Он настойчиво потянул меня к выходу, и я подчинился. Манфу аккуратно закрыл дверь, отрезав меня от созерцания странной комнаты. Спускаясь по лестнице, я спросил Манфу, что за человек живёт наверху.
‒ А это и есть наш прибор, – последовал ответ японца.
3
Внизу за столом уже собрались все вчерашние лица. От чая и мисок с лапшой шёл пар. Присутствующие смотрели на меня, пожалуй, с интересом, но точно не с неодобрением, и я внутренне расслабился. До этого момента меня не покидало ощущение, что я, возможно, сделал что-то не так.
‒ Как прошла встреча? Старушку не разбудил? – спросил Чуань Дзон, обнажив в улыбке крепкие, неровные зубы.
‒ Тянь Ся в порядке, кажется, она предпочла не замечать юношу, – вместо меня ответил Манфу. Он тоже улыбался. Здесь, видно, имел место какой-то лишь им самим понятный юмор, потому что я решительно не улавливал, что такого забавного случилось.
‒ Постепенно ты ко всему здесь привыкнешь, если не надумаешь сбежать раньше времени, – дружелюбно промолвил Хуршид и похлопал по стулу рядом с собой, приглашая меня к столу. – Сейчас надо поесть, сегодня мы затянули с завтраком.
‒ По утрам, если нет других дел, мы медитируем на одной горке рядом с домом, – объяснила Син Чен. – Сегодня погода хороша, мы немного задержались, грелись на солнышке.
‒ Ох, не впутывайте меня в вашу эзотерику, – сделал грозное лицо Хуршид и тут же миролюбиво добавил. – Я не медитирую, я гуляю и славлю Аллаха по-своему.
Мы набросились на лапшу. За едой разговоры не велись, и я заметил, что на лицах моих хозяев царит умиротворённое выражение. Я счёл это хорошим моментом для того, чтобы задать, наконец, волновавшие меня вопросы, поэтому, в процессе борьбы с горячей и бесконечно-длинной лапшой, не спеша обдумывал их.
‒ На меня произвёл большое впечатление ваш вчерашний разговор, ‒ сказал я наконец, ‒ настолько, что сегодня утром я обнаружил любопытную вещь: не стало того тростникового коридора с табличками, по которому я шёл вчера. Закралась мысль, не влияние ли это силового поля, о котором вы говорили. Лишь потом я осознал: тростник был не настоящим, и утром вы просто убрали его, уж не знаю зачем. Ведь так?
Присутствующие обменялись быстрыми, как искры, взглядами.
‒ То, о чём ты сейчас рассказал, очень логично, знаешь ли, – ответил Чуань Дзон, – ведь разговоры на ночь, как известно, производят наибольшее впечатление. Мой ответ прост: да, мы перенесли тростник. Он нам надоел, пора придумать что-то более, скажем так, элегантное. Устраивает? – И он, внезапно посерьёзнев, заглянул мне в глаза. Обычно я не боюсь прямых взглядов. В детстве я жил в неспокойном районе, и прямой взгляд означает для меня вызов. Отвести взгляд – значит моментально проиграть. Тут же я поймал себя на том, что рассматриваю бульон на дне моей миски, а Чуань Дзон продолжает сверлить моё темя.
‒ Если ты так говоришь, то я тебе верю. У меня нет причин сомневаться в вашей искренности. Пока нет… – наконец нашёлся я и вернул китайцу прямой взгляд, но тот уже отвернулся.
‒ Мы не хотим тебя дурить, – сказал Чуань Дзон, – однако мы пока сами не знаем, что ты за человек, знаешь ли. Сейчас твой характер становится для меня немного яснее. Я скажу тебе прямо, если бы ты не закончил свою речь вопросом «ведь так?», мой ответ про убранный папоротник – то есть тростник – был бы единственным, что ты от меня услышал. Тебе бы этого объяснения было достаточно; да вообще для большинства людей простые ответы, соответствующие их ожиданиям, – наилучшие и единственно возможные. Но ты, скажем так, сомневаешься в правильности своей догадки – значит, твой разум оставил для тебя лазейку, чтобы докопаться до истины. Твой разум, скажем так, ощущает себя достаточно сильным, чтобы принять нечто противоречащее привычной реальности. Мир изменчив и многообразен, знаешь ли, но в человеческом восприятии он, скажем так, ещё более дезорганизован. В этом доме, помимо истории его строительства, нет секретов и тайн. Поэтому я дам тебе другой ответ: мы не знаем, о чём ты говоришь. Мы не видели ни тростникового коридора, ни табличек. Между сторожкой, где живут охранники, и нашим домом, сколько я себя помню, была пара километров соснового леса, а за ним – дорожка и изгородь из ветвей, довольно уродливая. Мы её обновляем периодически, и летом на ней распускаются цветы вьюна, знаешь ли. Зимой она непритязательна, уж прости…
‒ Как я понимаю, в качестве верного мне следует рассматривать второй вариант. Тростниковый коридор, который я видел ночью, на самом деле не существовал, – услышал я собственный мрачный голос. По затылку снова поползли мурашки, вернулось ощущение двойной реальности, и мой разум изнемогал от невозможности разрешить этот парадокс.
‒ Этого мы тебе не говорили, – без тени иронии сказал Хуршид.
‒ Готовые ответы притупляют ум, – сделав примирительный жест ладонью, вклинился Манфу. – Мы же не хотим испортить тебе удовольствие от наблюдения за играми собственного мозга. Наслаждайся. В конце концов, если ты пробудешь с нами ещё несколько дней – а мы тебе рады, не сомневайся, – то такая игра, возможно, войдёт у тебя в привычку. Ты узнаешь больше о своих способностях. Просто не гнушайся делиться своими ощущениями с нами. Мы тебе поможем в трудную минуту, а ты поможешь нам. Помнишь, вчера мы говорили, что ты можешь принести пользу в нашем бизнесе в качестве источника иной точки зрения? Так и есть. Мы тут все гуманитарии. Ты инженер. Мы привыкли к этому месту, ты – нет. Ты можешь помочь нам, если захочешь. Но если тебе всё это неинтересно и странно, если ты готов позволить своему разуму поставить стену между тем, что тебе «показалось» и тем, что ты видишь в настоящий момент, ты не потеряешь лица. Это сделает тебя сильнее, сделает менее подверженным влияниям извне. И мы будем уважать твой выбор, ты наш гость, и ты ничего нам не должен.
‒ Спасибо, – съязвил я. Мурашки продолжали ползать по затылку, но я уже успокоился и внезапно почувствовал симпатию к Манфу – и не только к нему, а ко всем своим новым друзьям. От них исходили спокойствие и доброжелательность, которых мне сейчас недоставало.
‒ Я хочу остаться с вами, мне здесь интересно. Со всеми вашими сумасшедшими намёками и историями! Ну, расскажите мне теперь про ваш «прибор»! Мне занятно, какую очередную двусмысленную отговорку я получу.
Я не был уверен, что моя тирада не прозвучала грубо – в конце концов, не всегда удаётся с точностью предсказать, какой эффект произведёт эмоциональная речь, произнесённая на чужом языке. На всякий случай я смягчил сказанное улыбкой.
‒ А тут всё просто, – сказала Син Чен. – Ну то есть как просто?.. Фэн Тянь Ся, которую мы иногда в шутку называем прибором, существует вполне объективно, иллюзорной её никак не назовёшь. Её муж, Фэн Ши Ман, был состоятельным человеком. Не только состоятельным, но и добрым. Ценил неоконфуцианство, был меценатом. Он много сделал в деле восстановления отдалённых и заброшенных памятников архитектуры. Как-то раз, отправившись в горы Цан, чтобы в сопровождении прислужников и мужа поклониться святым в здешних молельнях, Тянь Ся внезапно пропала. Заблудилась – ведь в те времена эти горы были далеки от нынешней инфраструктуры – и забрела сюда.
Сонный муравей выполз из трещины в столешнице и неуклюже, как пьяный, пополз по запястью Син Чен. Она его не замечала.
‒ Тянь Ся пришлось продираться сквозь заросли, ведь место было заброшенное, ‒ продолжала китаянка, ‒ Человек в трезвом уме не станет в поисках выхода ломиться в дремучий бурелом. Она, пожалуй, была в трансе или сильно напугана. Одним словом, так она и нашла этот дом. Было это почти шестьдесят лет назад, сейчас ей девяносто семь. Что-то в этом доме её весьма впечатлило, и она настояла, чтобы господин Фэн, находившийся на короткой ноге с местными властями, приобрёл это местечко и сделал тут основательный ремонт – надо думать, в условиях влажного климата деревянный дом был в ужасном состоянии. Здесь, кстати, они с мужем укрывались в годы культурной революции, а также помогали представителям интеллектуальной элиты. Так что дом, в некотором роде, сыграл свою роль в современной истории страны. Сама Тянь Ся, впрочем, хоть и любила дом, но подолгу находиться здесь не могла, её начинали мучить кошмары и головные боли. Несмотря на это, уже в почтенном возрасте, они с мужем переехали сюда насовсем; вскоре после переезда, кстати, господин Фэн умер. После смерти мужа его имущество перешло к Тянь Ся, и она тоже занялась благотворительностью, хотя и совсем в ином духе, чем покойный супруг: поддерживала различные сектантские кружки. Деньги не экономила, давала всем, кто попросит, сама жила скромно.
