Уже другими глазами Анна оглядела отряд.
Девушка не знала, что за доспехи на воинах, как называется то или иное железо, но отличие от дворцовых стражей своих братьев она видела отчетливо. Тут не любили показного богатства, когда в угоду красоте и золоту убиралось из доспехов опасное железо. Смертоносность оружия тут ставили выше его богатства. Эти воевали, а не стояли на посту, радуя глаза своих повелителей выправкой и молодцеватым видом.
Придется надеяться на чью-то помощь - две девушки на нелетающем ковре против трех десятков вооруженных мужиков это просто смех...
Телегу ощутимо качнуло. Колыхнувшись, как лодка на большой волне, она переехала канаву и выбралась на дорогу. Дорогу?
Византийки переглянулись и презрительно фыркнули. Дорогой это мог бы назвать только тот, кто не видел настоящей дороги. Под колесами и копытами стелилась та же, только может быть чуть более утоптанная лесная земля, то тут, то там вздыбленная корнями огромных деревьев. Ни прочности камня, ни аккуратности и, разумеется, никаких указателей, да и, непохоже, что в них хоть кто-нибудь нуждался - дорогой мало кто пользовался: пока отряд двигался к цели, солнце уже успело подняться почти на ладонь в своем пути по небу, и никто так и не попался им навстречу.
За стеной деревьев девушки ничего не видели и они даже обрадовались, когда та нарушилась полосой сочной травы на берегу ручья. На белом песке, на поваленной лесине около костерка сидели люди и размахивали руками. Когда отряд поравнялся с ними, кто-то из всадников повернул коня, направляясь к незнакомцам. С телеги, через голову возницы видно Анна увидел, как тот сперва наклонился с лошади, а потом схватился за плеть. Рука взлетела к небу, опустилась, и в туже секунду всадник вылетел из седла....
Подумать им было над чем. Чудо, что само пришло в руки, давало разные возможности. Пол ночи они обговаривали то, что лезло в головы, спорили, да и утром далеко от камня не ушли - сели у дороги и доспорили: что все-таки лучше - большим отрядом бродить по окрестностям или, раздобыв лошадей разъехаться по разным сторонам, и каждый вечер собираться тут, у костра и рассказывать, что удалось узнать за день.
Только и тут помешали...
Не столько больно, сколько обидно. Его! Воеводу! И плетью... Избор подскочил, яростно шипя от жгучей боли в спине, принялся растирать её рукой. Тут сидишь о жизни думаешь, планы строишь, так тут еще кто-то с нагайками лезет, кланяться велит... Ярость мгновенно, словно вспышка греческого огня, охватила всех троих. А если человек чувствует себя в своем праве, то он силу Богов, силу Прави за собой ощущает и тогда ни чего ему не страшно - ни люди, ни нелюди...
- Ну, вы ребята, подставились... - сердито пробормотал Гаврила, закатывая рукава рубахи. До белого каления довели его эти пинские витязи своим упрямством. - Ох, сейчас тут будет.... Гога с Магогой удивятся и от жалости удавятся...
Драться втроем против тридцати - безумие. Может быть, у кого-то из настоящих богатырей это и получилось бы, но никто лучше них самих не знал, что они-то не богатыри. Они просто хорошие воины и не более того. Только это отговорка для слабых духом. Сделанного не переделаешь. Ничего ведь не изменится: ни удар плетью, полученный пинским воеводой никуда пропадет, ни тот орелик, который пролетел сквозь кусты насквозь и, пропахав песчаную полосу, плюхнулся в воду, не высохнет и не заскочит обратно в седло, как ни в чем не бывало... Да и мозгов у этого махальщика плеткой не прибавится... А значит все опять пойдет своим чередом - и плетка и полет сквозь кусты... А в итоге все одно - трое против тридцати.
- Несправедливо, - сказал Гаврила, поднимая свой страшный кулак.- Ровнять буду...
Враги не успели разъехаться, только те, кто ехал впереди двинули коней, чтоб не мешать друг другу рубить чужаков, а остальные как ехали длинной цепью в два ряда, так и остались.
Щелк, щелк, щелк...
Исин, вынимая саблю, успел увидеть, как накатывающиеся на него всадники вылетают из седел, словно кто-то невидимый выбивает их оттуда невидимым же бревном, впечатываются друг в друга и улетают за деревья...
