— Мы будем не одни. В помощь выделен небольшой штурмовой десант. Я по дороге продумал детали операции. Изложу завтра. Теперь выпьем и спать. Как говорится: — Утро вечера мудренее.

— Когда дата заброски, Константин? — хмуро бросил Медведь, сжимая рюмку с водкой, не глядя в глаза майору. — И вообще, мы ведь помогаем фашистам. Не могу в это поверить.

— Прекрати, Медведь! — Офицер хлопнул по столу. — Смотреть в глаза! Ну! — Их взгляды встретились: жесткий, решительный Киселева и рассудительный, умный Дедушкина.

— Им там виднее, Медведь! — Указательный палец командира взлетает к потолку. — Мы не имеем право обсуждать решения вышестоящего штаба. Наша задача их выполнять. Понятно тебе? Бывают случаи, когда разведчик вынужден подыгрывать врагу, чтобы перехитрить его, в конечном счете, одержать победу. Это тот случай. 12 декабря переброска всей группы, в том числе и штрафбата. И мы выполним боевую задачу, во что бы то ни стало.

— Ценой наших жизней…? — Вспыхнула Инга. По шелковистым каштановым волосам пробежалась волна робкого протеста. От взгляда веяло прибалтийским холодком. Брошен вызов офицеру Смерш. Но тут же девушка смутилась и притихла. Под леденящим взглядом Константина, уткнулась в тарелку с немецким салатом.

— Даже ценой жизней тысяч людей во имя великой победы, ради жизни будущих поколений, товарищ Сирень, — резко отреагировал Киселев. — Все, хватит скулить! За Победу…!

Весь следующий день Франц Ольбрихт во главе инспекционной группы офицеров проверял уровень подготовки русского штрафбата. Отлаженная работа разведывательных школ под покровительством командующего иностранными формированиями генерал-лейтенанта Кестринга, бывшего военного атташе Германии в СССР, даже в условиях передислокации, не давала сбоев. Курсанты выглядели подтянутыми, строгими, подготовленными к боевым действиям. Они показывали хорошие результаты в ходе зачетной проверки. Из числа штрафников были выделены группы подрывников, разведчиков, штурмовиков. В батальоне царила обстановка подъема и решимости. Военнопленные офицеры старательно выполняли известные с довоенной службы нормативы по боевой подготовке. Они боялись возвращения в каменоломни Бухенвальда. Эта была одной из основных причин их рвения в учебе.

— Ваша работа, Новосельцев? — удовлетворено заметил Ольбрихт, просматривая результаты стрельбы очередной группы курсантов. Грудные мишени были поражены автоматическим оружием всеми стрелками.

— Стараемся, — сдержанно ответил комбат, мелом зачеркивая пробоины. — Народ только волнуется, куда его пошлют. По своим стрелять не будем. Мы не «власовцы». Вы должны это знать. Хотя к вашему приезду нас переодели в форму Русской освободительной армии. — Новосельцев выпрямился, закончив осмотр мишеней. В глазах стальной блеск, решительность.

— Хорошо, майор РОА. Я вас понял. Проводите меня до машины.

— Я капитан Красной Армии, господин подполковник! — На худощавом лице комбата заиграли желваки. — Вы ошибаетесь.

— Хорошо, хорошо, капитан, — согласился немецкий офицер. — Не буду вас переубеждать. Однако пошел снег. К потеплению. Прекрасно…

— Что вы сказали?

— Это мелочи…. Нам все равно, Новосельцев, под каким знаменем вы пойдете в бой: под красным или трехколорным. Пришло время действовать.

— Что нам предстоит сделать?

— Совсем немного. Выполнить одно боевое задание за линией фронта в тылу американцев.

— В тылу американцев? — Густые брови офицера недоуменно поползли вверх. — Почему у них? Американцы наши союзники.

— Были союзники, а стали врагами. У меня нет времени разглагольствовать на эту тему, капитан Красной Армии. — Ольбрихт перчатками стряхнул с шинели мокрый снег, открыл заднюю дверь. Криволапов в эту минуту поправлял дворники. Тяжелые хлопья назойливо липли к вездеходу, превращая машину в белого медведя. Пора было ехать, чтобы не застрять по дороге к штабу.

— Старший лейтенант Клебер, — подозвал он адъютанта.

— Слушаю вас, господин подполковник, — Михаил подскочил, вытянулся.

