— А вот и начальник нового караула «нарисовался», — съязвил Шлинке. Его правя рука взметнулась в показном приветствии. В поле видимости на подсвеченном пятаке сзади Штернбека показалась усталая фигура командира войсковой группы в черной униформе танкиста. Штернбек обернулся резко, вытянулся, радостно выпалил: — Слава богу, господин подполковник, что вы подъехали. А то вот, — лейтенант указал головой на русских десантников, — штурмовики Отто Скорцени не пускают на территорию складов.

— Правильно делают. Вы устроите пожар. Готовьте свою группу, лейтенант, через три часа выступаем на Спа. Будем брать генерала Ходжеса. — Франц бегло взглянул на наручные часы, засекая время. Флуоресцентные стрелки показывали без четверти девять вечера.

— Господин подполковник, мои люди измотаны, требуют отдыха. Предлагаю выступить утром, туман немного разойдется.

Ольбрихт сверкнул очами зло. — Я приказал готовьтесь, Штернбек. Утром Ходжес опомнится и перегруппирует силы. Нам нельзя этого допустить. К тому же, сюда скоро подтянется мотопехота в помощь. Я к вам еще подойду, обговорим боевую задачу. Подбодрите людей. За ночную операцию все будут поощрены. Вы лично железным крестом второй степени. Вам все понятно, лейтенант?

— Так точно! — танкист вытянулся, оживился. — Выступим без промедления, господин подполковник.

— Кроме того, свяжитесь с начальником штаба группы, пусть срочно пришлет на склады усиленную роту охраны с тяжелым вооружением. Надо заменить десантников, выставить двойной караул. Выполняйте.

Ольбрихт перевел взгляд на майора Киселева. Сделал шаг навстречу. Тот с ухмылкой следил за разговором немецких офицеров. Не вмешивался.

— Хорошо поработали, майор Шлинке. Очень хорошо! — сказал Франц, приветствуя русского офицера. — Будите поощрены наградами Рейха. О вашем героизме непременно будет доложено фюреру. — Краешки тонких губ берлинца чуть-чуть взметнулись вверх.

Шлинке скривился, выдавил недовольно: — К черту награды, подполковник. Я хочу быстрее сдать под охрану склады и дюжину пленных американцев и убраться отсюда. Скажу вам, Франц, места здесь гиблые. Я потерял троих десантников, еще двое тяжелораненые. Кроме того, людям положен отдых. Пройдемте со мной в караул, там поговорим, заодно перекусите. Охрану я обеспечу.

— Хочу вас разочаровать, майор Шлинке. Забудьте пока об отдыхе. За приглашение, заранее благодарю. Мне нужна ваша помощь. Без вас на танках мы не возьмем Ходжеса. Устроим салют — это да! Пехота также наделает много шума. У меня нет такого уровня специалистов, как у вас. Нет времени на разработку операции. Диверсанты Отто Скорцени направлены на Бастонь. Там разворачиваются основные боевые действия. А вы своей группой в два счета возьмете генерала. Как говорят русские: — Тепленьким. С постели выкрадите. Ну, решайтесь, майор.

Франц слегка дотронулся до плеча Киселева, приблизив лицо, заговорил шепотом: — Смерш любые задачи подвластны. Пленение командующего подорвет американский дух окончательно. 1 американская армия развалиться, падет. Мы оба желаем поражение американцам. Не так ли, майор? — Франц смотрел в строгие, задумчивые глаза Шлинке, доброжелательно, даже заискивающе.

— Хорошо, — ответил Киселев. — Хотя мы об этом не договаривались. — В голосе чувствовалось сомнение. Но мысли Константина уже работали над предстоящей операцией. — Я согласен с вами. Бить американцев можно, даже иногда нужно. Не смертельно, а так, чтобы боялись и уважали. Тем более, эта операция не расходится с целевой установкой моего командования. Садитесь в джип, подполковник. Время пошло. Есть план…

Веки девушки дрогнули от настойчивого телефонного звонка, но глаза оставались закрытыми. Просыпаться не хотелось. Роскошная, воздушная перина нежно обволакивала разомлевшее, сонное тело негой и теплом, не отпускала.

— Что-то случилось, Айк…? — спросила Кей. Голос тихий, мягкий, воркующий.

— Ничего особенного. Поспи еще, — ответил генерал задумчиво, медленно положил телефонную трубку. Взглянул на спящую Кей. В который раз восхитился необыкновенно густыми, длинными ресницами боевой подруги. При свете ночника они были похожи на крылышки спящей бабочки. Айк наклонился и нежно коснулся губами виска Кей, тихо добавил: — Спи, детка, но к 10 обязательно появись в канцелярии. Будет работа.

