошенько… – Вася допил очередную порцию водки, – если подумать хорошенько – сколько от баб хлопот…

– Это точно, – подтвердил Дмитрий Сергеевич и налил себе еще водки.

– Вот-вот, – обрадовался Вася. – Все разумные люди со мной соглашаются! И Карл Маркс, и Сергеич, и вообще все. Потому что я прав. Либо на бабу деньги уходят, если у нее один характер, либо с ней жить нельзя, если у нее характер другой, вредный, одно из двух. И при этом на свадьбе полагается играть веселую музыку! Вот зачем это? Все равно как если бы я скреплял союз вон с ней – он кивнул в сторону росомахи – и при этом играл бы марш Мендельсона!

– Да сам марш Мендельсона не такой уж и веселый, – сказал Дмитрий Сергеевич.

– Да неважно, какой там этот марш, – отмахнулся Вася. – Важно то, что, к примеру, я и вон та росомаха – сущности несовместимые. И объединять нас нельзя, и общий язык мы с ней не найдем. Вот как бы я мог к ней подойти, чтобы мы нашли общий язык? А?

– По-моему, Вася, ты тогда как-то неправильно к ней подошел, – произнес Андрей. – Я росомаху имею в виду, естественно. Подход к делу у тебя неверный. Бережно с ней надо было, бережно. Ты хоть погладил ее?

– Я бы посмотрел, как бы ты стал ее гладить, – огрызнулся Вася.

– А почему нет? – сказал Андрей.

Дмитрий Сергеевич молчал и хмуро смотрел и на Андрея, и на Васю.

– Я сейчас пойду и поглажу ее, – снова сказал Андрей и начал подниматься.

– Врешь, – ответил Вася, хотя Андрей почти уже встал.

– Зачем мне врать? – удивился Андрей. – И не думаю. А с тебя – коньяк. Но хороший коньяк, молодой, французский, непохожий на то пойло, что ты сегодня притащил.

– О кей, – отозвался Вася, и они отправились к росомаховой клетке. Завидев своих пленителей, росомаха взревела, кажется, еще громче.

Она ревела, царапала клетку и кидалась кусочками фекалий.

– Андрей, – сказал протрезвевший Вася, – По-моему, это была неудачная идея. Как ты до нее додумался, ты же вроде бы выпил меньше, чем мы все.

– Я знаю, что делаю, – отмахнулся Андрей. – Да чего ты боишься, ты посмотри на нее. Неужели не ясно, что смелость и ласка ей понравятся?

И Вася, и Дмитрий Сергеевич во все глаза смотрели на росомаху. Перед ними был дикий зверь, и перед ними был человек. Женщина.

Ни Дмитрий Сергеевич, ни Вася не смогли бы объяснить, какие именно ее черты дозволяли распознать в лесной росомахе разумного человека, но сомнений у них не было.

Андрей между тем открыл клетку, наклонился к росомахе и ласково погладил ее за шею. Росомаха перестала реветь, перестала бросаться фекалиями и едва ли не замурлыкала.

– Точно, тетка, – присвистнул Вася. – А уж вредная до чего… Росомаха громко рявкнула в его сторону, и хотела, кажется, бросить кусочек помета, но передумала, не желая, видимо, отодвигаться от Андрея.

– Поэтому я и говорю, что с бабами всегда сложно, – немного позднее пространно развивал свою мысль Вася, когда они втроем вновь уже сидели за водкой и обмывали золото. – Если у бабы характер мягкий – денег на нее не напасешься. Если не мягкий – с ума сойдешь, вот как с этой. – Вася кивнул на росомаху.

– Да ладно тебе, – сказал Андрей. – А мне нравится, когда у тетки есть характер. Иначе скучно. А что с другой делать? Только член об нее тупить.

– Между прочим, ребята, она все слышит, – заметил Дмитрий Сергеевич, кивая в сторону росомахи. – Так что давайте, завязываем.

Разговор, хотя и на иную тему, все же продолжился, но ненадолго. Все устали. Скоро Вася, Дмитрий Сергеевич и Андрей уже были в палатке.

А когда миновало еще два часа, сидящая в клетке росомаха подняла голову. Опустила хвост. Выгнула спину. И снова превратилась в молодую женщину. Тихонечко подобралась к прутьям клетки, потерлась об них и на секунду истончилась. В следующую секунду она была уже на свободе.

Девушка-росомаха подходит к палатке. Осторожно заглядывает туда. Вытаскивает рюкзак. Один, второй, третий. Снимает с плеч рюкзак свой собственный, вытягивает из него, покопавшись, здоровенные ножницы, вспарывает ими чужой багаж, и без особых хлопот добирается до золота. Вытягивает из своего рюкзака несколько объемных мешков, раскладывает в них золото, укрепляет мешки у себя на плечах, издавая при этом тихие звуки.

После всего этого, подумав секунду, она зачем-то вновь на миг заглядывает в палатку и потом удаляется в глубь сопок. Теперь – навсегда.

Во всяком случае – навсегда для трех путешественников, которые, проснувшись утром, обнаружили, что золота у них более нет. Острия меча Миямото Мусаси, которое они должны были отдать инопланетянам, у них с этого утра не было тоже.

Кто знает, кто ведает, каков был изначальный план росомахи-оборотня? Позволила ли она себя поймать? Могла ли она освободиться раньше? Действовали ли она по обстановке или же все было ею обдумано заранее? Нет ответа.

Об этой истории мне известно еще только одно – когда один из путешественников, Андрей, вернулся домой, то он обнаружил у себя в рюкзаке, в самом его низу слиток золота.

Это было не то, конечно, на что он надеялся после первого разговора с Дмитрием Сергеевичем Малиновским и после встречи с инопланетянами. Но все-таки золото – самое настоящее золото, самой высшей пробы. Без всякого обмана.

Глубокопочтенному второму наместнику Великой Империи докладная и рассуждательная бумага.

Мир звезд велик, и велика Империя. И велика сила звезд, и велика сила Империи, и первая сила неотделима от силы второй. И эта совокупная сила распространяется всюду, и явно и неявно, – но неявно так же как явно, и явно также как неявно. Но сие вышеизреченное проявляется неравно в том или ином деле, иной раз более, а иной раз менее, ибо порядок вещей в мире звезд имеет свойство нарушаться, хотя и не сильно. Все это – суть мой поэтический и вещественный постулат, необходимый здесь. Сейчас же за сим вышенаписанным я дерзаю начать.