— Разъясните доходчиво комбату подковёрные игры англо-американцев. Только без лишних подробностей. Вам задача ясна?

— Так точно, господин подполковник, — Миша приложил руку к фуражке, краешками губ улыбнулся Новосельцеву. Тот ежился от снега, попавшего под воротник шинели.

— Кроме того, Клебер, вам необходимо прибыть в 17 часов в штаб, — добавил, усаживаясь в вездеход, помощник фюрера. — Захватите с собой Новосельцева. Русскому батальону будет поставлена боевая задача. Пришло время платить по счетам за доброе отношение в школе. Хватит русским отсыпаться. Меня сопровождать не надо. Жду без опозданий. Поехали, Степан…

— Будет исполнено…

Левая половина фахверковой двухэтажной гостиницы «Фишер» была отдана под штаб русской контрразведывательной школы РОА. Здесь вечером, в одной из комнат, словно на совещании у Кутузова в Филях, склонились над картой Западного фронта офицеры разного ранга и национальностей. В центре стола — помощник фюрера, немец Франц Ольбрихт. Чисто выбритый, но с устрашающим шрамом на лице, подполковник выглядел озадаченным, усталым. Белесые волосы сбились, разрушив безупречный пробор. Правее Ольбрихта — плечистый, с небольшими пролысинами, жестким взглядом, в форме офицера Вермахта — русский майор Смерш Киселев. В потной руке майора красный карандаш, который вот-вот должен оставить жирный след на карте. Левее Ольбрихта — подтянутый, русоволосый, с глазами впадинами, затянувшимися шрамами от побоев на лице, в форме РОА — русский комбат Новосельцев. Офицер заметно нервничает, волнуется. На поседевших висках — капельки пота. Он впервые на таком важном, секретном совещании. Рядом с ним — рослый, жилистый разведчик, белорус Дедушкин. Он же оберлейтенант Вермахта — сапер Клебер. Серо-голубые глаза офицера встревожены, на лбу поперечная складка от глубоких раздумий.

На карту внушительных размеров падает желтый абажурный свет. Возле черного грифа секретности разложены штабные атрибуты: отточенные цветные карандаши, резинка, офицерская линейка из целлулоида, курвиметр. За дверью кабинета, словно высеченный из гранитной глыбы — Следопыт. В руках исполина немецкий пулемет MG-42 на сошках с лентой в 250 патронов.

В натопленной комнате воцарилась тишина. Взгляды офицеров устремлены на небольшой бельгийский городок Бастонь. Это стратегический центр Арденн. Сюда стекаются шесть дорог с различных направлений. Вокруг городка в виде условных значков размещены подразделения боевой группы «Б» 10-ой бронетанковой американской дивизии, батареи 463 артдивизиона.

Лица офицеров сосредоточены, напряжены. Только что Ольбрихт довел краткую справку о предстоящем немецком наступлении. Разложил соотношение сил. Поставил штрафбату задачу исходя из реально-складывающихся условий боевой обстановки. Задача архисложная. Выполнить ее и остаться в живых — немыслимо. Обреченность русских штрафников хорошо понимает каждый из офицеров совета.

— Это безумие, — первым дал оценку докладу майор Шлинке, раздраженно бросил на карту сломанный карандаш. Отстранившись от стола, возмущенно посмотрел на помощника фюрера. — Как захватить Бастонь, удержать его и не допустить в город десантников 101-ой воздушной дивизии? Я не понимаю, подполковник? Замечу, без огневой поддержки авиации и артиллерии? Штафбат не продержится и суток, как будет смят и уничтожен. Танковые дивизии 5 армии Мантойфеля подойдут только через три дня и упрутся во все тот же неприступный Бастонь. Мы потеряем людей, а задачу не выполним.

— Не торопитесь с выводами, Шлинке, — спокойно отреагировал на реплику майора Смерш Ольбрихт. — Вспомните, что говорил русский полководец Суворов: «Не числом, а умением надо воевать». Думайте, Шлинке, думайте. До 12 декабря осталось трое суток. Заброска десанта состоится при любой погоде. Кстати, погода ухудшается, как по заказу.

— Мне своих дел по горло! — взорвался Киселев. Надвинулся на немца. Засопел. Вот-вот схватит за грудки. — Это ваши заботы, Ольбрихт. Поймите вы, наконец!