Так вот этот поезд иногда шел неделю, другую, уступая составам, что двигались на запад с солдатами и вооружением. Далеко не всех раненых удавалось довести до тыловых больниц. Далеко не всех. Один раз санитарный поезд попал под бомбежку. Тут мало кому удалось выжить. Моей "докторше" повезло, осталась живой, но потеряла всех, кого везла лечить... Была ли у нее семья, не знаю. Меня она лечила с каким то "остервенением". Да, это то слово! Мама говорила, что я ей кого-то напоминал. Она перепробовала на мне весь нехитрый арсенал тогдашних лекарств. И я каждый раз чудом выздоравливал. Её стараниями она добилась от поликлиники, где она работала, чтобы мне выдали путевку в санаторий в Мацесту, что около Сочи, для лечения ревмокардита - разного рода целебные ванны, сероводородные, кажется,- запомнился этот противный запах тухлых яиц. Ещё воспоминание: на "ванны" нас возили на автобусе всей группой больных детей. И вот одна песня особо запомнилась, мы её пели в автобусе по пути на ванны с особым рвением. "Гимн демократической молодежи" - " Дети разных народов, мы мечтою о мире живём...", и припев после каждого куплета - здесь мы в азарте чуть не срывали голоса: " эту песню не задушишь, не убьёшь, не убьёшь, не убьёшь!". Сейчас эта песня уже забыта, а тогда была очень популярна.
Мне повезло с врачом, конечно. Соседка говорила моей маме, что наша участковая очень "сильный врач". Её все знают.
Сейчас я думаю, что моя "врачиха", работая после войны, как бы восполняла потери своих раненых, которых она теряла от полустанка к полустанку, в том страшном санитарном поезде, где она была "Военврачом", так это называли тогда.
Подтянутая, с гладко причёсанными русыми волосами, приятным, хотя немного сероватым лицом, с большими карими глазами. Морщины вокруг глаз, на лбу. Среднего возраста. Сейчас я думаю, что она была молода, но рано "повзрослела" в санитарном поезде за четыре года "постоянной прописки" в нем.
Я подолгу разглядывал ее, пока она о чем-то шепталась с мой мамой, поглядывая в мою сторону. Конечно, от меня не могло ускользнуть меняющееся выражения её лица, с тревожного на ласковое, когда я попадал в поле её зрения.
Но, как её звать, я и тогда не знал. Как то за ненадобностью.
Когда мы переехали на 14-ую Парковую улицу, мама, еще долго перезванивалась с нею. Она поступила на какие то курсы, связанные с повышением квалификации. Я слышал разговор, что ей пригодился богатый опыт моего лечения в качестве материала для диссертации. Может быть, это была шутка? Так это или нет, теперь уже не у кого спросить, ни мамы, ни папы давно уже нет в живых. Но совершенно очевидно, что я обязан ей жизнью. В те годы вылечиться и от менее сложных болезней было проблематично. Наверное, да что, наверное - наверняка, уже нет и её, вот уж поистине "железной леди", из той когорты людей, что выковывались в те годы на железном ветру испытаний, порывы которого не смогли их не только никуда "унести", даже сдвинуть с места, которое они выбрали для себя. Поди знай, есть ли сейчас такие? Конечно, есть, не может быть иначе. Просто их пока не видно, не их время сейчас. Наверное.
Однако вернемся к нашей квартире.
Соседняя с нами по коммуналке семья - из относительно привилегированного "слоя" бюрократической номенклатуры. Глава семьи, как помнится, по фамилии Климкин, приносит периодически с работы продуктовые пайки. Были такие пайки для избранных в то "справедливое" время. Что делать, если благ на всех не хватает, то не пропадать же добру. Какие там были деликатесы! Помню, были длинные батоны из белого хлеба, красная и иногда черная икра, крабы в знаменитых консервах "снатка", еще разное такое... . Но особенно меня потрясали белые батоны. Мама меня старалась не пускать на кухню, когда у соседей появлялся этот паек.
Но надо отдать должное соседям, они тоже старались не козырять этими пайками и как то стыдливо прятали их от нас. Но нет, не то что прятали, но старались не использовать их "прилюдно". Кухня то общая, коммунальная - два столика, газовая железная плита с металлическими краниками, вбок влево-вправо. За окном балкончик дугой, маленький. Не помню, чтобы он хотя бы раз открывался, всё-таки последний, восьмой этаж старого кирпичного здания, "поди-знай", да и зачем его открывать, что там на нём потеряли? Возможно, дверь на балкон вообще была заколочена. За ненадобностью.
