Окончив получасовую тренировку, Влад ополоснулся водой из ручья, поставил на спиртовку чайник и проверил запасы кофе. Сего бодрящее напитка, несмотря на уверения врачей о его вредоносности, Рокотов выпивал по три четыре чашки в день и нисколечко от этого не страдал. Оставалось почти полбанки «Нескафе», а через три дня из основного лагеря прибудут Гойко и Милан, донесут продовольствия и заберут приготовленные за неделю образцы. Так что кофе можно не экономить.

Владислав щедро сыпанул в чашку две ложки и блаженно вдохнул аромат. Новый день сулил только хорошее...

Бенджамин Джоунс лихо проехал на роликах вдоль коридора третьего уровня, чуть притормозил у двери под номером 340 и забросил пакет в специальный ящик. Затем докатился до лифта и заглянул в ведомость. На пятом уровне следовало завести в спецхранилище коробку с дискетами и отдать в стендовую лабораторию перевязанный изолентой пучок соединительных компьютерных шнуров.

Прогрессивная идейка о привлечении на военную базу студентов местного колледжа в качестве рассыльных принадлежала жене командира базы, даме широких демократических взглядов, дружившей с самим Президентом. Правда, поговаривали, что сия дружба не ограничивалась общением за коктейлями. Но мало ли чего завистники не скажут!

Нововведение себя оправдало.

Доставка мелочей по кабинетам и лабораториям заметно ускорилась. Не приходилось ждать по полдня, пока штаб сержанты рассортируют почту и посылки и начнут развозить их по этажам, параллельно общаясь со знакомыми и тем самым задерживая работу. Юнцы на роликах и скейтбордах выполняли поручения моментально, им безумно нравилась езда по извилистым и наклонным тоннелям подземной базы.

Джоунс нетерпеливо побарабанил пальцами по стене возле кнопки вызова лифта — светодиоды сообщали, что тот замер на нижнем этаже и, видимо, надолго. А второго лифта из соображений безопасности не предусматривалось.

Чернокожий студент вздохнул, подождал еще минуту и решил спуститься по грузовой эстакаде, благо выход на нее располагался совсем рядом.

Съезжая по крутому серпантину, Бен на повороте задел пучком проводов шершавую бетонную стену и немного содрал с одного из них изоляцию. Повреждение было мизерным, внешне незаметным, полиуретановое покрытие на проводе под номером 386264 осталось целым, но защитный слой вместо положенных пяти десятых миллиметра теперь составлял всего одну десятую.

Посыльный на секундное касание стены не обратил внимания и благополучно доставил провода в лабораторию, занимающуюся доводкой и инсталляцией систем наведения новейших американских ракет.

На входе в здание Белградского телецентра комментатор телекомпании CNN Пол Гендерсон вежливо кивнул симпатичному сербскому полицейскому, предъявил пресс карточку и спустя две минуты добрался до монтажной на четвертом этаже. Там он бросил свою обязательную черную сумку с микрофоном под стол, плюхнулся в крутящееся кресло и повернулся к югославскому видеоинженеру, с которым почти год ежеутренне выпивал чашечку кофе. Нёнад Кротович улыбнулся приятелю и на пальцах показал: еще пять минут. Гендерсон понимающе кивнул и поставил чашку с эмблемой компании под жерло кофейного агрегата.

— Здоров, Пол, — Ненад наконец снял наушники и блаженно потянулся. Эфир закончился, теперь у него был законный получасовой перерыв.

— И тебе того же, — Гендерсон говорил по сербски почти без акцента, употребляя идиомы, словно коренной белградец.

— Получил аккредитацию?

Вопрос не был праздным. В последние месяцы с западными журналистами происходили разнообразнейшие коллизии — от проблем с местами съемок до неожиданного объявления неугодных нежелательными персонами, что означало немедленный выезд из страны в соседнюю Венгрию.

— Нет еще, — американец махнул рукой. — Сказали, чтоб через три дня зашел.

— Ну ну, — Кротович ухмыльнулся, — сколько ты уже ходишь?

— Вторую неделю...

— Мудак наш Слоба[1], — заявил серб и потянулся за выложенной Гендерсоном на стол пачкой «Кэмела». — Так он последние информационные возможности потеряет. Вчера двух французов выслали, с бельгийцами проблемы начались. Мне знакомая из отдела контроля намекнула, что опять для неюгославских журналистов собираются менять форму пропусков.

