— Хорошо. Я спущусь через полчаса, — вяло говорит она запертой двери и ей кажется, что с той стороны она слышит вздох облегчения.

— К кому мы едем? — без особого интереса спрашивает она уже в машине.

— К Элиотам, — нараспев произносит папа с театральным всплеском рук, подмигивая хихикающей Лилиан в зеркало заднего вида, когда миссис Хейл вскрикивает и просит держать руль обеими руками. — Они недавно переехали из Сан-Франциско.

— Очень богаты, — деловито добавляет мама, убирая несуществующую пылинку из идеальной прически.

— Мы тоже очень богаты, — вставляет Лилиан, слегка озадачено.

— Нет, мы обеспечены, а не богаты, — важно объяснила миссис Хейл.

Корнелию замутило от напыщенности матери. Все же она сейчас стала очень далека от прежней жизни. Лбом она прислоняется к прохладному стеклу и закрывает глаза, пытаясь представить, что у нее есть машина времени, и сегодня очередной званый ужин у папиного коллеги. Получается паршиво.

— У Элиота есть сын, кстати, — хотел ненароком вставить отец, но у него не вышло сделать это непринужденно, и слова повисли в воздухе. Раскрыв глаза, Корнелия видит в зеркале, как он неловко закусывает губу.

— А, — Корнелия поджала губы. — Понятно.

Все встало на свои места. Они не могли просто так ее вытаскивать из дома битых два часа только затем, чтобы продемонстрировать семейные ценности Хейлов. Лилиан всего десять, а вот старшенькой уже семнадцать, очень выгодная партия.

— Милая… — начал отец.

— Не надо, — отрезала Корнелия, сильнее замыкаясь в себе и обнимая себя за плечи.

Большой особняк и садовые гномы на лужайке за железными воротами с закрученными узорами — первое, что бросилось в глаза Корнелии, стоило ей выйти из машины. От ощущения неправильности и какой-то театральности происходящего Корнелию замутило. Ком в горле не желал исчезать и после того, как дверь их семейству распахнула крупная, румяная женщина со светлыми волосами, заплетенными в косу.

— Ох, а Седрик недавно вышел, — улыбаясь, сказала миссис Элиот.

Корнелии на минуту показалось, что на нее вылили ведро ледяной воды. В глазах потемнело. Осознание всего произошедшего навалилось, и впервые, наверное, за долгие недели боль пронзила ее.

Было ошибкой приходить сюда.

— Мне нехорошо, — издалека услышала она свой высокий голос. — Я возьму такси.

— Что? — всплеснула руками миссис Хейл, мгновенно цепляясь за ее плечо. — Милая, не выдумывай.

Но Корнелия уже развернулась и дрожащими руками надевала пальто.

Уже дома, свернувшись калачиком, Корнелия впервые за много дней проплакалась вволю.

Потом она спустилась на кухню, нашла остатки заплесневелого сыра, кусочек лазаньи и прокисшее молоко. Вздохнув, она смела с полок жалкие остатки еды и, наконец-то, взяла в руки телефонную трубку, впервые, с тех самых пор, как вернулась из Меридиана. Им с Элион давно следовало поговорить, но у Корнелии не хватало сил начать разговор первой. Ведь там, где Элион, там разговоры о Меридиане, о Фобосе и, конечно, о том, о ком думать больнее всего, а не думать просто невозможно. Поэтому она прижимала трубку к груди, наверное, еще целый час до того, как в замочной скважине повернулся ключ, и топот Лилиан по коридору поставил точку в уединении Корнелии. С кухни раздавался чей-то приглушенный смех и незнакомые голоса. Звонить Элион сейчас опять стало невозможным, и Корнелия со скрытым облегчением выдохнула и отложила трубку. Спустя еще минут двадцать к ней постучали.

— Корни! Спускайся пить чай!

Корнелия едва не закатила глаза, только вот что толку, если ее никто не видит.

— Я не буду, — глухо буркнула она в сторону. — Мы уже не в гостях, необязательно изображать нормальную…

— Корнелия! — громко и раздраженно позвала мать, обрывая ее на полуслове.

В дверь снова настойчиво постучали. Откинув одеяло, она спрыгнула с кровати и распахнула дверь. После сумрака ее комнаты, освещаемой только экраном ноутбука, от слепящего света в коридоре ей пришлось зажмуриться. И только этот факт, вероятно, сохранил ей остатки самообладания. Потому что иначе сознание оставило бы ее просто от нереальности происходящего.

