Женщина поднялась, поцеловала отца в лоб. — Поправляйся, папочка. Завтра я зайду с Катюшей. Она, как раз, возвращается из Франции после Всемирного фестиваля молодежи. Она звонила, что успела выполнить твою просьбу. Она съездила в Ниццу и посетила могилу дяди Степы на кладбище Кокад. Ей, как будущей журналистке, интересно с тобой пообщаться, поделиться впечатлениями о жизни за границей.

— …Степан? Николетт? Кокад? Ницца? — Франц вспоминал эти символы другой жизни и не мог вспомнить, осознавая, что они имели особое место в его судьбе.

— …Октябрь 2011 года …Да в октябре он посещал Ниццу, кладбище Кокад. Получается меньше года назад. Но там он прилетел с Катюшей из Берлина. Его провожала Марта. А здесь… Почему он здесь? — Франц силился понять, почему и как он оказался здесь, в CCCР, стране канувшей в лету? — мысли путались, уводили его вновь на кладбище. — Да, на кладбище его кто-то окликнул и это был… Это был Клаус! А после, после, произошло…

— Папа, ты побледнел, позвать врача?

— Что? Нет, нет. Спасибо… Пройдет. Ты иди.

— Хорошо. Я пошла. Тебе что-то принести из еды, фруктов?

— Ничего мне не надо. Все у меня есть… — раздраженно промямлил Франц. — Иди. Все потом.

Мысли немощного Франца в эту минуту были далеки от встречи с женщиной, которая назвалась Златой, у которой глаза, действительно были так похожи на глаза его дочери.

— Клаус…? — Франц вдруг вспомнил военного двойника, своего верного попаданца. Он вдруг вспомнил гневные окрики офицера СМЕРШ Иоганна Шлинке, свое ранение, взлет «Кондора». Все вспомнил, что произошло с ним в начале февраля 1945 года. В памяти детально воскресали события операции «Бельгийский капкан» по захвату Гитлера. Да, по взятию в плен нацистского вождя. Сердце Франца затрепыхалось от детализации воспоминаний. Он остро почувствовал неприятный запах, прорвавшийся из далеких времен, исходивший от фюрера, когда того подтащили к нему в самолете. Огромные кровянистые глаза нациста наплывали на него. В них стоял страх, мольба о помиловании и одновременно ненависть… Облик фюрера пропал. Появилось лицо русского вождя на приеме. Тихая речь, его слова: — Ну что, товарищ Ольбрихт, мы построим вместе новую, возрожденную Германию? — Теплое рукопожатие при награждении Золотой Звездой Героя СССР, а в глазах — лукавинка. Образ Сталина пропал так же молниеносно, как появился. Замелькали лица, множество лиц, одновременно знакомых и незнакомых. Они засасывались и пропадали в огромной воронке-дыре. Голова Франца, тело стремительно неслись, как бы отдельно, за ними. Он упорно сопротивлялся движению. Но огромный пылесос мироздания затягивал безвозвратно. Франц почувствовал острую, щемящую, а затем разлитую боль в сердце. Перед глазами пошли радужные круги. В груди стало очень жарко. Зримо поплыли картины жаркого лета 41 года: соломенные крыши, убогие, заброшенные славянские селения, пыльная дорога, пленные русские, много пленных, короткие бои, стремительное наступление и глаза, большие, небесного цвета, проникновенные глаза…

— Вера… Вера! — вскрикнул Франц. — Прости! Я изменил твою судьбу…

Дрожь тела утихла. Капельки пота выступили на лбу. Лицо посветлело и слилось с белой простыней. Дыхание становилось неглубоким, прерывистым. Кривые электрокардиограммы истерично плясали и быстро вытягивались в тонкие зеленые линии. Замелькал сигнализатор оповещения. Пальцы Франца потянулись к кнопке вызова. Губы вяло дрогнули: — Сестра… — мозг в эту минуту рассыпался на мириады звезд, и кто-то из глубин, рождавшихся созвездий, звал к себе. Голос насмешливый, уверенный, бодрый:

— Коммандос, не раскисай!.. Скисай… скисай. Нас ждут большие дела, дела-а…дела-а-а-а!!!

Отзвучали фанфары, отыграли оркестры победные марши. Сотни знамен фашистской Германии брошены под барабанный бой к подножью Мавзолея. Всенародное ликование со слезами на глазах. Победа! Слаще нет слова.

Иосиф Виссарионович Сталин, после торжественного приема в честь участников Парада Победы в большом Кремлевском дворце и после затянувшегося празднования с ближайшими соратниками на Ближней даче, находился в раздумье. Разомлевший вождь сидел на диване, не ложился. Спать не хотелось, хотя стрелки часов показывали начало четвертого утра.

