"Ну что ж, проблема решена и вопрос исчерпан" - Билл дипломатично избежал продолжения разговора и удалился.

Действительно, так и оказалось - с переездом парочки на новое место вздохнулось свободнее и "лошаковская" нудно-раздражительная (гнетущая) тема в моих институтских буднях отпала сама собой. Мы с Матильдой перебрались в новую лабораторию в противоположном крыле здания и дорожки наши рабочие лишь изредка пересекались с мелькающим в коридорах нахмуренным Лошаком. Через месяц стажировка у "самого" заканчивалась и все семейство отчаливало домой, за океан. По случаю такого знаменательного события, моя бывшая шефиня Дженнифер устраивала вечеринку у себя дома. Предполагалось как бы теплое, неформально-раскрепощенное прощание с эдакими милыми и трудолюбивыми молодыми учеными из дружественного зарубежья, которым все мы несомненно захотим пожелать счастливого пути и дальнейших успехов в их тамошней карьере. С семьей Дженни мы дружим давно, больше десяти лет, дети наши знакомы еще с яслей и мы часто бываем в гостях друг у друга. Не было случая, чтобы мы или они не откликнулись на приглашение. К моему весьма искреннему сожалению, выбора у меня не оставалось и прецедент, таким образом, был невольно создан. Чевствовать Лошаков мне, мягко говоря, не хотелось. Подобная же ситуация повторилась спустя две недели, когда с подачи нашего завотделом празднования, посвященные отбытию отстоявших трудовую вахту Лошаков в страну проживания, были перенесены и в стены института. Как обычно, время "торжеств" совпало с обеденным перерывом, а местом проведения мероприятия был наш конференц-зал, по совместительтству являющийся импровизированной столовой: в центре большой комнаты разместились сдвинутые в длинный ряд столы, за которыми мы в полдень съедаем наши домашние бутерброды. Я в тот день мирно возился в лаборатории не собираясь, естественно, напутствовать Лошаков в дальнюю дорогу и поглощать при этом купленный на заранее собранные деньги темно-коричневый жирный торт. Запиваемый, кстати - по местной традиции - холодными газированными напитками. Такой вот странный метод улучшения аппетита, позволяющий желудку игнорировать положенную в него пищу и подавать в мозг ложные сигналы о голоде. Минут через десять после начала "отвальной" ко мне в лабораторию заглянул завотделом и учтиво, но настойчиво напомнил, что народ уже веселится вовсю и надо бы, мол, и мне поучаствовать. Я быстро среагировал, озабоченно склонившись над столом и схватив ненужную в тот момент пипетку. "Извините доктор Томпсон, не могу - опыт в разгаре" - так, по-видимому, звучит литературный перевод дословного "Я в середине" эксперимета. Запустив форез, поехал домой, хорошо и вкусно отобедав Ириным борщом.

Спустя неделю Лошаки уехали. Я не из тех людей, которым все равно, что о них думают и как к ним относятся окружающие. Плохое да и просто недружественное отношение к себе переживаю болезненно - мысли о чьей-то скрытой или явной неприязни маячят на заднем плане повседневности и мешают работать. Невольно задумываешься о своей вине в конфликте, все стараешься быть пообективнее, человечнее. С возрастом, однако, характер черствеет, на безразличие или недружелюбие вполне искренне и не задумываясь о причинах отвечаю тем же. Вот и сейчас сработала эта крепчающая со временем защитная реакция - уехали, ну и отлично! Уголок сознания, постоянно озабоченный присутствием чужой недоброй воли освободился и очистился. Ну что ж, буду ждать, терпеливо буду ждать того момента, когда снизойдут мудрость и всеобъемлющий юмор, уберегающие душу от злобы и ожесточения, облегчающие жизнь.

Лев Немчинов

Аля и другие

рассказ

Вот она сидит передо мной в уютном греческом ресторане, малознакомая женщина Аля, и оживленно рассказывает о себе. Разрумянилась от бокала терпкого красного вина, карие глаза блестят, темные волосы небрежно спадают на плечи. Ресторанчик крошечный, но по-старомодному милый: темного дерева панели укрывают стены, светлой краской шероховато выкрашен потолок, арочный проход на кухню, над маленькими столиками желто-голубые пейзажи Средиземоморья. Пожилой официант не просто обслужил нас, но и добродушно осведомился, на каком языке мы разговариваем. Не дав ответить, предположил сам: на русском. Тут же поделился воспоминаниями о свой молодости и первой любви юного грека-иммигранта к русской девушке Марине. Через Марину сохранил в сердце тепло к русским до сих пор. Когда он отошел, я, поймав на себе любопытные взгляды сидевшей за соседним столиком пары, улыбнулся им:

- Хорошо здесь.