Девушка зашевелилась, открыла глаза. Припухшие губы растянулись в улыбке, обнажив ровные, красивые зубы.

— Айк, так не пойдет, — прошептала она кокетливо, окончательно просыпаясь. — Я твой личный секретарь и обязана знать, кто и зачем звонит главнокомандующему, когда тот отдыхает. Ты что-то скрываешь от меня? — Глаза Кей распахнулись шире, утопая в серых, насмешливых глазах Айка, а губы потянулись для утрешнего поцелуя, как награда за пережитую, совместную ночь.

— Ты права, детка. Ты мой лучший секретарь. Знай, у меня нет от тебя служебных тайн. Я тебе полностью доверяю.

Кей просияла, закрыла глаза, вся потянулась к Айку. Одеяло легко сползло по шелковистой коже, не задерживаясь на небольшой, но упругой белоснежной груди, с набухшими крупными сосками.

Зрачки генерала расширились. Взгляд остановился на шоколадных комочках, дерзко выступающих. Их хотелось потрогать, поцеловать. Но он удержался, не поддался на соблазнительное движение Кей. Нехотя отстранился. Набрасывая махровый халат, такой же сахарно-белый, как и вся спальня в стиле Людовика 14, промолвил деловито:

— Есть тревожные новости, лейтенант. Позвонил оперативный дежурный. Немцы предприняли диверсионно-провокационные вылазки в районе Арденн. В некоторых местах прорван фронт. Ситуация уточняется. Тебе на сборы тридцать минут. Завтрак в отеле. Собирайся…

Крытый джип главнокомандующего осторожно пробирается по улице Версаль мимо темнеющего парка Марли. Предрассветный туман висит непроглядной, плотной стеной. Фары пробивают дорогу метров на десять, не больше. Дальше — серая пелена из водянистой пыли.

— Впервые вижу такой плотный туман, — произнес водитель Дар с огорчением. Руки сержанта цепко удерживают руль. Глаза от напряжения слезятся. — Скажи, Джимми? — Водитель мельком взглянул на Джимми Голтома, исполнявшего роль штурмана. — Этот смог надолго? Ползу, как черепаха.

— По прогнозам метеослужбы на десять дней, — произнес тот без настроения. — Мы все больше устаем от этой непогоды. Ночью морозы, днем туманы. Каково парням на передовой в окопах, ума не приложу? Стыло, как в аду.

Слышал? — Джимми наклонился к уху водителя и заговорщицки прошептал: — Если ночью при морозе в траншее не добежишь до отхожего места и обделаешься, то к утру, говорят, задница промерзает до пупка.

— Не может быть? — сержант осклабился.

— Держу пари.

— Ладно, верю. Я из госпиталя письмо получил от Дэвида Гордона. Пишет, многим парням стопы ампутируют, кто посидел в траншеях на морозе. Лекари называют это болезнью траншейной стопы.

— Дар, ты зачем мне это говоришь? Настроение и так поганое.

— Джимми, твоему, ну этому, задницу тоже ампутируют?

— Задницу? Какую еще задницу, Дар?

— Ты же мне только что нашептал, которая промерзает до пупка.

— А..а. а…! — задумался Голтом, отодвинулся от друга.

— Парни! Не отвлекайтесь. Крепче держите руль, — подала голос Кей недовольно. — Скоро поворот, не промахнитесь.

Девушка до недавнего времени была личным водителем Главнокомандующего и ревностно контролировала выполнение новым водителем обязанностей, когда ехала рядом с Айком.

Экипаж притих. Только нервное сопение Дара, прожигавшего взглядом лобовое стекло, да скрежет металла при переходе на пониженную передачу, да изредка глубокие вздохи Джимми Голтома, пытавшегося понять, кто над ним насмехается: приятель с фронта или сержант Дар.

Генерал улыбался, мимолетно услышав разговор сержантов. Глаза излучали тепло. Айку была приятна также забота Кей, одернувших сержантов. Его большая ладонь накрыла маленькую, но сильную ладошку личного секретаря. Девушка благодарно прижалась к главнокомандующему, чувствуя силу и надежность. Голова в темноте незаметно ложится на генеральское плечо. В эту минуту Кэй была счастлива. — Видела бы мама, какой у меня мужчина, — подумала она.