Несколько странных воспоминаний. Вот впервые увидел мыло для лица белого цвета. Почему то запомнилось удивление от цвета и нежного запаха. Это у соседей в ванной осталось - в пайке было. Забыли забрать в комнаты. Попробовал втайне немного помылить руки. Много пены и приятный запах. Быстро смыл, подул на мыло, чтобы подсушить, могли "застукать".
И ещё. Тогда нельзя было пользоваться нагревательными приборами. Строжайше! Экономия электричества. Ходили периодически по квартирам комиссии, проверяли. Вот такая комиссия однажды нагрянула к нам - "Есть нагревательные приборы?" - кто то из родителей, - "нет, у нас нет". Я услышал - о святая простота - " как нет, вон там, в шкафу, под одеялами.."
Как там дальше разрешился конфликт, не помню. Думаю, что мирно. Учли, наверное, ситуацию, простили на первый раз, забрали нагревательный прибор и ушли. Не помню, как он вообще выглядел этот прибор. Тогда многие пользовались ими, прятали на свой страх и риск. Времена были послевоенные крутые, могли быть и серьёзные неприятности.
Помню ещё, как вернули радиоприёмник. Во время войны все радиоприемники обязаны были сдать на хранение - понятно вражеский голос можно было услышать. Тогда не было FM и УКВ. Но зато были "короткие" волны, значит, можно было прослушать, что не надо. Приемник оказался не тот, да и не работал. Не помню, куда он потом исчез.
Младший сын у соседей был моего возраста. Кажется, его звали Женя. Мы часто с ним играли. Я бывал у него в гостях. Его мать Мария Павловна (?) симпатичная блондинка, относилась ко мне вполне дружелюбно.
Еще был у соседей старший брат Рем. Его я не помню. Помню только, что он оказался замешанным в каком-то бандитском преступлении - было совершено убийство женщины с целью ограбления квартиры. Поговаривали, что это банда "Черная кошка". Недавно по телевизору прошел сериал про "Черную кошку". Был ли Рэм в той самой банде, или нет, теперь уже кто расскажет... Короче, он сел в тюрьму, повидимому, надолго. Помню, приходила девушка к соседям, плакала, как понял, его невеста.
Что было дальше с этой семьей - не знаю. Её дальнейшая судьба мне не известна. Контакт с ней прекратился, как только мы переехали на другую квартиру, что "дали" моему отцу "от работы". Мы переехали на 14-ю Парковую улицу, что около Измайловского парка. Там у нас уже было две комнаты в квартире без всяких там соседей. Это было так необычно. Дом был четырёхэтажный, одноподъездный. Такими домами тогда была застроена вся 14-ая Паковая улица. Говорят, что все эти небольшие дома строили пленные немцы. Сейчас все эти дома "снесены" и на их месте стоят современные многоэтажные панельные дома. Потом я вернусь к этому периоду жизни.
А пока, наша школа по Большой Калужской улице на противоположной стороне от дома. Иду сначала по левой стороне, той же, где и дом. Иду каждое утро, с портфельчиком, метров четыреста - пятьсот, перехожу на другую сторону, и немного углубившись во дворы, оказываюсь перед воротами своей первой "нормальной" школы. Обычное кирпичное четырехэтажное здание, небольшой двор. Школа, кажется, номер 16.
Школу плохо помню. Там я проучился четыре или пять классов, а может быть и все шесть. Чёрная деревянная парта на двоих, откидная слегка наклоненная крышка, как продолжение поверхности парты - для письма, внизу полка для учебников, портфеля - ранцев тогда не было. В центре парты дырка для чернильницы. Чернильницы - "Невыливайки", приносили с собой. Отличное чьё-то изобретение: небольшой цилиндрический стаканчик из керамики (пластмассы, стекла), размером примерно четыре на три см (высоты, диаметра), края плавно по всей окружности загибаются во внутрь в виде опрокинутого конуса. Таким образом, если залить в такую чернильницу чернила через этот конус, то вылиться наружу они уже не смогут, растекаясь по внутренней стенке чернильницы, никак не попадая в узкое горлышко опрокинутого вниз конуса, что по центру стаканчика.