Там с хрустом ломались ветки и кости, ржали лошади, кто-то визжал тонкими голосами.
Хазарин довольно ухмыльнулся.
Кто что мог в кулаке упрятать, а вот Гаврила прятал там самое настоящее волшебство.
Когда-то по молодости лет попался тогда еще простой смерд Журавлевского князя Круторога Гаврила Масленников в руки к пришлому колдуну Мазе и тот случаем и его же, Гавриловой, глупостью наделил один из кулаков их товарища страшной колдовской силой. Стоило ладошкой ударить по сложенному "в трубочку" кулаку, как там такое начиналось... Никакого тарана не нужно! Врагов плющило, разметывало в пыль и брызги!
- Ломи их! - заорал сотник, но никто его не услышал - за этим грохотом киевлянин едва слышал звон стали. Врагов хоть и стало меньше, но смелости они не потеряли и охотно меняли её на свои жизни. Схватка разделилась на две кучи. На берегу махался Исин, а где-то позади звенел Изборов меч и слышалась ругань. До стоявшего чуть в стороне Гаврилы у них пока не дошли руки. Точнее все те, у кого руки дотянулись, уже кончились и киевлянин занялся отставшими.
К хазарину двое забегали со спины и Гаврила, отвлекшись от разглядывания противников, двумя ударами вывел дураков из игры. Хазарин, не заметив помощи, продолжил отбиваться двумя клинками.
Щелк, щелк, щелк... Еще трое. Эти по его душу.
Позади, где должен стоял пинский воевода, грянули азартные крики. Гаврила повернулся полюбопытствовать. Пятеро с короткими копьями пытались обойти Избора, но тот, обрубая наконечники, осторожно отходил к телеге. Кто-то там еще копошился, но, видимо, не опасный. Воевода присел за колесо, пропуская брошенные копья над собой, и нырком ушел в сторону. Суматошно заржала лошадь, когда человек выкатился у неё из-под копыт. Нападавшие азартно заорав, бросились вперед, подставляя Масленникову спины.
Щелк, щелк, щелк...
И их стало меньше.
Щелк, щелк...
Совсем мало.
Кто-то из уцелевших схватился за лук, но едва воевода подхватил с земли топор, чтоб укоротить догадливому жизнь, как снова грохнул Гаврилов кулак и на месте лучника вспухло кровавое облако.
Кровь, словно поток дождя, обрушилась на лошадь в запряжке.
Уже предоставленная сама себе, она заголосила и, не помня себя от ужаса, рванула вперед.
Телега как-то боком подпрыгнула. Заднее колесо соскочило, взлетело воздух, но на землю не упало - запуталось в еловых лапах и осталось висеть там, словно чьё-то гнездо. А телега, вихляя задом, рванулась вперед со скоростью испуганной лошади. Гаврила проводил её кулаком до поворота, и там, безо всякого Гаврилова участия, от неё отлетело еще одно колесо, но, так и не остановившись, колымага свернула за деревья, и удаляющийся грохот показал, что ежели припрет, то спасаться от разгрома можно и на двух колесах. Следом за лошадью бросились и все уцелевшие люди. Гаврила не стал им мешать, только проводил их нехорошим взглядом. Самые смелые и глупые погибли. Трусы и умники - сбежали.
Тяжело дыша, сзади подошел Исин.
- Опять победили?
- Опять, - согласился Гаврила.- Где воевода?
Беглецы скрылись за поворотом, и стало тихо. Только лес шелестел, да кричали потревоженные птицы.
- Да тут где-то...
Сотник оглянулся, отыскивая товарища. Тот стоял у деревьев, осторожно глядя в сторону, с которой и появились эти бешеные всадники.
- Кончились? - крикнул Масленников.
Избор присел и предостерегающе поднял руку.
- Нет. Кто-то там еще есть... Мало... Двое...
Уже не опасаясь врагов, они приблизились. И, правда. Не ошибся воевода. В канаве копошились еще двое. Избор поднял меч, но остановил замах. Ничего похожего на оружие у тех, внизу, не имелось. Из канавы на него смотрели испуганные глаза.
- Та-а-а-ак... - потянул Гаврила, сообразивший, что к чему быстрее всех. - Поляницы?