— Корнелия, — тихо позвал ее такой удивительно знакомый голос, что внутри все задрожало и свернулось в один гигантский ком из нервов.

Он ведь даже не снился ей, как она не умоляла мозг подарить ей несколько минут иллюзии счастья. Так и сходят с ума, верно? Предательские слезы, которые ей с трудом удалось подавить несколько часов назад, снова подбираются ближе к векам, и она сильнее смыкает их. Нет, она не верит. Этого просто не может быть.

— Корнелия, — нежно зовет ее голос, и прохладные пальцы неуверенно и робко касаются ее руки, неожиданно вырывая ее из замкнутого круга начинающейся истерики.

Корнелия открывает глаза.

Ошибки быть не может, это Седрик. Он стоит перед ней, такой прекрасный и одухотворенный с этими дурацкими розами в руках и какой-то белой коробкой, а она превратилась в скелет за эти два месяца. Ей начало казаться, что слезы действительно могут закончиться. Пока она снова и снова вспоминала тот день в подземельях, Седрик был жив и, кажется, доволен жизнью. Она в два шага оказалась рядом и залепила ему звонкую пощечину, а потом, будто испугавшись того, что сделала, прижалась к нему со всем своим одиночеством и болью, что копилась несколько месяцев у нее в груди.

Настоящий… Он настоящий, из плоти и крови, живой и теплый, а под ухом у нее колотится горячее сердце. Страшная мысль поражает ее, стоит ей услышать этот новый быстрый ритм в его груди. А вдруг это не он? Вдруг это кто-то просто похожий на Седрика? Корнелия молниеносно отшатывается, но он ловит ее за руки и притягивает обратно, стирая с ее щек дорожки непрошенных слез совсем как тогда, в подземельях Фобоса. И это движение такое знакомое и родное, что сомнения ее оставляют, и она утыкается носом ему в плечо, позволяя его рукам ласково гладить ее затылок и спину.

Боль из ее груди никуда не девается, просто будто смешивается с чем-то новым, и Корнелия осторожно, будто все еще не веря в реальность происходящего, впускает это новое чувство.

****

Этим же утром в отдаленной от дома Корнелии части города совсем другая девушка листала журнал и размышляла о превратностях судьбы. Работы у Кэтрин Бауэр в будни днем было не так много: люди, которые могли себе позволить что-то купить в ювелирном салоне, днем работали, а насчет бездельников-школьников у них в уставе даже был особый пункт — выставлять за дверь красноречивым убийственным взглядом. Этим и утешала себя девушка, что хоть чему-то пришлось научиться за год, который могла провести с друзьями в Доминикане, а не коротать унылые будни в Хитерфилде. Закинув ногу на ногу, Кэт болтала в воздухе ногой, рискуя отправить босоножку на платформе в короткое путешествие до стеклянной витрины. Гороскоп в журнале сулил всем Козерогам неожиданный сюрприз и счастье в любви, и Кэт лишь криво усмехнулась. Парня у нее не было, счета в банке — тоже. Все говорили, что гороскопам верить нельзя, а она все равно продолжала их читать.

Не жизнь, а мрак, но окунуться в депрессивные мотивы в этот раз не вышло. Колокольчик над дверью оповестил, что у нее посетитель. Кэтрин подняла глаза, заранее готовясь взглядом придавить зеваку в пол, но сердце екнуло почти в унисон с колокольчиком, заставляя забыть все заученные фразы с курсов НЛП для продавцов-консультантов.

Вошедший не был школьником или безработным студентом, от которого нужно поскорее избавиться. Он скорее производил… платежеспособное впечатление. Черное приталенное пальто подчеркивало его атлетичную фигуру и внушительный рост, а кожаные ботинки… Нога Кэт непроизвольно дернулась, стараясь удержать свою босоножку на месте, и она подскочила с места с ослепительной улыбкой на губах.

— Добрый день! Что-то конкретное ищете?

Парень бросил на нее рассеянный взгляд и улыбнулся, отрицательно качая головой. Светлые волосы доходили до лопаток, и Кэт даже немного позавидовала, как идеально они лежат, не смотря на ветреную погоду снаружи.