- Этому ресторану много лет - с готовностью откликнулась женщина. - Старше вас, наверное. Здесь чувствуешь себя, как в семье. И готовят замечательно. Попробуйте - и, не дожидаясь нашего согласия, она переложила на блюдце два кусочка ароматной говядины для меня и Али.

Пришлось отведать - сочное, нежное мясо только что не растаяло во рту. Але тоже понравилось - и вкус мяса, и непринужденное обращение нашей соседки. На бойком английском Аля продолжила беседу, удовлетворив дружелюбное любопытство американцев к своей персоне.

В Америке Аля живет больше 10 лет. Молодая женщина, красивая, неглупая и с университетским образованием, она, задавшись целью вырваться из скудости и нужды российской провинции, нашла по интернету американца - предел мечтаний наивных соотечественниц. Легко очаровав не встречавшего у себя дома настоящего женского обаяния и привлекательности, скромного и начинающего стареть мужчину, Аля вышла за него замуж. Иллюзии о безбедной жизни развеялись в одночасье, столкнувшись с неяркой действительностью. Маленький домишко, где ей теперь навеки предстояло быть домохозяйкой, небогатый муж, считающий каждый потраченный доллар, изоляция, ревность, полное отсутствие культурного фона и прочие атрибуты существования местного полу-среднего класса, быстро отрезвили Алю. Заручившись видом на жительство и подшлифовав английский, она без сожаления бросила своего доверчивого дядю Сэма - одного из многих тысяч американских мужчин, которые, слепо поверив слухам о доброте и постоянстве русских невест, отважились импортировать такой деликатный продукт чужого, незнакомого мира.

Несмотря на опасения брошенного мужа, Аля не растерялась в чужой стране, быстро нашла хорошо оплачиваемую работу по специальности и переехала из конуры Сэма в собственную двухкомнатную квартирку. Детьми они обзавестись не успели, поэтому развод прошел для нее легко и безболезненно. Что касается Сэма, он переживал не на шутку - успел за год сильно привязаться к Але. Впрочем, Алю это мало беспокоило. Глубоко вздохнув, она с головой окунулась в мутную реку развлечений, выбор которых для миловидной и одинокой женщины был хоть и довольно ограничен, но крайне соблазнителен. Обзаведясь двумя-тремя русскоязычными подружками, близкими ей по уровню развития и степени обустроенности в американском обществе, Аля коротала вечера в ресторанах, дискотеках, но чаще всего в барах, где завсегдатаями были одинокие состоятельные мужчины в летах. Мужчины эти, холостые и не очень, пошли гуськом, по-джентльменски покрывая Алины питейные и закусочные расходы, что с финансовой точки зрения ей было очень выгодно. Годы шли, но ни один из временных поклонников не желал превращаться в постоянного воздыхателя, готового разделить с Алей все радости и невзгоды совместной жизни. Уже морщинки заметной сеточкой потянулись к вискам от усталых, с подкружьями глаз, фигура потеряла тугую стройность, еле видные ниточки седых волос требовали регулярной подкраски.

Жизнь нас столкнула нечаянно этим же днем и мы оба ухватились за призрачный шанс, который сулила встреча. Мне трудно было сказать, какое впечатление я произвел на Алю. Что касается меня, то я был откровенно рад пообщаться с ней, выслушать ее немудреную историю, додумать невысказанное. Уже минут двадцать Аля с болезненным оживлением рассказывала о покупке мебели, причинившей ей немало хлопот и огорчений: задержки с доставкой, порванный матрас, сломанные стулья, телефонные пререкания с магазином. И все с надрывом и чрезмерной горячностью задетого до глубины души человека. Жалость к Але не оставляла меня с момента начала ее рассказа. Сочувствие и жалость к одинокой женщине, вынужденной тратить свое здоровье, нервы и время на мужские заботы.