На мгновение замер. А потом тихо спросил:

— Ты на суде был? Как она отреагировала на его отказ разводиться?

— Ее не было. Самородова пришла одна.

Закревский некоторое время молчал. Потом отряхнул пальто и надел его.

— В общем так. Каргина назад не возьму, хоть режь. Не устраивает — увольняй.

— Вот идиот! — проговорил Вересов, ухмыляясь. — Сказал же, пока не буду.

— Сам дурак! На хрена тебе такой работник?

— Пригодится, — буркнул Макс ему вслед и заказал еще кофе.

Закревский, между тем, пронесся из кофейни через дорогу, отделявшую его от бизнес-центра. Взлетел по ступенькам в огромный холл на первом этаже, пробежал, скользя туфлями по почти зеркальному полу, к лифту. Кнопку вызова жать не пришлось. Лифт раскрылся сам, выпуская пассажиров. Через пять минут он торчал в приемной Вересова, требуя от секретаря немедленно выудить из огромных сегрегаторов личное дело Каргиной В.Л. Новенькая попыталась отговориться тем, что без разрешения Максима Олеговича она этого сделать не может. Но Закревский навис над ней и угрожающе процедил: «Немедленно! Там пахнет иском на полтора лимона! Вы представляете себе гонорары?»

Дама оказалась настойчивой. Благо Санька крутилась рядом.

— Это Закревский, если вы не забыли, — насмешливо заявила она. — Это он его вел. И это ему Максим Олегович его вернуть собирается.

Через десять минут Закревский листал папку в поисках адреса. Наткнулся на фото Вероники. Словно в грудь ударило. Чертова стерва! Чертова стерва, снимавшая квартиру на Оболони.

Еще через пять минут среди пробок его бэха пробиралась в нужном направлении, молчаливо выслушивая периодически срывающиеся с губ ругательства, направленные скорее в космос, чем к мирскому.

Когда Закревский звонил в дверь, почти уже надел на лицо выражение ленивого равнодушия. Но почему-то был уверен, что долго оно не продержится. За дверью было тихо. Закревский позвонил снова. Для верности стукнул в дверь кулаком.

Послышался какой-то шорох, звякнул замок, и дверь все же открылась. На пороге возникла Каргина. В яркой оранжевой пижаме с пчелками, сиреневом махровом халате и банкой мороженого в руках.

Брови ее взлетели вверх. Вероника вытащила изо рта ложку, и удивленно спросила:

— Что еще придумал Каргин?

Закревский окинул ее внимательным взглядом от ступней в пушистых термоядерно желтых тапках до рыжей макушки. Не узнавая заново, а будто бы знакомясь. Весь гнев резко куда-то подевался.

Потом уперся руками в дверные косяки, наклонился к ней и негромко, но отчетливо сказал:

— Тебе когда-нибудь говорили, что нельзя ввязываться в игру, которой не знаешь? А если ввязалась, то не стоит пренебрегать правилами?

— А по сути? — она отправила в рот ложку с мороженым, внимательно изучая появившееся в ведерке дно.

— А по сути — на хрена ты это сделала?

— Я правильно понимаю, Каргин пока ничего не хочет? — она насмешливо глянула на Закревского.

— Я хочу! Я хочу понять, на кой черт ты отказалась от иска, но не отказалась от развода.

Вероника кивнула.

— Ну раз Каргин не хочет, говорить нам не о чем, — она потянула дверь, чтобы закрыть.

Закревский придержал ее рукой, шагнул одной ногой за порог и выпалил:

— Перед последним заседанием я отказался от этого дела. На суде была? Вересова видела?

— Да мне-то какая разница, — вдруг улыбнулась и понимающе протянула: — Ааа… я тебе должна… за твой отказ? Та легко, мне не жалко. Проходи.

Она развернулась и потопала вглубь квартиры.

Он досадливо поморщился. И вошел в прихожую. Защелкнул замок. Разулся. Снял пальто. Неторопливо повесил на вешалку. И только потом проследовал в комнату. Лишь бы какую конуру Вероника Каргина не снимала. Недешевый ремонт, дорогая мебель. И она… с банкой мороженого и в оранжевой пижаме с пчелками. Под которой вряд ли есть хоть какое-то белье — не то, что французское.

— Ты всегда отдаешь долги? — он подошел к ней ближе. — Или случается увильнуть?

