— Так тебя хочу, — улыбнулась она довольной улыбкой.

Все. Мозг отключился. Доехать бы до гостиницы, где их уже встречали почти как родных.

Закревский усадил Нику в машину, сел сам и рванул с места по вечернему Киеву. Благо ехать далеко не надо. Периодически его правая рука оказывалась на ее коленке, легко выводила по ней узоры, потом пальцы его сжимались и начинали настойчивый путь к внутренней стороне бедра — по чулку. Туда, где, он знал это, теплая и гладкая кожа пылает в ожидании его прикосновений. Ни одна женщина так не реагировала на простые касания. Она же разве что не орала кошкой.

Уже позднее, в номере, таком же, как любой другой типовой стандартный номер в этой гостинице, когда покрывал поцелуями ее грудь, живот, бедра, ноги, освобождая ее от одежды, знал, что это правда — она хочет его. Хочет точно так же, как он хочет ее. Но черт подери, зачем ей все это нужно?

Распластав ее под собой и заведя ее руки вверх, прижимал их к подушке, когда глаза его наткнулись на багровые пятна чуть выше локтя ее левой руки. Вполне себе отчетливая пятерня. Свежая. Яркая. Сглотнул и посмотрел в ее глаза. На какую-то секунду задохнулся от того, какими зелеными они сейчас были. И спросил, кивнув на синяки:

— Откуда?

— Что?

— Это художество.

— Аааа, — протянула Вероника, быстро соображая, что она может придумать. Рассказывать про Каргина не собиралась: ни ей, ни этому толстокожему оно не нужно. — Та дед один… Дорогу переходил. Жалко стало. А он, старый пень, вцепился своей клешней. Теперь вот…

— Сама доброта, — негромко рассмеялся Закревский, ни секунды ей не поверив. Но потом неожиданно для себя самого выдохнул: — А завтра я буду жарить тебя в суде.

И только после этого вошел в нее.

Уткнувшись в пушистую стриженую макушку, Вересов сладко спал и видел цветные сны. Черт его знает о чем, но определенно о чем-то приятном! Однако какая-то сволочь решила нарушить его райское блаженство и… позвонить.

Телефон разрывался. Макс глянул на экран и нехотя принял звонок, выползая из-под одеяла, чтобы выйти из спальни. Закревский быстро не отстанет.

— Ну? — хрипло буркнул он в трубку.

— Макс, у тебя ж в органах связи какие-то остались? Дело есть.

— Ну?

— Только оно реально странное… Можно как-то пробить — Каргина никогда ни на кого в милицию не заявляла? Ну там побои, домашнее насилие, блаблабла.

— Угу. Только, сам понимаешь, гарантий не дадут. И сроки — до бесконечности, — бурчал Вересов, жуя кусок вчерашней пиццы, обнаруженной на кухне. — Что у тебя стряслось?

В трубке что-то зашелестело, но через мгновение беззаботный голос Закревского бодро промолвил:

— Да ничего особенного. Интуиция. Проверить надо. Если что-то такое было, она ж может и это на суде предъявить. Пока только языком трепала, но мало ли. Хочу быть готовым.

— Ок. Что получится — сделаем.

— Спасибо!

— Пожалуйста! — отключился Вересов и, вернувшись в спальню, примостился к Маре. Возможно, досыпать. Она пробормотала что-то невнятное, из чего более-менее можно было разобрать ее: «Завтра на работу». И обняла его за шею, сонно поцеловав щеку.

— Моральный ущерб? — расхохотался Каргин. — Моральный ущерб, госпожа Самородова? Да я, когда от господина Закревского узнал после прошлого заседания, ушам своим не поверил! Сегодня приехал, чтобы услышать из ваших уст.

После того, как в зале суда с Каргиным «пообщался» Закревский, это же право было предоставлено стороне Вероники Каргиной. Но Каргин легко давил адвокатшу своей значимостью и иронией под одобрительным взглядом Ярослава Сергеевича. После последней реплики Мария Витальевна побледнела и громко, насколько могла, ответила:

— Я думаю, это право истицы — квалифицировать ваше к ней обращение на протяжении пяти лет брака сообразно пережитому.

