Этот пассаж перекликается с фразой из пьесы «Соседство»: «Они живут без совести и умирают без страха».[57] И то и другое – не отвлеченные рассуждения на тему «что такое хорошо и что такое плохо», какими во все времена щедро разбрасывались брюзгливые моралисты. Нравы при дворе короля Карла (особенно в 1660-х годах) вошли в британскую историю как эпоха демонстративной, можно сказать, воинственной безнравственности. Это была своего рода реакция на не менее воинственную суровость нравов периода революции. «В то время бессердечная и циничная фривольность господствовала в Уайтхолле и Вестминстере».[58] На память приходят имена молодых представителей аристократии, реально существовавших «либертенов»,[59] таких как Джордж Виллерс (герцог Бэкингем) или Джон Уилмот (лорд Рочестер).[60]
Нелицеприятная характеристика, даваемая М. Кавендиш придворным дамам времен Реставрации, также вполне обоснована. Герцогиня отмечает склонность их к интригам, подчеркивает опасность, проистекающую из этого: «Правда состоит в том, что мы, женщины, склонны к интригам и заговорам… Беспокойные умы и несоразмерные возможностям желания уже не раз приводили к разрухе в государстве…» Она делает такое обобщение: «…если нам, представительницам женского пола, открыть возможность делать всё, что позволяет наше положение в обществе, то мы выставим себя полными дурами, поскольку… женский пол является врагом мудрости».[61]
Объяснение этому она усмотрела в женской суетности: «Представительницы нашего пола настолько увлечены карточными играми, что не стремятся найти удовольствия ни в поэзии, ни в философии…»[62] Следует признать, что данным леди Маргарет описаниям и оценкам вполне соответствовали многие придворные дамы, хотя сомнительное право возглавить этот список принадлежит Барбаре Палмер, герцогине Каслмейн, вызывающе красивой и вызывающе наглой особе, которой именно эти качества обеспечили долголетнее положение основной фаворитки короля.
«Письма общения» содержат не только обличения пороков окружающего автора общества, но и разнообразные рассуждения о том, что можно назвать «поведенческими практиками», и касаются они в основном женских жизненных установок и проблем. Вполне в духе своего времени и культурных традиций этого времени она считала замужество оптимальным вариантом существования женщины. Девичество приятно, но кратковременно и хлопотно. Вдовство – печально, но с ним приходится мириться.
Перспектива развода представляется ей немыслимой: «Развод значительно хуже, нежели смерть или пожизненная болезнь».[63] Речь идет даже не об ухудшении материального положения. Разведенная женщина окажется изгоем, существом, обреченным жить вне общества. Ответственность за счастье в браке М. Кавендиш возлагала в первую очередь на супругу, которая должна способствовать улучшению характера мужа.
То распределение ролей, которое видела Маргарет в семейной жизни, может быть сведено к формуле: мужчины управляют миром, женщины – мужчинами. Иначе говоря, если пользоваться привычными нам образами, «муж – голова, жена – шея, куда шея повернется, туда голова и смотрит». Женщина должна воспитывать мужа своим разумным поведением, а сами женщины станут лучше, когда (и если) будет улучшено женское образование.
Принимая во внимание всё написанное и опубликованное М. Кавендиш, ее нежелание считаться с нравами окружающих, можно понять, почему придворный круг невзлюбил леди Маргарет. Раздражала категоричность суждений герцогини Ньюкасл, ее морализаторский тон, удивляли ее экстравагантные наряды. Она была во всем «не такая». Так, будучи страстно увлечена естественнонаучными экспериментами, она выступала противницей опытов над животными. За Маргарет Кавендиш закрепилось прозвище «Безумная Мегги из Ньюкасла».
Впрочем, это мнение, получившее распространение в придворных кругах, не было единодушным. Стоит отметить, что, например, поэтесса Кэтрин Филипс[64] посвятила «Моей леди М. Кавендиш, принявшей имя Поликрита» восторженно-почтительное стихотворение. Другим свидетельством признания интеллектуальных способностей М. Кавендиш является то, что в сочинении Б. Мейкин,[65] имеющим длинный заголовок «Очерк о том, как возобновить старинное обучение дворянок религии, манерам, искусствам и языкам с ответом на возражения против этого способа обучения» (1673), она упомянута среди прославленных своими знаниями женщин. Причем автор особо отмечает, что «нынешняя герцогиня Ньюкасл, в силу своего гения, а не благодаря своему образованию, превосходит многих серьезных ученых».[66]
Появление в 1666 году фантастического романа-утопии «Описание Нового мира, называемого Сияющим миром»[67] только усилило непонимание между леди Кавендиш и обществом, в котором она вращалась. В предисловии к роману она писала: «И хотя я не смогу быть Генрихом V или Карлом II, я все-таки буду стремиться стать Маргарет I». Далее она поясняет, что имеет в виду нечто вполне доступное каждому: «У меня нет ни времени, ни возможности завоевывать мир… я могу создать свой собственный мир, за что, надеюсь, меня не осудят, так как во власти каждого сделать то же самое».[68] Название «роман» в приложении к утопии леди Кавендиш несколько условно. Роднит с романами этот текст завязка, в которой похищенная девушка оказывается перенесенной страшным ураганом, спасшим ее от похитителя, в неведомый мир, где ее принимают за богиню. Она становится супругой тамошнего императора, который наделяет ее абсолютной властью.
Основное содержание «Сияющего мира» составляют рассуждения автора, выражающие оценку несовершенств мира, в котором она, автор, живет. В этом мире «больше правителей, чем народов… Религий больше, чем богов… законов больше, чем прав…»[69] С восхищением отмечается порядок и единообразие, в котором пребывает Сияющий Мир: «…должен быть один правитель, одна религия, один закон и один язык».[70] Это мнение является повторением идей, сформулированных Т. Гоббсом в трактате «Левиафан».
Как и в ряде других сочинений, в «Сияющем мире» леди Маргарет не обходится без указания на недооцененные достоинства У. Кавендиша, герцога Ньюкасла. Его супруга видит глубинную причину незаслуженной обделенности мужа королевскими милостями в том, что сей джентльмен не желал и не умел льстить капризной Фортуне. Форма утопии позволяет автору помещающему подлинные факты и ситуации в вымышленное пространство, предлагать собственные оценки существующей реальности.
Вплотную к теме «реабилитации» У. Кавендиша леди Маргарет подошла, написав его биографию, которая вышла под названием «Жизнь Уильяма Кавендиша, герцога Ньюкасла»[71] в 1667 году. Некоторым образом это сочинение можно считать подведением итогов, озвучивающим сложившееся положение У. Кавендиша после Реставрации. В своем сочинении, носящем откровенно панегирический характер, леди Маргарет живописует его политические и военные заслуги, отмечает, что он заботливый муж и отец, подчеркивает свое повиновение всем его решениям. Настроение утраты славного прошлого, переживание невосполнимых потерь, «невзгод судьбы» составляют стержень жизнеописания У. Кавендиша.
В эти годы интересы леди Маргарет по-прежнему весьма разнообразны и широки, а поскольку лорд Уильям был человеком, уважаемым в ученом мире, ей было разрешено весной 1667 года присутствовать на заседании Королевского научного общества. Это позволяет говорить, что леди Маргарет была не только одной из первых англичанок, публиковавших свои произведения, но и единственной женщиной, посещавшей заседания Королевского научного общества.