— Ты опять намерен разговоры разговаривать?

— Прикинь. Намерен. Как раз в том настроении. Мы полтора месяца трахались. Можно попробовать что-то новое. Например, сходить на свидание. Нормальное свидание.

Вероника закашлялась, поперхнувшись. И воззрилась на него, будто увидела живого марсианина.

— И нафига оно тебе надо?

— Допустим, влюбился, — легко бросил он, словно она спрашивала, который час.

— Сочувствую, — усмехнулась она в ответ.

— Сам в шоке. Никогда такой фигни не было. И почему-то именно сейчас и именно в тебя.

Вероника вздохнула. Отставила на столик банку, бросила в нее ложку и долго смотрела куда-то мимо Закревского.

— Пройдет, — наконец, устало проговорила она.

— А если я не хочу, чтобы проходило? — хмуро ответил он. — Последний месяц я торчал в Житомире у родителей. Ты мне снилась. Я без тебя не могу. Если брать в расчет то, что ты меня не любишь, ситуация совсем хреновая.

— Не надо было в Житомир ездить, — отмахнулась она. — Жил бы здесь привычной жизнью, ерунда бы не снилась.

— Ты — не ерунда, — мягко сказал Ярослав. — Может быть… ты привыкла считать иначе. С Каргиным это и не удивительно. Но ты — не ерунда.

Вероника расхохоталась.

— Я-то? Я-то нет. Я хуже. Я — ночной кошмар, — и резко оборвала смех. — Слушай, я не готова к душеспасительным беседам. А всякая любовь-морковь — это вообще скучно. Хочешь секса — диван не собран, хотя можно и без дивана. О! Может на кухне? Со всем остальным — не ко мне. Не хочу, слышишь, ничего не хочу. И никого. Особенно тебя! В Житомир он ездил! — и в Закревского полетела многострадальная банка из-под мороженого.

Розовато-белые капли, благоухавшие клубникой и ванилью, на его темно-сером пиджаке стали последней точкой. Закревский откинул ногой упавшую на пол банку и резко притянул Нику к себе.

«Никакого секса!» — настойчиво раздалось в его голове.

«Иди к черту!» — ответил сам себе Закревский, кусая ее губы.

Вероника небрежно провела пальцами вдоль пуговиц на его рубашке до самых брюк, двинулась ладонью ниже и лениво ответила на поцелуй. Сыграть финальный акт и забыть обо всем. Руки ее обмякли, и, прижимаясь к нему губами, она отстраненно думала о том, что зря продолжала этот месяц торчать в Киеве. Надо было и самой уезжать. К родителям или еще куда подальше. Можно к Галке в Пермь. Говорят, красивый город.

Закревский отстранился. Так же резко, как поцеловал. Несколько секунд смотрел в ее глаза, будто пытался хоть что-то понять, а потом вдруг обнял ее и прижал к себе. Он никогда ее не обнимал. Ни разу. Никогда не касался губами ее лба, щек — никакой нежности, ничего такого, что имело бы отношение к любви. Да что вообще имело отношение к любви с самой первой ночи? Тупой механический трах. Ладно. Не тупой. С фантазией.

— Давай в парк сходим? Ты же ничем не занята, а? — спросил он.

— Занята, — буркнула Вероника, настойчиво пытаясь выбраться из его объятий.

Он с сожалением отстранился и скрестил руки на груди. Некоторое время молча смотрел на нее. А потом будто шагнул в пропасть.

— Хорошо. Давай по порядку. Во-первых, я достаточно доходчиво донес мысль, что люблю тебя. В жизни я не такой красноречивый, как в суде, прости. Но и в любви объясняюсь я впервые. Во-вторых, секс я могу получить, где угодно и когда захочу. До тебя же справлялся. И не думаю, что ты об этом не догадываешься. А от тебя мне нужны серьезные отношения. Свидания, прогулки, совместное проживание — это серьезные отношения, Ника. И, следовательно, третье. Если для тебя принципиален вопрос брака, то я тебе не Каргин. Перед регистрацией составим брачный контракт, по которому ты получишь половину совместно нажитого имущества. Гонорары у меня приличные. Если наберешься терпения, будешь состоятельной женщиной. Это все. Или я уйду прямо сейчас. И даю слово, что больше ты меня не увидишь. Докучать своей любовью я тебе точно не буду.

По окончании этой тирады Вероника громко фыркнула.