— Сколько можно? — американец поднял брови и отхлебнул кофе. — Только ведь новые получили.

— А я что говорю? — Кротович затянулся и, оттолкнувшись ногами от стола, проехал к кофеварке. — Изображают деятельность, бумажки новые изобретают. Вместо того, чтобы в Косово проблемы решать, на журналистов набросились. Будто они во всем виноваты.

— У нас те же проблемы, — Гендерсон выщелкнул сигарету из пачки и прикурил. — Требуют репортажи о бедах албанцев, все интервью с сербами режут не глядя.

— Да видел я ваши программы. Мистер Милосевись, мистер Милосевись, — передразнил Ненад речь Президента США. — Будто он один у нас живет. Сволочи эти политики. Сами между собой ни хрена решить не могут, вот и сталкивают людей лбами. Воевать, если что, нам придется.

— Повсюду так, — философски заметил американец. — Вон русские в Афганистане черт знает что вытворяли, и ничего. Сами правительство сменят, а потом с ним же и воюют. Милошевич у них научился... Вместо нормальных действий взял да и забрал у Косово автономию. Вот и получил адекватно. Да, кстати, тарелку еще не нашли?

Ненад усмехнулся. История с телевизионной тарелкой западногерманской телекомпании была поучительна и немного таинственна — неделю назад в одну из грозовых ночей с крыши Белградского телецентра мистическим образом испарилась эта штуковина, имеющая в диаметре четыре метра. Охрана здания уверяла, что из дверей ее не выносили, да и не в человеческих силах было сие. Тарелка весила почти полтонны, а из за своих габаритов не пролезла бы ни в одну дверь.

Назначенное полицейское расследование пришло к выводу, что тарелку сбросило вниз порывом ветра, а некто запасливый и хозяйственный из домов по соседству, пользуясь темнотой и пеленой дождя, уволок ее к себе. Видать, решил приспособить по хозяйству. Практической пользы по прямому назначению тарелка принести не могла, ибо требовала массы дополнительной аппаратуры и являлась передающей, а не принимающей антенной. Так что годилась она лишь в качестве бассейна для карликов или поддона грандиозных габаритов. Да и то если срезать центральный волновод, торчащий из середины тарелки.

Немцы предложили награду за обнаружение оборудования, однако желающих получить обещанную тысячу марок пока не было. Сербская полиция вяло опрашивала жителей близлежащих домов, надеясь на случай, когда один склочный сосед сподобится настучать на другого.

— И не найдут, — Кротович хитро прищурился. — Тут недалеко цыгане обосновались, а к ним полицейские боятся заглядывать. Как пить дать, у них тарелочка... А немцы зря эту бучу затеяли.

— Почему?

— Да вышлют их, вот и все, чтоб не доставали со своей аппаратурой. Сейчас у полиции других забот полон рот. Будут они еще с какой то тарелкой связываться!

— У нас за подобное полицейских бы под суд отдали.

— Так то — у вас. Здесь тебе не тут, как говаривал мои армейский сержант. У нас полицейские только ракию[2] быстро пьют, все остальное — нога за ногу... Работать вообще никто не хочет. Тем более сейчас.

— Ладно, — Гендерсон допил свой кофе и поднялся, — пойду, нашу аппаратуру проверю, может, и ее сперли...

— Вряд ли, — Ненад снова надел наушники, — ограждение из тросов поставили, так что свалиться больше ничего не может.

— Будем надеяться, — американец прихватил сумку и вышел.

До крыши он добрался на скоростном лифте, гордости Белградского телецентра, по пути пообщавшись с коллегами югославами. Пола любили почти все, мужиком он был компанейским, всегда охотно давал в долг неимущей журналистской братии, регулярно устраивал вечеринки, где поил гостей хорошим ирландским виски и кормил отменно приготовленным барбекю. У него всегда можно было стрельнуть сигаретку, поговорить по душам или пожаловаться на козни начальства. Гендерсон никогда не выдавал чужих тайн и не сплетничал, чем заслужил всеобщее уважение. Расставаться с ним не хотелось. Местные журналисты с грустью ожидали того дня, когда полицейская машина доберется до улыбчивого американца и ему, как уже многим, вручат серую бумажку с предписанием выехать из страны в течение суток. Судьба западных корреспондентов была предрешена, правительство Милошевича выживало из республики всех иностранцев, придираясь к любой мелочи.