— Возражаю, Ваша честь! Квалифицирование — задача суда, но никак не сторон, — раздался звучный голос Закревского, который до этого весьма неслабо прошелся вдвоем с ответчиком по количеству пережитого последним за эти пять лет — он был в ударе. История совместной жизни Каргиных, а особенно ее финала, вышла у него виртуозно. Во всяком случае, о том, как Вероника изменила своему несчастному мужу с его же партнером по бизнесу, теперь знали все присутствующие в зале суда. Сама Ника слушала с видимым любопытством — для нее и старался. Она подперла кулачком подбородок, и ее локоны неожиданно черного цвета с баклажанным оттенком (когда успевает только?) вились по белоснежной коже плеча.

— Возражение принято, — отозвалась судья, с садистским наслаждением наблюдавшая за происходящим. Дела Закревского она смотрела как реалити-шоу. Поправила на носу очки и обратилась к Самородовой: — У вас есть еще что-нибудь по существу?

— Нет, Ваша честь, — сникла Мария Витальевна.

— Зато у меня есть! — хладнокровно отозвался Каргин. Закревский напрягся и бросил на него предостерегающий взгляд, но было поздно. Тот вынул из кармана конверт. — О каком моральном ущербе с ее стороны может идти речь, если вот эта фотосессия упекла меня в больницу с микроинсультом в прошлом году?

Он высыпал фото на стол.

— Есть желание посмотреть? — полюбопытствовал он и повернулся к жене: — Желаете ознакомиться?

— Надеюсь, ты заказывал профессионального фотографа? — Вероника протянула руку за фотографиями.

— На какого у Зубова денег хватило, — оскалился Каргин. — Фотки — его заказ, не мой. Хотел в желтую газетенку продать. Кстати, вопрос, а девочку ты заказывала?

— Ну не ты же! — она внимательно присматривалась к фотографиям.

— Учитывая, что пять лет ты жила за мой счет, можно считать, что я косвенно приложил к этому руку. Нравится? Я их у Зубова в последний момент перехватил. Мне довольно того, что он трахал мою жену во все дыры. Но чтобы это еще потом в газете печатали — все-таки перебор.

— Возражение! — пискнула Мария Витальевна. — Господин Каргин оскорбляет моего клиента.

— Возражение принято! Господин Каргин, прошу вас быть более сдержанным в выражениях, иначе мне придется удалить вас из зала суда.

Закревский молчал, едва поспевая за происходящим. Вернее, поспевал бы в любом другом случае. Но сейчас завис. Завис над фотографией, которая как-то сама оказалась в его руках. Ника… еще блондинка… целовалась с такой же самой блондинкой, чем-то немного на нее смахивающей. Будто нарочно похожую подбирала. При этом она держала рукой член мужика, распластанного на софе и подогнувшего одну ногу, на которую опиралась спиной Вероника.

Закревский убрал в сторону фото. И сглотнул, пытаясь вернуться к действительности. Ведь и похуже видел.

— Прошу прощения, Ваша честь, — выдал Каргин. — Я всего лишь пытаюсь понять, что в таком случае считается моральным ущербом, — он повернулся к жене и выкрикнул: — Что, Вера?

Вероника подняла на него равнодушные глаза и спокойно сказала:

— Это фотомонтаж. И я хочу экспертизу. Мария Витальевна?

Самородова быстро вскочила со стула и заявила ходатайство о проведении экспертизы об установлении подлинности фотоснимков.

Черта с два это фотомонтаж! Но разве был у нее еще какой-то выбор? Закревский перевел взгляд на Каргина. Тот только ухмылялся, но при этом лицо его сделалось багровым.

— Да хоть ядерную установку для расщепления на молекулы тащи. Мы-то с тобой прекрасно осведомлены, что это правда. Зубов, кстати, с тех пор и уволен.

— Господин Каргин, — негромко на ухо ему сказал Закревский. — Довольно. Всем все понятно.

Судья ходатайство, как и следовало ожидать, не отклонила.

Отмахнувшись от своей адвокатши, Вероника одной из первых ретировалась из зала суда. Но на крыльце здания она показалась не меньше, чем через полчаса, кутаясь в шубу и оглядываясь в поисках темно-синего Бентли. Выдохнув, она застучала каблуками по лестнице.

Крепкая ладонь схватила ее за локоть и дернула в сторону. Закревский, не говоря ни слова, повел ее к своему автомобилю.