Сталина часто мучили вопросы: о его роли в истории России, о его теоретическом наследии, о его преемнике. Но в этот ранний час мысли вождя были не об этом. Он перебирал в памяти годы страшной войны.

Вновь, в который раз, Сталин с горечью подумал о 41-м годе. Допущенные просчеты, связанные с началом войны, и как следствие — огромные, невосполнимые потери Красной Армии, напомнили еще раз о себе. В груди Сталина защемило. Стало труднее дышать.

Вождь приложил руку к сердцу, глубже вздохнул, прикрыл глаза. Однако мысли не отпускали, возвращали в 41-й год.

Его предупреждали о готовящемся нападении Германии, о концентрации немецких дивизий на границе. Информация шла с разных сторон. Но он выжидал. Не хотел провоцировать Гитлера на более ранее выступление. Тем самым, дать больше времени стране на подготовку к грозящей опасности. И ошибся…

Сталин поднялся рывком с дивана. Сжал кулаки. — …Ошибся… Да, ошибся! Но и Лаврентий хорош! Жуков хорош! Почему не настояли, почему побоялись настоять? Угождали мне…? Трусы…? Нет, не трусы! Значит, что — враги?… Глупость. Что же тогда? Почему, зная правду, подстраивали ее под его мнение, увещевали его? Побаивались его гнева? Нет!!! Просто верили товарищу Сталину. Верили в его непогрешимость и правоту. Что он всегда прав и ошибок не допускает. Он лидер партии. Он рулевой. Он знает, что делает, раз говорит не поддаваться на провокации.

Сталину от возникших мыслей остро захотелось курить. Он взял трубку со стола, подумав, отложил. Лень было раскуривать. Взял папиросу. Вспыхнул огонек спички. Осветилось усталое в оспинах сероватое лицо вождя. Сделал несколько неторопливых затяжек.

— Почему бы не поверить? — вновь стал размышлять вождь. — Ведь под его руководством в сроки, невиданно короткие, построено новое государство. Через коллективизацию, через индустриализацию он привел страну к социализму и закрепил эту победу в конституции. Что планировал — все построено, все свершилось. Как не поверить вождю и в этом случае? Значит он один виноват в провале 41 года? Выходит, один. Спрос истории все равно будет с него.

Так уж сложилось на Руси. Без сильного правителя страна распадается. На Руси нужен всегда сильный, умный правитель. И спрос за все просчеты с него. Но и слава победителя в народной памяти остается на века…

Сталин, размышляя об итогах Победы, подошел к рабочему столу, на котором лежала большая карта фронтов, снятая накануне со стенки прихожей комнаты. Включил настольную лампу, взглянул на карту.

В глазах вождя появились радостные искорки.

Нет уже линий фронтов — одни наколки от флажков. И только один большой флажок в центре Берлина. Враг повержен. Гитлер повержен. Именно им повержен. Советским народом повержен. Именно Красная Армия стремительными ударами вышла к линии Зигфрида, встретила там американцев и не допустила на территорию Германии. Мы главные победители! Кто это оспорит? Поэтому на Потсдамской конференции будем диктовать свои условия.

Прежде всего территориальные претензии к Германии. К СССР должна присоединиться вся Пруссия: и Восточная, и Западная, а не треть с Кенигсбергом, как оговаривалось на Ялтинской конференции. Польше достаточно Силезии и двух третей Померании. И это даже много. Она двулична и всегда будет подыгрывать Англии. Берлин — не четыре контрольные зоны, а одна — советская.

Обязательно решить территориальные претензии к Турции. Наше требование благоприятного режима для СССР в Черноморских проливах основательно и убедительно.

Сталин сделал новую затяжку папиросы и, постояв в задумчивости над картой, усмехнулся:

— А ведь все началось с Арденн…

В памяти вождя невольно всплыл образ немецкого антифашиста Ольбрихта. СМЕРШ тогда хорошо с ним поработал. На стол лег коварный план союзников «Немыслимое» о нападении на СССР после разгрома фашистской Германии. Он, Сталин, извлек пользу из полученной информации. Он позволил Гитлеру обескровить американцев, задержать в Бельгии, не пропустить за линию Зигфрида. Он столкнул лбами лучшие боеспособные танковые дивизии СС, Вермахта и англо-американцев. Когда они терзали друг друга, Красная Армия, подготовившись, нанесла смертельный удар по Берлину. Капитуляция Германии была предрешена. Сопротивление было бесполезным. Даже оголтелые нацисты сложили оружие, когда их «вождь» — двойник Гитлера, во всеуслышание, объявил о капитуляции. Отряд СМЕРШ провел тогда изумительную операцию. В Москву был доставлен не только двойник Гитлера, но и труп этого мерзавца. По счастливой случайности, бомбы, сброшенные американцами, угодили в эскорт, следовавший через Арденны в Берлин.