Когда оба они спускаются в офис, он - для очередной пробежки по "домашним" страницам интернета а она, за неимением компьютера, для внимательного обследования пособия по молекулярной биологии, которое ей вряд ли приходилось раньше держать в руках, - рано или поздно начинается семейная беседа на родном языке. Звуки, в целом, интонационно напоминают русский, слова четкие и раздельные, не похожи на американскую речь с "кашей" во рту. Впечатление, тем не менее, странное: из знакомых сочетаний неожиданно складываются непонятные, неузнаваемые фразы - как в детских играх, когда мы пытались "разговаривать' на иностранном языке, бессмысленно соединяя отдельные слоги. Не припомню, чтобы похожее впечатление складывалось о других иностранных язкыках, которые мне приходилось слышать - английском, французском, арабском, румынском, немецком, польском, китайском, испанском, итальянском, греческом. У большинства из них звучание характерное, легко узнаваемое. Впрочем, не сомневаюсь, что и русский язык так же, а может и гораздо более необычен для иностранцев. Между собой общались мы, конечно, по-английски: подразумевалось, что русским языком они не владеют. Да и с какой, собственно, стати здесь, в Америке, им общаться со мной по-русски? Новое поколение, пусть и не первой молодости, слегка за тридцать, память о навязываемом прежде великом и могучем в ставшем независимым государстве старательно искореняется, заграницей язык больше не популярен - холодная война переохладилась да и отмерзла напрочь, а вместе с ней и практическая необходимость в изучении такой чуждой западному уху речи. Разве что выказать мало-мальское дружелюбие, приятельский настрой, как, например, сложилось у нас с работающими по-соседству поляками: "Привет, дозобаченья.." Позже выяснилось, что я, по-видимому, недооценил лингвистические способности Лошаков. Беседуя как-то с Пэт, случайно обратил внимание на раскрытый лабораторный журнал Лошачихи, лежавший поблизости - белая полоска ДНК на черном фоне одного из снимков была подчеркнута и рядом аккуратно выведено по русски: "правильно"...

Найдя что-нибудь интересное на интернете, Лошак поворачивается к супруге и делится с ней впечатлениями от увиденного, иногда от избытка чувств зачем-то громко и этак по-ребячески шаловливо шлепая губами - очевидно имитируя хлопок вылетающей из бутылки пробки. Лошачиха отвечает - беседа на загадочную для меня тему начинается. Утыкаясь носом глубже в экран компьютера, ощущаю себя в чужой квартире где-то за границей. Русским, волею несуразной перестройки и последовавшей за ней смуты неожиданно оказавшимся в маленьких странах-государствах, в большинстве случаев враждебных, это чувство должно быть знакомо. Но углубляться в бездонный национальный вопрос постсоветского пространства бессмысленно: каждый воздвигает баррикады на своем рубеже и крики с другого берега не услыхать, их уносит ветер ...

С приходом Матильды обстановка немного разрядилась. Теперь, как только лошаки чересчур увлекались беседой, увлеченно кивая на экран компьютера и лопотали слишком громко, я обращался к Матильде с вопросом по работе, и мы неторопливо и деловито глушили заболтавшуюся парочку звуками нашего ломаного английского. Однажды, в момент такой перебанки, когда понять друг друга было практически невозможно, я предложил Матильде поговорить в лаборатории и мы демонстративно вышли, несколько озадачив притихших лошаков. Итальянка Матильда обронила за дверью очевидное: "Но ведь это не культурно разговаривать на своем языке если другие люди тебя не понимают!" А что можно к этому добавить? - Покивал согласно...

Мои странные отношения с Лошаком сложились почти сразу после его появления в лаборатории. Я, помнится, был настроен весьма дружелюбно - новые знакомства и лица мне всегда интересны. К тому же знал, что по крайней мере два года мы будем делить один кабинет. Не было предвзятости - ребят из этой бывшей советской республики, где русских открыто ненавидели еше в совковые времена, я встречал и раньше. Здесь, в Америке, на нейтральной стороне, никакой вражды не ощущалось, скорее даже взаимная приязнь - в некотором смысле земляки.

Вместе с Биллом, в группе которого Лошаку предстояло стажироваться, мы привезли в двухкомнатную, арендованную им зараннее квартиру, мебель и аккуратно ее расставили, деловито рассуждая как лучше все разместить, чтобы молодому семейству было удобнее. Билл купил эту подержанную мебель у какой-то старухи, живущей у черта на куличках, милях в тридцати от нашего городка. В кабинете я передвинул громоздкий металлический шкаф, за которым уютно прятался мой рабочий стол, к противоположной стене - неловко было отделятся от будущего соседа.

