Гитлер прижимался к стене, запрокинув голову, трясся, всхлипывал, но уже не выл. Увидев, что к нему кто-то наклонился, выпучив правый глаз, левый не открывался, оплыл, в кровоподтеке, уставился, щурясь. Правая рука дрожит и спонтанно пытается поправить волосы. Левая рука свисает, бьется костяшками о деревянный пол. Из тщедушной груди выдавливается стон, медленный, по слогам: — Кто вы…? Я вам ничего плохого не сделал… не сделал… полковник. Слышите? Ничего плохого не сделал… За что? — через секунду-другую взгляд окаменел, глаза вытаращились, словно у филина, даже левый приоткрылся. Гитлер узнал своего помощника, своего фаворита. — Это вы, Ольбрихт?!! — голова фюрера сильнее затряслась, по щекам покатились слезы, мутные, кровянистые. — Никому нельзя верить. Даже себе… Ни-ко-му…

Затем голова упала на грудь. Гитлер сник, изредка вздрагивал, как ребенок и скулил.

Франц резко развернулся на каблуках. Схватил за грудки пыжившегося Криволапова, затряс. Степан не оказывал сопротивления, понимал, что сила на стороне немца. Наоборот, скукожился и забормотал скороговоркой, словно беспризорник, попавшийся за хулиганство в отделение милиции: — Я только так, для острастки, я только так! Господин полковник! Вы меня неправильно поняли. Я же свой… Да я, за вас…! Вы же меня знаете…

— Степан! Гитлера не трогать! Слышишь меня. Не трогать!!! — выдавил Франц яростно и отбросил вновь танкиста. Развернулся к Шлинке, выпалил, глядя в упор: — Слышите, Иоганн? Не трогать! Как бы ни чесались у всех кулаки. Гитлера в Москву доставим живым, только живым. Это единственный шанс самим остаться в живых. Это приказ!!!

В эту минуту дверь с шумом распахнулась. В комнату ворвался взмыленный Новосельцев и гнетуще-мрачным голосом крикнул: — Танки!!!

— Что? Танки? — воскликнул Ольбрихт удивленно и, развернувшись на окрик, вдруг разразился, каким-то странным, неудержимым, гомерическим хохотом, срывавшимся на визг и вырывавшимся, казалось, изнутри Франца, а не из уст. Глаза немца были по-прежнему холодны и беспокойны. Тело же тряслось, отчего можно было подумать, что у Ольбрихта начался приступ легкого помешательства.

— Франц, что с вами? — недоуменно бросил Шлинке, подойдя к немецкому разведчику, ткнул кулаком в плечо.

Франц еще пуще затрясся. Смех был настолько неуместен в данной ситуации, что даже Гитлер, придвинувшись плотнее к стене, он по-прежнему сидел на полу, вытянул голову из шинели, словно вылупившийся детеныш динозавра из разбитого яйца, молча и любопытно уставился правым глазом на Ольбрихта.

Степан и Миша застыли, не понимая веселости немца.

Хохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Франц, сжав челюсти, выдавил холодно: — Посмеялись, достаточно, — а Клаусу послал негодующую мыслеформу — Ты нанюхался веселящего газа, пришелец?

— Да нет, смеюсь над тобой. Накаркал танки Раттенхуберу, вот и расхлебывай теперь позицию.

— Что застыли? — еще громче рыкнул Франц. — Степан, бегом к «Пантере». Шлинке, отразите атаки нацистов, если полезут. Летчиков к самолетам, готовность номер один. По моей команде взлетаем. Клебер… — Франц обнял Михаила, посмотрел в глаза. — …Миша, — задрожали губы от волнения. Немец впервые назвал белоруса по имени, — на тебя вся ответственность по охране Гитлера. Помни. Фюрер должен быть живым. В этом наше спасение. Охраняй здесь. По зеленой ракете — бегом к самолету. И еще… помоги Вере, Златовласке в случае… В общем, если меня не станет…Обещаешь?

— Обещаю…

— Господин полковник! — оборвал Ольбрихта Новосельцев. — Американцы движутся на Бастонь. Вот-вот будут здесь. Время!

Франц развернулся к комбату, пронзил жестким взглядом.

— Полковник! — вновь обратился Новосельцев. — Не теряйте времени. Принимайте бой!

— Да. Вы правы, — согласился Франц и, смахнув с висков скатывающиеся капельки пота, выдохнул с надрывом: — К бою! — и устремился на выход за Степаном…

К стартовому домику, лязгая гусеницами, уже неслась «Пантера». Из открытого люка торчала чубастая голова Криволапова.

— Вот, шельмец! Как на него обижаться? — подумал Франц о Степане.

— Битте! Битте, господин полковник! — крикнул Степан, остановившись возле Ольбрихта.

— Хорошо, Степан! Ты отличный сержант, — ответил Франц, улыбнувшись краешками губ. Мгновение — и он уже в командирской башенке. — Давай на возвышенность к зеленке, что за летным полем. Хотя, отставить!

Франц понял, что не успеет. Шум боя, стремительно приближался к аэродрому. Коноплев не удержал американские танки, которые рвались к Бастони. Дорога проходила недалеко от ВПП.

— Надо было взлетать! — заскрежетал Клаус. — Ты зачем долго возился на стартовом пункте, делал разборки с русскими из-за гребаного фюрера? Наци получил по физиономии и правильно. Ты потерял время, олух!

Франц скривился от боли в ушах. Хрип попаданца царапал барабанные перепонки, словно лапки жука, попавшего в ухо.

— Не лезь, Клаус! — огрызнулся он. — Тебе не видно в башке, что творится в реалии. Мне надо было прекратить избиение Гитлера. Он нам нужен живым.

— Тогда запускай ракету, что ты ждешь? Успеем взлететь до подхода «шерманов».

— Поздно. Ветер восточный. Самолеты не успеют вырулить на ВПП и взлететь. Лучше дай сосредоточиться. Это мой последний бой. Твой остался в Афганистане.

— Хорошо, не буду мешать, действуй по обстановке. Но помни, я вернусь в свой мир, когда ты впадешь в кому на операционном столе. Если ты погибнешь, то погибну и я. Желаю небольшой раны и главное — попасть на операционный стол. Я помолюсь за тебя. Конец связи.

— Господин полковник, жду команды! — подал хладнокровно голос Степан, всматриваясь в панораму. — Вижу справа танки.

Франц и сам заметил две зажигалки «Ронсон», выползавшие на дорогу еле заметными мишенями. — Степан, слева караульное помещение. Видишь? Дистанция 500 на 11 вечера.

— Вижу.

— Полный газ!

Взревел «Майбах». «Пантера», раскачиваясь, взрыхляя замерзший грунт, понеслась вдоль взлетной полосы к сгоревшему зданию. Около развалин Франц развернул грозное орудие на дорогу. «Шерманы» остановились на обочине, две высокие башни хорошо просматривались через перископ. «Пантеру» американцы не видели.

— Что, пиндосы, пора свернуть вам головы, — подумал, Франц.

Неожиданно рядом — два взрыва. Осколки фугаса, замерзшего грунта забарабанили по броне. Через несколько секунд, что-то тяжелое долбануло по башне и с воем отскочило. Франца тряхануло основательно, на мгновение оглушило.

— Черт, кто стреляет? — напрягся возмущенный мозг.

— Господин полковник! — вскрикнул радист-пулеметчик. Не вижу цели. Глаза ослепило.

Франц встряхнул головой, похлопал себя по щекам, прохрипел: — Криволапов! Назад в укрытие.

«Пантера» послушно отступила и спряталась в развалинах караулки.

Немец припал к смотровым приборам. Из укрытия, через перископ наблюдения, он заметил средние танки «своих». Pz-IV, ломая небольшие сосны, подминая кустарники, обходили аэродром слева.

Вот незадача! Откуда принесла их нечистая, выругался Франц. «В городе нет бронетанковых подразделений»!

— Ваттер! — Франц вызвал радиста. — Срочно выходи на переговорную частоту. Узнай, что за подразделение. Откуда танки? Соедини меня с командиром.

Весь экипаж застыл в ожидании. Минута в чреве железного монстра показалась вечностью. Все понимали, что разделаться с американцами и спугнуть «своих» не получится. Сгорят в бою.

— Господин полковник, господин полковник, — заверещал взволнованный радист, но сглотнув слюну, замолчал.

— Спокойнее, Курт, не паникуй. Говори.

— С вами хочет говорить штандартенфюрер СС Пайпер. Он на связи.

— Спасибо, Курт! Не дрейфь.

Франц прижал ларинги плотнее, услышав голос эсэсовца, бросился в словесный бой. Он поступал так всегда, когда надо было сломить морально оппонента.

— Пайпер! Черт тебя раздери! Что за шутки? Что ты себе позволяешь? Почему твои «шютце» открыли огонь по моей машине? Вообще, как ты здесь оказался? Твоя группа должна идти на помощь генералу Вейдлингу, под Антверпен.