Лошаки приехали дня через два. Она на первых порах сидела дома с ребенком, он приступил к работе сразу. Высокий, хоть и пониже меня, с бледным прямоугольным лицом и гладкими маслянистыми волосами неопределенно-темного цвета, Лошак выглядел довольно невзрачно. Физиономия его была какая-то испуганно-настороженная: не угадывались за фасадом дружелюбие, острый ум, или чувство юмора, так оживляющие людские лица. Мы обменялись пустыми фразами, беседа не вязалась. Я, обычно, с готовностью рассказываю о себе, о работе и рад был бы просто поболтать о пустяках, а заодно и полюбопытствовать, что за человека занесло к нам, какая судьба, планы... Но Лошак, покашливая, устраивался на новом рабочем месте и в продолжении разговора был явно не заинтересован. Я отвлекся минут на десять, почти забыв о его присутствии. Краем глаза видел его мелькающую, встающую-садящуюся фигуру: Лошак раскладывал на столе бумаги, мостил на стене какой-то сертификат. Сосредоточиться было трудно. Взглянув невольно в его сторону, заметил появившуюся над столом деревянную дощечку с выгравированнной на ней надписью "Почетному филину". Очевидно, это был предмет особой гордости Лошака который, по его представлению, скромно но с достоинством свидетельствовал о преданности науке, долгих часах ночных лабораторных бдений, признании его трудолюбия коллегами по прежнему месту работы. Повеяло тупостью с налетом дешевого юмора, безуспешо пытающегося просочиться в колонку "ученые шутят".

Зная, как нелегко иностранцам в Штатах на первых порах - в особенности не гостиничным туристам-однодневкам, а приехавшим надолго - я настойчивым, не вызывающим сомнений в моей искренности голосом, предложил обращаться ко мне, если нужна будет машина. Тротуаров здесь почти нет, расстояния не пешеходные, общественный транспорт в зачаточном состоянии - владельцы автомобильных компаний такой вольности не допустят, экономически невыгодно. Без своих колес человек попросту унижен и в какой-то мере бесправен - поход за продуктами превращается в рискованное путешествие по обочине шоссе с ограничителем скорости 45 миль в час (72 км). Удивленные и недоумеваюшие взгляды буравят тебя сквозь лобовые стекла встречных авто: бездомный, безработный, безлошадный - а одет вроде неплохо!? А как с ребенком к доктору попасть если нет прямого автобусного маршрута? Лошак кивнул, поблагодарив.

Компьютер Билл ему еще не успел купить и я не сомневался, что Лошак рано или поздно предпримет попытку воспользоваться моим. Хотя компьютеры являются собственностью института и никакик личных секретов храниться в них не должно, пользоваться чужими PC без разрешения владельца не принято. Отказывать Лошаку я не собирался - раздражения, неприязни или других негативных эмоций я к нему в ту пору не испытывал и лишь надеялся, что он догадается уладить "компьютерный вопрос" предварительной просьбой. Просьбы, однако, не последовало. В следующий понедельник, придя на работу, я сразу заметил, что в особом приглашении Лошак не нуждался: компьютер был включен, монитор и клавиатура непривычно передвинуты чужой рукой.

"Я немного поработал на вашем компьютере - и тут же, отвечая на свой вопрос - "Надеюсь, это ничего". Разозлившись, что мои предчувствия оправдались так быстро и сполна, я вполголоса сердито пробормотал что, мол, сначала следовало бы спросить, а потом работать. С этого момента мои отношения с Лошаком по обоюдному молчаливому согласию ограничивались формальным приветствием по утрам и прощанием вечером. По понедельникам я по-прежнему обнаруживал, что моим компьютером пользовались: в выходные дни Лошак приводил в кабинет свое семейство и без второго компьютера, по-видимому, было не обойтись. Наивные предосторожности, вроде защищенного кодом перехода от нерабочего состояния экрана к активному, не помогали: компьютер попросту отключался и при повторном его включении пароль не требовался. Выключить машину правильно ума, вероятно, не хватало - упускали момент, монитор автоматически переходил в режим экомомии, и, так как кода семья не знала, отключали, не мудрствуя лукаво, кнопкой. Меня по утрам встречала записка: